Дед - Андрей Гупало

Страшный раскат грома разбудил Валерия. Он попытался встать, но тело по-прежнему плохо слушалось, и ему удалось только повернуться на левый бок. Была глубокая ночь, и темноту комнаты освещали лишь всполохи молний и кованый трехсвечник, стоявший на столе. За окном бушевал шторм.

За столом сидели двое: дед и некто в длинном черном плаще с откинутым на спину капюшоном. Длинные волосы водорослями спадали на его плечи, а на вытянутом лице с горбатым носом и козлиной бородкой блестели непроницаемо-черного цвета очки.

— Ты нарушил инструкцию, старик, — услышал Валерий металлический голос незнакомца, — он наш, и без него мы отсюда не уйдем.

— Бывает и на старуху проруха, — спокойно ответил дед, глядя на гостя.

— Что-то в последнее время “прорух” этих у тебя слишком много. Не засиделся ли ты тут? Может пора на пенсию, а?

— Может и пора, — все также спокойно ответил дед и вытащил трубку из нагрудного кармана комбинезона. — Только начальству виднее…

— Прекрати! — злобно вскрикнул незнакомец. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу твоего самосада!

— Знаю, знаю, — равнодушно отреагировал дед, — продолжая набивать трубку.

— Некогда мне здесь с тобой лясы точить, — выпрямившись во весь огромный рост, отрубил незнакомец. — Вычеркивай его из списка и дело с концом!

Дед тяжело вздохнул, медленно полез в другой нагрудный карман и, достав ручку, что-то отметил в лежащей перед ним книге.

— Впредь будь внимательнее, старик, — надменно бросил странный пришелец и сделал два огромных шага в сторону Валерия. Кромешная тьма окутала комнату и на Валерия повеяло такой отвратительной сыростью и тиной, что его едва не стошнило.

Неожиданно косматая молния мелькнула перед ним и раздался грозный собачий рык.

— Он мой! — прогремело из мрака.

Но пес не сдрейфил, а зарычал еще сильнее, ощетинившись и оскалив огромные зубы-клинки.

— Тайфун, не мешай гостю, — скомандовал дед и пес, понурив морду, отошел.

Звуки шторма, казалось, стали еще сильнее, и Валерию почудилось, что он снова слышит раскаты взрывов и крики товарищей, а сам он погружается в бездну вслед за идущим ко дну кораблем. “Все, конец, — промелькнуло у него в голове, — крестик Саниной дочке отдать не получится”.

Внезапно тьма отступила и Валерий, будто вынырнув из-под воды, вздохнул полной грудью. В комнате было все так же темно, только дед сидел у камина дымя трубкой и поглаживая лохматую голову Тайфуна, дремавшего у ног хозяина. “Бред какой-то, — с облегчением выдохнул Валерий. — Наверное жар, вот и померещилось”.

Утром Валерий проснулся совершенно здоровым. Дед напоил его чаем с теплым хлебом, и, посадив на катер, отвез на берег.

— Спасибо, дед, — слегка стушевавшись, жал руку Валерий своему спасителю, когда они прощались на причале. — Я к тебе заеду как-нибудь, посидим.

— Милости просим! — широко улыбнулся тот. — Только ты этого… крестись давай, чтобы не было чего хуже.

— Ладно, договорились.

Они обнялись, и дед отчалил на своем стареньком катерке, а Валерий сразу направился к другу — надо было отдать крестик Саниной дочке, обещал ведь.

После того, как Валерий появился в части живой и невредимый, его тут же посадили под арест: его рассказу о спасении, а особенно о смотрителе маяка, никто не поверил.

— Ты что, Хохлов, за дураков нас держишь?! — орал на него следователь. Какой, нахрен, маяк? На том острове уже лет сто ничего нет, одни развалины!

Однако, ради чистоты следствия, поисковый отряд туда снарядили. Как и ожидалось, никого и ничего на острове не нашли. Кроме фуражки мичмана Хохлова.

— И как она там оказалась? — допытывался следователь у Валерия, но тот только руками разводил: фуражку он потерял, когда прыгал за борт тонущего корабля. Через месяц мичмана Хохлова освободили, но на службу он так и не попал. Новый ротный прозрачно намекнул, что в ВМФ ему теперь вход заказан, и Валерий написал рапорт об увольнении “по собственному желанию”.

Дома, разбирая вещмешок, Валерий вытащил фуражку, и уже хотел было сунуть ее в шкаф, как из подкладки выпала небольшая бумажная иконка. Подняв ее, Валерий пристально посмотрел на выцветшее изображение и расплылся в широкой улыбке:

— Дед!