Гололед (Черновик) - Дмитрий Колесов

Риноко, высокоуровневый специалист медик давно работающий на Орден чтимых, подумал:

" Работаю, как же… мясником мозгоправом и это с моим интеллектом и высоким уровнем освоенных знаний по практической медицине и психоанализу. Сейчас буду кастрировать этот мощный разум, по сути, для использования в андроиде. Для того, чтобы таскать артефакты из бывших зон обитания Древних в самых опасных и соответственно самых перспективных местах космоса. Так, как в эти зоны нет доступа механизмам с искусственным интеллектом — искинам. Древние Расы были большими оригиналами и многие их воззрения нам не возможно понять. Нет, я попробую дать этому разуму шанс. У меня есть давняя наработка, когда я был еще молод и верил во Вседержателя. Старался жить по чести и справедливости, а не по общепринятым рассудочным правилам созидания и потребления. И пусть все определит Удача, которую так почитает чтимый Касрел. Может когда-нибудь, где-нибудь эта леди похлопочет и за меня. У Него.

Так кто вы есть, человек? Так….родился учился, влюбился женился, работал убился. Это биография называется, начнем чистить.

Привязка — город Каунас, место рождения реципиента, возраст реципиента 3 года по их исчислению.

Первое осознанное воспоминание, ярко запечатленное в массиве памяти — картина надвигающейся на, трехлетнего малыша полуторки. Соседский подросток Янис помог мне ухватится за задний борт машины, но слабые ручонки оборвались. Машина стала сдавать назад и прошла надо мной. Запомнилось побелевшее лицо мамы и нервный тик щеки водителя полуторки.

Риноко: "Оставить этот эпизод и акцентировать эмоциональный фон на ненадежном Янисе и неспособности старших помочь в критической ситуации. Никому и ничему нельзя доверять, такая будет у реципиента работа".

Рижское Взморье, елка в детском санатории. Реципиент в карнавальном костюме зайчика, в окружении родных, воспитателей и друзей.

Риноко: "Зайчик, пища хищников. Убрать. Будем делать целенаправленную личность, стремящуюся во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу. Личность скрытную, эгоцентричную, никому не доверяющею. Необходимо найти тонкую грань между ориентацией на выживание и императива на обязательное выполнения задания. Проблема. И еще нужно посадить скрытые закладочки. Нет, не ключевые образы для выполнения определенных действий или вскрытия пластов затертой памяти. Эти образы будут легко определены чтимыми — руководителями и контролерами проекта. А вот закладку последовательности нескольких несвязанных образов-действий, как ключа к глубинной памяти. Вот этого не сумеет определить никто.

Глава 1. Детство. Прибалтика — Курилы — Камчатка — Сахалин

Мой отец, бравый гвардии старшина танковых войск в запасе, встретился с мамой в городе Каунасе, столице Литовской СССР в 1947 году.

Мама приехала в Литву по комсомольскому призыву, учить бедных обездоленных прибалтов русскому и попутно английскому языкам. Ведь бедолаги всю жизнь мечтали изучать русский язык и особенно состоять в великом и нерушимом Союзе республик свободных.

Батя — белорусский крестьянин, сын репрессированного до смерти бригадира рыболовецкой артели. Прошел всю войну механиком-водителем танка Т-34 и был демобилизован в 1947 году из Советской Администрации в Берлине.

Как видно берлинские фрау пришлись ему по вкусу и он уехал из родного села Михновичи в цивилизованную прогерманскую Прибалтику. По партийному набору, естественно. Это для него было не просто формальностью, ведь он получил партбилет в 41-ом проклятом, когда многие верные ленинцы его сжигали или закапывали.

Мечтал он о податливых фрау, а попался в цепкие руки красивой пензячке. "Как кур в ощип". В общем "не долго музыка играла"… родился я. Отец был весьма одарен умственными способностями от природы. Еще будучи заведующим гаража Советской Администрации в Берлине, он ухитрился закончить бухгалтерские курсы при военторге. Видно здорово ему надоели железяки.

Отец начал свою ревизорскую деятельность, колеся по городам Прибалтики вместе с семьей. Каунас, Вильнюс, Рига, Таллин… и где- то, кому-то наступил на хвост. Так как был выдвинут председателем поселкового совета, для проведения коллективизации в литовской глухомани. Батя имел реальный шанс обзавестись миленькими лошадиными подковами, вживую прибитыми к своим ноги. Местное хобби националистов.

Спасла отца мама. По непредсказуемой женской логике она завербовалась, опять таки по призыву, на Дальний Восток. И мы отбыли всей семьей на Курильские острова, нести чистое и светлое на могучем и английском языках.

Кстати, своего энтузиазма ей хватало и на сына. В пять лет я писал, читал, считал и получал регулярно по заднице. Отец все-таки был полный селянин и по духу, и по рождению. Мама же силовым воздействием на сынулю пренебрегала. Она искренне считала, что муж и нужен для таких жизненных коллизий, как воспитательная трёпка сына. Чисто мужское дело, грубое и не интеллигентное. Однако исключительно действенное..

А вот с доченькой… сестренка прибыла с нами уже на Камчатку, правда в мамином животе.

С ней она всегда разбиралась сама. Вот так, через два промежуточных пункта и два года мы прибыли в город Южно-Сахалинск. В нем отец стал работать главбухом военторга — сделал карьеру. А мама все так же несла доброе и вечное — в средней школе.

Учиться я начал сразу во втором классе в шесть лет. Когда проходил собеседование с завучем (какие документы и доводы предоставила в районо мама, я не знаю), то написал ей на английском: "My mather a teacher". Она сдалась и позже призналась маме, что именно ошибка убедила ее в глубине моих знаний. Женщина.

Интересно, что именно тогда и кончилось мое детство, де-факто, так сказать. Я ходил в школу в первую смену, мама во вторую, а моей второй сменой была Аннушка. Ну а батя был по 12 часов на службе и плюс заочная учеба в Плехановке (Московский институт народного хозяйства). Кстати он прекратил меня воспитывать с помощью своего армейского ремешка, несмотря на просьбы мамы. Пришлось ей самой гонять меня тряпкой вокруг стола и было за что, ох и было. Мое уверенное обращение с сестренкой отца настолько впечатлило, что я из сына превратился в соратника. Батя панически боялся сделать с Аннушкой, что-нибудь не так и как-то ей нечаянно навредить. Свои учебники он читал сидя у ее кроватки и даже иногда сводил квартальный баланс. Но перепеленать малую — всегда поднимал меня. Мы с ним старались дать маме отдохнуть, хотя бы полночи. Нужно сказать, что моя сестренка — спокойное беленькое чудо, очень сплотила нашу семью. Мы стали единым организмом и это были не просто слова.

Жили мы в деревянном двух этажном доме, в районе городского железнодорожного вокзала. Через пустырь от нашего дома стояли семейные бараки расконвоированных зеков. За бараками находилась, огромная по площади, свалка техники японской армии. Брошенная всеми техника пришла в полную негодность. Однако была огорожена колючкой и охранялась военизированной охраной. На этой же территории размещались подземные склады и бомбоубежища, постоянно залитые водой. После таяние снега уровень воды в подземельях значительно поднимался. Эти сооружения местные пацаны исследовали с факелами, плавая на досках с помощью шестов.

В свои шесть лет я часто увязывался за старшими и никто меня не останавливал. Менталитет у детей ссыльнопоселенцев был простой: хочешь — можешь. Это твое личное дело. Например, прыгать зимой в снег с третьего этажа строящегося здания. Правда в помощи не отказывали — видно я поражал их своей безбашенностью до изумления. Например моей обязанностью было подкармливать стащенным из домашнего подвала мясцом служебных собак, пока они канали на охраняемую территорию. Километрах в трех четырех от нашего дома располагался корейский поселок. Наши отношения с корейскими пацанами были очень далеки от интернациональной дружбы. Бились и старшие, и младшие. А я нашел здесь наставника и дядьку. Нет — Наставника. А все началось во время драки с корейскими ровесниками пинавших больного щенка. Малое щеня был уже не в силах сбежать от малолетних мучителей. Нужно сказать, что у корейцев особое отношение к собакам. Три ха ха ха. Пробившись сквозь толпу веселившейся малышни к щенку я закинул его за пазуху. Однако был недостаточно быстр — меня догнали и стали пинать вместе со щенком. Я обречено отбивался попавшимся под руку дрыном, но вдруг окрик по корейски, остановил безнадежное для меня предприятие. Это был кореец Сун Меонг, на четвертом десятке лет возрастом, работавший в железнодорожном депо вместе с русскими. Он давно откликался на имя Семеныч и был в депо на отличном счету. В 1945 году его депортировали из Японии для работы в железнодорожном депо Южно-Сахалинска. Да, он жил в Японии, там живет не мало корейцев. Будучи как-то в гостях у нашего соседа, он меня запомнил. И как я потом осознал, спас от серьезных последствий моего романтического подвига. К этому времени у нас уже жила старшая сестра мамы, которая работала старшей медсестрой в областном кожно-венерологическом диспансере. Очень уважаемая работа, без шуток. Она, вместе с доставившем меня домой Семенычем, привела меня в относительный порядок для предоставления родителям. А вот щеня, названный мной Снарядом, издох бы точно. Если бы тетушка не пролечила его дефицитными лекарствами, вплоть до антибиотиков. Которые в то время хранились в сейфах и исключительно под контролем главврача. Неотразимое обаяние или нечто другое, молодой старшей медсестры, решило вопрос в пользу псины. Ну откуда я знаю, что обещала Евгеша своему начальнику. Евгеша — так я звал свою тетушку Евгению Николаевну Колесову. А вот, с тех пор, Семеныч к нам зачастил и окончилось это гражданским браком. Который и в то совковое время имел место быть. Так что они стали жить вместе на втором этаже нашего дома. Семеныч и Евгеша.