Отрава входит в меню - Рекс Стаут

Из пурпурных складок выскочила одна рука, затем еще две, затем все остальные, включая и рыжеволосую.

– О'кей, – сказал я, – с этим решено. Единогласно. Моя проблема заключается в том, что я решил посмотреть на вас и попросить у самой неотразимой, прекрасной и очаровательной из всех ее номер телефона, и я в замешательстве. Вы все прекрасны. По красоте и очарованию вы все превзошли самые безумные мечты любого поэта, а я не поэт. Поэтому ясно, что я в замешательстве. Как возможно мне выбрать одну из вас, только одну, когда…

– Ерунда. – Это была рыжая. – Меня, конечно. Пегги Чоут. Арчи-2-3-3-4-8. До полудня не звоните.

– Это неправда, – возразил ей горловой голос. Он принадлежал особе, которая была несколько старовата для Гебы и слишком полна для нее. Она продолжала: – Я буду звать вас Арчи?

– Конечно. Это мое имя.

– Отлично, Арчи, присмотритесь как следует. – Она подняла руку, обнажив ее, и коснулась плеча девушки рядом с ней. – Мы считаем, что мы все прекрасны, но мы не одного класса с Эллен Джаконо. Посмотрите на нее!

Я так и сделал и должен сказать, что горловой голос был прав. Эллен Джаконо с глубокими черными глазами, со смуглой бархатной кожей и вьющимися шелковистыми волосами еще более темными, чем кожа и глаза, несомненно была редкостью. Ее губы были достаточно приоткрыты, чтобы показать блеск белых зубов, но она не смеялась. Она не реагировала вовсе, что было замечательно для актрисы.

– Возможно, – уступил я, – я был настолько ослеплен общим сиянием, что остался слеп к великолепию одной звезды. Наверное, после всего этого я стал бы поэтом, я говорю, как поэт. Я чувствую, что должен иметь номера телефонов всех вас, что, конечно, не бросает тень на Эллен Джаконо. Я полагаю, что это не решит проблему полностью, так как завтра передо мной встанет вопрос, кому звонить первой… Если я буду чувствовать то же самое, что и сейчас, то мне придется набрать все номера телефонов одновременно, а это невозможно. Я надеюсь на небеса и на то, что это не закончится крахом. Что, если я никогда не смогу решить, кому позвонить первой? Что, если это сведет меня с ума? Или что, если я постепенно опущусь…

Я оглянулся, чтобы взглянуть, кто тянет меня да рукав. Это был Бенниамин Шривер, хозяин, с усмешкой на румяном круглом лице. Он сказал:

– Мне бы не хотелось прервать вашу речь, но, может, вы сможете закончить ее позднее? Мы уже садимся. Вы присоединитесь к нам?

Глава 2

Столовая находилась на том же этаже, что и кухня, около трех футов ниже уровня улицы. На мой вкус она была бы слишком мрачной, если бы большая часть деревянных панелей не была покрыта картинами гусей, фазанов, рыб, фруктов, овощей и прочего ассортимента съедобных вещей. К тому же помогало и то, что на столе лежала белоснежная скатерть, бокалы для вина, семь на каждое место, сверкали в мягком свете, падающем сверху, и сияло начищенное серебро. В центре стола стояла низкая позолоченная ваза, а может быть, и золотая, в два фута в окружности, наполненная «фаленопсис афродите», подаренными Вульфом. Он срезал их днем в одной из высоко ценящихся оранжерей.

Садясь, он хмуро посмотрел на них, но причина была не в орхидеях, дело было в стуле, который, несмотря на несколько причудливую форму, был бы вполне хорош для вас или для меня, но не для его седьмой части тонны. Его фундамент свисал с обеих сторон стула. Он согнал с лица хмурость, когда Шривер, сидящий в другом конце стола, сделал ему комплимент насчет орхидей, а Хьюит, сидящий напротив него, сказал, что он никогда не видел лучших «фаленопсис», и другие хором присоединились к ним, все, кроме аристолога, который сидел между Вульфом и мной. Это был известный театральный меценат по имени Винсент Пайл. Согласно его репутации оригинала, он был одет в обыденную куртку в тон с галстуком, который казался черным, а если же свет падал под другим углом, он становился зеленым.

Он взглянул на орхидеи, вскинул голову и скривил рот.

– Я не люблю с пятнами цветы и с полосами. Они грязные.

Я подумал, но не сказал: «О'кей, пропащая голова». Если бы я знал, что он собирается сделать через три часа, я, возможно бы, так не подумал.

Против него восстали, но не мы с Вульфом и не Шривер и Хьюит, а трое других, которые считали, что цветы с пятнами и полосами чудесны: Адриан Дарт, актер из Голливуда, который отвергал миллион предложений в неделю, а может быть и больше или меньше, Эмильь Крейс, глава «Совета публикаций старинных рукописей», издатель, и Харвей М. Лейкрафт, адвокат корпорации.

На самом деле виночерпии делали то, что не делали Гебы: начиная с «Ментрэгет» к первому блюду, наливались вина Феликсом, а девушки различными способами разносили кушанья.

Первым блюдом, разложенным по персональным тарелкам на кухне и принесенным каждой девушкой своему аристологу, были маленькие блины, посыпанные мелко нарезанным луком, наполненные икрой и увенчанные сметаной. Что касается Фрица, он начал заниматься в тот день блинами с одиннадцати часов утра, а сметану начал делать в воскресенье вечером. Сметана Фрица очень необычна, но Винсент Пайл не мог удержаться от саркастического замечания. После того как он съел все блины, он заметил, достаточно громко для того, чтобы было слышно по всему столу:

– Новая идея – класть внутрь песок. Умно. Прекрасно для цыплят, так как они нуждаются в гравии.

Мужчина слева от меня, Эмиль Крейс, издатель, прошептал мне на ухо:

– Не обращайте на него внимания. Он в этом сезоне субсидировал три провала.

Девушки, натренированные днем Феликсом и Фрицем, без единого всплеска поднесли зеленый черепаховый суп. Когда они принесли тарелки для супа, Феликс внес суповую миску и каждая девушка черпала из нее. Я сердечно спросил Пайла:

– Опять песок?

Но он сказал «нет, это восхитительно» и очистил тарелку.

Мне стало легче, когда я увидел, что девушки не будут подавать к столу рыбу – камбалу, приготовленную в белом вине с подливкой из грибов и моллюсков, что было одной из специальностей Фрица.

Феликс раскладывал рыбу на вспомогательном столике, а девушки только разносили. После пробы соуса раздался шепот одобрения, а Адриан Дарт, актер, воскликнул: «Превосходно!» Они издавали различные возгласы удовлетворения, и Лейкрафт, адвокат, спрашивав Вульфа, не откажется ли Фриц дать ему рецепт, а в это время сидящий справа от меня Пайл сморщился и со звоном уронил вилку на тарелку.

Я подумал, что он разыгрывает сцену, и все еще продолжал так думать, когда его голова упала и он заскрежетал зубами, но когда его плечи опустились и он прикрыл рот ладонью, мне показалось, что он заходит слишком далеко. Двое или трое из них что-то сказали, а он оттолкнул назад стул и сказал, встав:

– Вы должны простить меня, мне очень жаль, – и направился к двери в холл.

Шривер поднялся и последовал вслед за ним.

Остальные обменялись возгласами и взглядами.

Хьюит сказал:

– Чертовски неприятно, но я собираюсь это закончить, – и он взялся за вилку.

Кто-то спросил, больное ли у Пайла сердце, и кто-то другой ответил «нет». Они все вернулись к камбале, но атмосфера была уже не та.

Когда по звонку Феликса служанки начали убирать тарелки, Льюис Хьюит поднялся и покинул комнату. Он вернулся через пару минут, сел и громко сказал:

– У Винсента сильная боль, и пришел доктор. Мы ничем не можем помочь, и Бен просил вас подождать. Он снова присоединится к нам, когда… когда он сможет.

– Что это? – спросил кто-то.

Хьюит ответил, что доктор не знает. Вошел Золтан, неся огромное блюдо. Гебы собрались у вспомогательного столика, Феликс поднял крышку и начал раскладывать жареного фазана, нашинкованного кусочками свинины, вымоченной в течение двадцати часов в токайском вине, и затем – но нет… какая разница? Ежегодный обед «Десятки» закончился провалом.

Так как в течение ряда лет я трижды в день ем пищу приготавливаемую Фрицем Бренером, мне бы хотелось выразить свою признательность, отдав ему долг письменно, изложив некоторые идеи насчет того, что он может сделать из обычной пищи, но я это сделаю не здесь. Конечно, фазан был хорош даже для богов, если они были рядом, а также и молочный поросенок, и винегрет с приправой, которую Фриц называет «Дьявольский дождь», и каштаны в крокетах, и сыр – только одного сорта, изготовляемый под наблюдением Фрица в Нью-Джерси человеком по имени Бил Томпсон. И все это было съедено более или менее. Но Хьюит покидал комнату еще три раза, а в последний раз его не было добрых десять минут, а Шривер вовсе не присоединился к компании, и, когда подали цыплят, Эмиль Крейс вышел и не вернулся обратно.

Когда были налиты кофе и бренди и принесли сигары и сигареты, Хьюит в пятый раз встал из-за стола и Ниро Вульф поднялся и последовал за ним из комнаты. Я закурил сигарету, просто чтобы что-нибудь делать, и попытался быть общительным, слушая историю, которую рассказывал Адриан Дарт, но к тому времени, когда я закончил кофе, мною овладело беспокойство. По сердитому взгляду на лице Ниро Вульфа, который становился все злее за последний час, я знал, что он кипит и, когда это происходят, особенно вне дома, за него нельзя отвечать. Он даже мог обвинить Пайла в том, что тот погубит еду Фрица. Поэтому я положил то, что осталось от сигареты, в пепельницу, поднялся и направится к двери и был уже на полпути к ней, когда он вошел в комнату, все еще хмурясь.