Садок для рептилий - Джеймс Баллард

– Шеррингтон вывел довольно неожиданную теорию по поводу спутников, – сказал ей Пэлхем. – Я надеялся, что мы его встретим и он еще раз поделится со мной своими идеями. Мне кажется, тебе было бы интересно послушать, Милдред. Сейчас он работает над ПМС...

– Над чем?

Группа людей, расположившихся у них за спиной, включила погромче свои приемники, и все пространство вокруг заполнил комментарий с мыса Кеннеди, посвященный последним минутам перед стартом спутника.

– ПМС – это природные механизмы сброса, – пояснил Пэлхем. – Я уже тебе о них рассказывал. Наследственные рефлексы...

Он замолчал, с нетерпением глядя на жену.

Милдред, которая разглядывала людей на пляже, повернула к нему холодное, ничего не выражающее лицо.

– Милдред, я пытаюсь объяснить тебе, в чем заключается теория Шеррингтона касательно спутников! – сердито рявкнул он.

Милдред совершенно спокойно покачала головой и заявила:

– Роджер, здесь слишком шумно, я не в состоянии тебя слушать. А уж вникать в теории Шеррингтона и подавно.

На пляже возникла новая, едва различимая волна активности. Возможно, в ответ на взволнованный отсчет последних секунд перед стартом с мыса Кеннеди, несущийся из всех приемников, люди садились, начинали счищать песок со своих тел, со спин соседей. Пэлхем был не в силах оторвать взгляда от солнечных зайчиков, мечущихся по поверхности хромированных радиоприемников и отражающихся от очков, когда практически весь пляж пришел в движение, зашевелился, заволновался. Неожиданно стало так тихо, что Пэлхем услышал звуки музыки, которые доносились из парка аттракционов. Пэлхему, смотревшему на берег через полуприкрытые от солнца глаза, пляж показался огромной ямой с копошащимися белыми змеями.

Где-то вскрикнула женщина. Пэлхем быстро выпрямился, а потом наклонился вперед, вглядываясь в ряды лиц, замаскированных солнечными очками. Воздух звенел, точно натянутая струна, был пронизан неприятным, зловещим ожиданием насилия, прячущегося до поры до времени под прикрытием покоя и порядка.

Впрочем, люди постепенно успокоились, расслабились, заняли свои прежние места на песке. Вода снова лениво омывала ноги тех, кто растянулся у самой ее кромки. Неожиданно с моря налетел легкий ветерок, промчался над пляжем, принес с собой сладковатый запах пота и лосьона для загара. Пэлхем почувствовал приступ тошноты и отвернулся. Вне всякого сомнения, подумал он, большие скопления homo sapiens выглядят гораздо менее привлекательно, чем стаи любых других живых существ. Если посмотреть на стадо лошадей или бычков в загоне, возникает ощущение могучей, нервной грации, а масса болтающей чепуху белой плоти, лежащей на пляже, производит впечатление болезненного анатомического кошмара безумного сюрреалиста. Зачем они здесь собрались? Прогноз погоды сегодня утром звучал не особенно благоприятно. В основном репортажи были посвящены приближающемуся запуску спутника, последней ступени мировой коммуникационной сети, которая теперь обеспечит всю поверхность земного шара прямым визуальным контактом с одним из десятков спутников, находящихся на орбите. По-видимому, тот факт, что непроницаемое воздушное покрывало окончательно и бесповоротно окутает Землю, заставил людей в качестве последнего жеста капитуляции броситься на ближайший пляж и выставить себя напоказ всему миру.

Пэлхем поерзал, неожиданно почувствовав, как больно врезается металлический край стола в локти. Сиденье дешевого стула, сколоченного из узких реек, было отвратительно неудобным и скорее напоминало уродливое орудие пыток. И снова его посетило неожиданное предчувствие ужасного акта насилия, и он посмотрел в небо, почти не сомневаясь, что увидит, как из дымки появляется самолет и падает на пляж.

– Удивительно, как все полюбили загорать, – сказал он Милдред. – В Австралии перед Второй мировой войной это стало серьезной проблемой.

Милдред оторвалась от книги:

– Наверное, им больше нечего было делать.

– Вот именно. Когда люди готовы проводить все свое время, растянувшись на пляже, нет никакой надежды, что они смогут придумать для себя какое-нибудь достойное занятие. По-моему, валяться на солнце... абсолютно асоциальное времяпрепровождение – ведь оно пассивно. – Пэлхем заговорил тише, когда заметил, что окружающие начали оглядываться, бросать на него заинтересованные взгляды через плечо, прислушиваться к четкой профессиональной речи. – С другой стороны, это объединяет людей. В голом виде – или почти голом – продавщица из магазина и графиня ничем друг от друга не отличаются.

– Так ли уж не отличаются?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – пожал плечами Пэлхем. – Однако я считаю, что психологическая роль пляжа чрезвычайно интересна. Линия прилива становится особенно важной областью, зоной, которая одновременно является морем и пространством над ним, погрузившимся навсегда, но не до конца в огромную утробу времени. Если принять море за образ подсознания, в таком случае стремление людей на пляж можно рассматривать как попытку сбежать от своей экзистенциальной роли в привычной жизни и вернуться в универсальное время-море...

– Роджер, прошу тебя! – Милдред сердито отвернулась. – Ты рассуждаешь совсем как Чарлз Шеррингтон.

Пэлхем снова посмотрел на море. Внизу, под террасой, радиокомментатор сообщил местонахождение, скорость и маршрут успешно стартовавшего спутника. Пэлхем от нечего делать сосчитал, что ему понадобится примерно пятнадцать минут, чтобы добраться до этого пляжа, иными словами, спутник пролетит над ними в половине четвертого. Разумеется, разглядеть его с берега будет невозможно, хотя в последней работе Шеррингтона, посвященной восприятию инфракрасного излучения, утверждается, что часть таких лучей, отраженных от солнца, может быть подсознательно воспринята сетчаткой глаза.

Раздумывая над тем, какие возможности в связи с этим получат коммерческие или политические демагоги, Пэлхем решить послушать приемник, стоящий на песке под террасой, когда его выключила чья-то белая рука. Хозяйка руки – белокожая пухленькая девушка с лицом безмятежной мадонны и розовыми щечками, окутанными облаком черных кудряшек, перевернулась на спину, отодвинулась от своих спутников, и одно короткое мгновение они с Пэлхемом смотрели друг на друга. Он решил, что она специально выключила приемник, когда заметила, что он прислушивается к комментарию, но потом сообразил, что на самом деле девушку заинтересовали его рассуждения и она надеялась на продолжение монолога.

Польщенный вниманием, Пэлхем посмотрел на круглое серьезное личико девушки, зрелое и в то же самое время детское тело, обнаженное, совсем рядом, словно они лежат в одной постели. На ее открытом, молодом лице неожиданно появилось новое доброжелательное выражение, и Пэлхем отвернулся, не желая принять его значение и осознав с болезненной ясностью, насколько прочно он связан с Милдред. В эту минуту он понял, что для него навсегда закрыты все возможности новых волнующих впечатлений. Десять лет ежедневных осторожных компромиссов, на которые он шел, чтобы сделать свою жизнь терпимой, в конце концов притупили его способность к восприятию, а то, что осталось от его личности, и нереализованные возможности превратились в нечто, похожее на заспиртованного в банке жука. Раньше Пэлхем презирал бы себя за то, что так легко сдался, но он уже переступил черту самооценки, поскольку так и не сумел отыскать достаточно надежных критериев и теперь находился в состоянии более жалком и презренном, чем вульгарное, тупое стадо на пляже.

– Там что-то в воде, – Милдред показывала рукой на берег. – Вон, смотри.

Пэлхем проследил за направлением ее руки. Примерно в двухстах ярдах от них на самой границе воды собралась небольшая группа людей, волны лениво разбивались о ноги зевак, наблюдавших за чем-то на отмели. Большинство мужчин прикрывали газетами головы, а женщины, те, что постарше, приподняли юбки, чтобы не замочить.

– Ничего не вижу. – Пэлхем потер подбородок, заметив бородатого мужчину на набережной наверху. Незнакомец был ужасно похож на Шеррингтона. – Но, кажется, ничего опасного. Наверное, на берег выбросило какую-нибудь диковинную рыбину.

На террасе и дальше на пляже все ждали, что вот-вот произойдет нечто необычное, сидели или стояли, вытянув вперед головы и вглядываясь в линию прибоя. Радиоприемники смолкли одновременно, их владельцы напряженно вслушивались, пытаясь понять, что случилось на берегу. Повисла такая гнетущая тишина, будто набежала черная туча и скрыла солнце. Отсутствие каких бы то ни было звуков и неподвижность обитателей пляжа и террасы после бесконечных часов мучительной, бессмысленной суетливой активности производило странное и неестественно жуткое впечатление, словно тысячи людей вдруг неожиданно ушли в себя и перестали замечать окружающих.