Пионерские были - Лев Николаевич Подвойский

— Наша мамка в Совнаркоме у Ленина в курьерах ходит. «Ой, говорит, какой душевный человек!» — делилась толстая, розовощекая, несмотря на голодное время, девочка, по прозвищу Муха.

Я не помню, чтобы кто-нибудь в клубе хвастал высокими постами своих родителей. Ходили к нам и дети, живущие в Кремле. В детстве я дружил с их вожаком, неизменным атаманом в игре «казаки-разбойники» Адькой Свердловым, чуть флегматичным добряком Ясиком Дзержинским, крепким, как дубок, Шурой Калининым.

Но лучшим моим другом был сын кочегара, долговязый Женька Трусевич.

Трудно и голодно жилось в Москве во время войны.

По булыжным мостовым в сопровождении босоногих мальчишек гулко маршировали красноармейцы в буденовках.

Красные полки, уходившие на фронт, часто провожал Ленин. Мне и моим друзьям страшно хотелось попасть на такой митинг, где бы выступал Ильич, а все как-то не удавалось.

Но однажды нам повезло. Накануне Первого мая наша руководительница Людмила Евгеньевна — строгая худая женщина в пенсне на черном шнурке — предупредила:

— Завтра, дети, клуб будет открыт весь день с утра, потому что все взрослые пойдут работать на первомайский воскресник!

— А товарищ Ленин тоже будет работать? — спросил Женька. Он всегда выскакивал вперед с неожиданными вопросами.

— Не знаю, что тебе ответить, — сказала Людмила Евгеньевна. — Владимир Ильич Ульянов-Ленин как Председатель Совнаркома очень занят. Он и так работает днем и ночью и все праздники тоже.

Утром, когда мы с Женькой шли в клуб, город выглядел празднично. Развевались красные флаги. Между домами висели кумачовые полотнища с лозунгами: «Да здравствует 1 Мая», «Утопить белого барона Врангеля в Черном море».

В. И. Ленин на Красной площади 1 Мая 1919 года.

Улицы столицы были пустынны. Не собирались демонстранты, не играли оркестры. Взрослые работали на воскреснике.

— Товарищ Ленин тоже работает. Он с кремлевскими курсантами бревна таскает! — сообщил запыхавшийся Адька.

Мы с Женькой хотели бежать в Кремль посмотреть, как работает на воскреснике Ленин.

— Вас туда не пустят, дети, — сказала строгим голосом Людмила Евгеньевна. — Кремль охраняют часовые. Собирайтесь-ка лучше на прогулку!

Мы построились парами и пошли в сквер, что напротив Большого театра. Впереди, не сгибая спины, шагала наша строгая руководительница.

Весеннее солнышко грело, как летом. Между булыжниками на мостовой пробивалась молодая травка. На кустарнике набухли почки. Вот-вот из них, как цыплята из яичек, проклюнутся липкие листочки.

— Айда фиалки у фонтана искать! — крикнул Женька и осекся.

Неподалеку от заброшенного в войну фонтана собирался митинг. Стояли люди в шинелях, в рабочих блузах, в гимнастерках.

— Дяденька, тут на фронт провожать будут? — насторожился Женька.

Рядом с ним молча пыхтела, стараясь протиснуться между взрослыми, Муха. Остальные ребята тоже нажимали изо всех сил. Откуда ни возьмись, появился высокий дядька в военном френче, с наганом на боку.

— Брысь, мелкота! — закричал он.

Мы испугались.

Но тут подъехал автомобиль. Из него вышел Ленин. Улыбающийся, с красным бантом на груди. Он услышал, как военный гонит нас прочь, и неожиданно заступился.

— Детей надо пустить вперед. Обязательно вперед, и только вперед! — сказал Владимир Ильич.

При такой поддержке нам никакой дяденька с наганом не страшен! Мы прошли вслед за Лениным и встали впереди взрослых, ближе всех к Владимиру Ильичу.

В этот день закладывался памятник Карлу Марксу. Ленин говорил речь. Потом он расписался на металлической пластинке. Мы смотрели во все глаза. Женька даже покраснел от внимания. Пластинку с подписью Ленина положили в углубление. Владимиру Ильичу дали в руки мастерок. Он должен был первым начать работу на месте будущего памятника.

Владимир Ильич присел на корточки и быстро положил раствор…

— Ловко! — в восторге зашептал мне на ухо Женька. — Будто настоящий каменщик.

Наверное, он проговорил это довольно громко, Людмила Евгеньевна услышала.

— Наблюдайте, дети, и учитесь, пожалуйста, делать все так же хорошо и аккуратно, как Владимир Ильич, — сказала она.

Людмила Евгеньевна говорила всем, но обращалась она, конечно, в первую очередь, к моему нетерпеливому и поэтому не всегда аккуратному другу.

А кругом уже громко, восторженно приветствовали Ленина. Он торопился уезжать. Его не хотели отпускать. Владимир Ильич улыбался, приветственно махал рукой с зажатой в ней кепкой, смущенно показывал на часы, вынимая их из жилетного кармашка.

— Товарищу Ленину надо ехать на другой митинг. Его ждут, — раздался чей-то густой бас, очевидно военного командира.

Ильич уехал.

…Мне не терпелось рассказать дома о событиях этого дня. И я еле дождался мамы. Ее, как и папу, называли старой гвардией большевиков. Она сидела в царских тюрьмах и два раза участвовала в голодовках. Один раз голодала 13, а другой — целых 18 дней. Нас в семье было пятеро детей. Один другого меньше, а мама все время работала. Приходя домой, она еще долго возилась с домашними делами: мыла полы, стирала. И нас приучала делать все по дому.

— Владимир Ильич Ленин терпеть не может неопрятности. Он живет скромно, одевается просто, но все у него чисто и аккуратно, — не раз напоминала нам мама.

Вот и теперь, едва увидев маму, я выпалил:

— Видел! Я сегодня видел, как аккуратно работает Ленин!

Мама улыбнулась, но тут же недовольно осмотрела нашу единственную комнату.

В ней было все перевернуто вверх дном.

— Мы играем в Совнарком! — поспешил сообщить я.

Это была наша любимая игра. Мы часто слышали дома имена народных комиссаров.

— Все наркомы по поручению Ленина должны в первую очередь заботиться о детях, — рассказывала накануне мама. — Вот и папу Ленин и Дзержинский отозвали с фронта и поручили ему наладить работу с детьми.

После разговора с мамой я созвал экстренное заседание «Совнаркома». Мои младшие сестры были наркомами, а я выбрал себе должность управляющего делами, чтобы ходить с портфелем под мышкой, как настоящий ответственный работник.

— Товарищи! — докладывал я. — В текущий момент, значит, вопрос стоит ребром, значит: что ты сделал для фронта? Детей надо вперед, обязательно вперед! Мама, то есть женотдел, значит, сказала, что наркомы повернулись лицом к детям… Мы должны…

Так как я не знал, что мы должны делать для революции в детском вопросе, то предложил принять декрет об организации Красной Армии, которая разгромит гидру империализма — белую Антанту.

— Слово имеет наркомпрод, — громко объявил я и тихо добавил. — Нинка, говори.

Четырехлетняя сестра забралась на стол и, назло мне показав кончик языка, быстро затараторила:

Щи да каша — пища наша!

Щи да каша — пища наша!

Я чуть