Дерзкая галичанка - Наина Куманяева

Увы. С той поры прошло почти три года, и только недавно они получили письмо, что девушка вот уже три месяца как выехала к ним. С той поры они не имели от нее вестей.

– Так странно, у меня есть крестница, которую я и в глаза не видела, – продолжала Елена Матвеевна. – Я стала крестной матерью дочери моего кузена Константина, как они это называют, по доверенности, потому что Константин хотел, чтобы у девочки хоть один крестный был из России. И он поступил очень разумно. Ведь сейчас, как ты понимаешь… – она споткнулась на слове, помолчала, собираясь с мыслями, и продолжала: – Я имею в виду, сейчас, когда французы неистовствуют в Европе, а турки вот-вот отторгнут у нас Бесарабию по милости этого кривого беса…

– Ах, maman, что вы такое говорите! Михайло Ларионыч прекрасный стратег!

В глубине души Олег Аркадьевич был согласен с маменькой, ведь именно в бытность свою инспектором финляндской инспекции светлейший граф Кутузов указал на то, что вот собираются списывать прекрасный и годный еще к службе корабль «Всеволод», на котором служил Диргачев-старший. Государь внял голосу сухопутного генерала и капитан Диргачев продолжил служить на древнем левиафане, который вскоре схоронил его со всей командой.

– Твой стратег только и умеет, что уклоняться от боя! Бедная девочка! В пятнадцать лет оказаться одной-одинешенькой в чужом краю, без отца, без матери! Хотя уж лучше бы она была полной сиротой, чем иметь такого отца.

– Mais oncle Constan…

– Мезальянс твоего дяди с этой валашкой более навредил нам в глазах общества, чем принес пользы. Государю, чтобы уберечь нашу семью от скандала пришлось держать кузена подальше от людской молвы. Но ведь бедный ребенок не виноват в том, что его мать взяли под венец прямо из сераля… Что стало бы с ней? Не знаю, что делала бы бедняжка, не пригласи мы ее.

– У Ганны, должно быть, есть и другие родственники. Разве у Константина нет еще сестер или братьев? – спросил Олег.

– Можно с полной уверенностью сказать, дорогой мой, что Россия и в особенности Сибирь полны ими – как на грех все его польские родственники оказались инсуррекционерами[2]Но как бедняжка Ганна смогла бы вырваться к ним из своей Тьмутаракани? К твоему сведению, она – богатая наследница. Ее дед по материнской линии был каким-то валашским князем.

– А мне говорили, что запорожским казаком… – пробормотал Олег Аркадьевич.

– Ах, казаки у нее идут по отцовской линии. Там был то ли гетман, то ли какой-то атаман, который выдал дочь за князя за то, чтобы тот разрешил его казакам селиться на его землях…

Олег Аркадьевич вспомнил казацкий полк, расквартированный неподалеку, от них в Казачьей слободе, и его передернуло от негодования – представить себе только – блестящий морской офицер из хорошей семьи и какая-то казачка с сомнительной родословной и манерами прачки.

– Вот почему кузен Константин остался в своей Бесарабии – бороться против турецкий армии и попытаться спасти фамильное богатство. Эта дамочка из сераля принесла ему в качестве приданого доходный виноградник… А может, он там и в качестве шпиона, ведь граф Константин – единственный из рода Веселовских, обладающий хоть граном мозгов вдобавок к мужеству. Странно, вообще-то, что он до сих пор не имеет чина при дворе. Ведь поговаривали, что он многое сделал при нашем прошлом замирении с турками, и покойный император его прекрасно знал… Ну да на то государева воля, кого карать, а кого награждать. Все одно, наша высшая награда воздастся нам не в этом мире, а в лучшем, коий есть сам по себе награда Божия…

Олег Аркадьевич зевнул. Его поначалу поражала особенность матери при разговоре о самых нормальных земных материях вдруг переходить на загробные темы, но потом он с этим свыкся.

– «Высшее искусство чиновника – вовремя напомнить начальству о факте своего существования», – вспомнил он изречение своего коллеги по департаменту француза Ленжевена и пробормотал:

– Странность заключается в том, что у него не хватило ума вернуться ко двору, когда власть поменялась, – пробормотал Олег. Поскольку его мать никак не упомянула о женитьбе, он предположил, что она не в курсе дела. Отец никогда ей ничего не говорил, обращаясь с ней, как с ребенком.

– Ты внесла имя мадемуазель Ганны в список для представления во дворце, мама? – спросил он.

– Ну конечно! Это первое, что я сделала по приезде. Кузина Софи и я почти не разлучались, подготавливая выход в свет моей вновь приобретенной крестницы. Кузина Софи этой весной вновь привезла в столицу на зимний сезон свою Малашу. Бедная девочка, она ведь уже не первой молодости, в том году разменяла двадцатый годок, но недавно ее дядя Акундин Семеныч оставил ей пять тысяч и деревеньку, и с ее собственными пятью тысячами и хуторком она уже становится привлекательной партией. Может, кто и позарится, сделает ей предложение. Хуторок у них хороший…

– Сомневаюсь в этом, – заявил Олег.

– Я тоже. Но в любом случае Софи предложила нам помощь с нашей Ганнушкой. Я уже слишком стара, чтобы носиться, как угорелая, каждый вечер, а ты и Софи поможете мне присмотреть за девушкой.

После этого замечания искорка удовольствия мелькнула в измученном взоре Олега. Он был рад тому обстоятельству, что приезжей казачке выбрали друзей не из его круга. Семейка Брундуковых получит возможность водить ее на концерты старинной музыки и скучнейшие чаепития, оставляя ему свободное время для более живых развлечений. Все-таки просиживать штаны в департаменте с полудня и аж до трех часов пополудни – скучнейшая перспектива!

– Великолепная идея, маман!

– Да, думаю и наша Ганна быстро и легко поладит с ними. Она, несомненно, благонравная девушка, так как воспитывалась в самых строгих условиях. И говорят, даже довольно длительное время провела в монастыре, когда турки слишком расходились.

«Там бы и оставалась», – чуть было не сказал Олег Аркадьевич.

– … до недавнего времени в монастырях было безопасно. Ведь как ни странно, это единственные учреждения, которые уважают даже эти бусурманы, спаси их душу, Господи! Константин никогда не говорил, но я подозреваю, что его жена была униаткой. Малороссия просто кишит ими. Не понимаю, почему наш Синод допускает подобное? Униаты – это ведь исчадия ада!

Олег открыл было рот, но, устрашившись собственного длительного изложения истории столетней давности, решил воздержаться и лишь спросил:

– Она, надеюсь, говорит по-французски?

– Ну уж, полагаю, что она там в свои палестинах росла не с коровами, наверное, сможет изъясняться за столом, хотя боюсь, она будет немного смущаться общества. Ты должен будешь почаще вывозить ее в общество, Олег. Бедная девочка наверняка не слишком привлекательна. Насколько я помню, физиономия кузена вечно напоминала мне вареную треску, а ее мать, как ты помнишь, была инородкой. Хотя и не всех, конечно, Господь сподабливает счастья родиться русскими.

Впервые Елена Матвеевна упомянула о внешности своей крестницы. Олег почувствовал, как его интерес, пробудившийся при романтическом описании происхождения и образа жизни Ганны, угасает.

– Слава Богу, что у нее есть хоть какое-то приданое, имею ввиду, что ваш кузен не оставит ее без части доходов со своего виноградника, если конечно, до него еще не добрались турки. – буркнул он и вновь уткнулся в свои записи по затратам и растратам флота за последние пять лет, как исключив или снизив оные возможно было бы залатав одни дыры, по возможности прилично прикрыть новые.

На борту пакетбота «Святой Мартын» мадемуазель Ганна, постукивая каблучком о палубу, пристально рассматривала миниатюру, выполненную из слоновой кости, с изображением морского офицера в характерной для того времени высокой черной треуголке. Миниатюра украшала тыльную сторону массивной золотой табакерки, хоть и изящной работы. Предмет этот был вручен ей отцом перед отъездом на случай трудностей, которые могли возникнуть на пути провоза монеты. Когда они только получили приглашение от петербургских родственников, у Ганны вспыхнул интерес к этому бравому кузену, за которого папа желал выдать ее замуж. Бесспорно, молодой человек был красив, но не настолько же она глупа, чтобы влюбляться в картинку. Особенно, если Олег Аркадьевич намерен так обращаться с ней! Он должен был ждать ее на берегу с каретой. Ганна сказала отцу совершенно откровенно, что у нее нет желания иметь мужем человека, выбранного для нее родственниками, пусть даже об этом соединении мечтали все поколения предков обеих фамилий. Она не против отправится в Россию – поездка выглядела приятным развлечением, – тем более, что ей осточертел и монастырь, и скудный ассортимент провинциальных развлечений, доступных молодой девушке из общества, а еще больше – постоянная опасность приглянуться какому-нибудь сербу, турку или валаху, против денег которого папаша не в силах будет устоять. И тогда она навеки будет обречена оставаться провинциалкой! Ужас! Впрочем, если она и выйдет замуж, то лишь за того, кого сама выберет. Константин Михайлович не обладал достаточной твердостью, чтобы приказывать своей своенравной дочери в решении подобных вопросов.