Последние каникулы - Сергей Боровский

Фигурально выражаясь, утро выдалось хмурым.

В зале перегаров стоял откровенный переговор… Нет, не так. В зале переговоров стоял откровенный перегар. Да. Обслуживающий персонал не успевал подносить минералку, которая, между нами говоря, лекарством являлась плохим. Остап, изображая из себя Роденовского мыслителя, на самом деле массировал лоб в тщетных попытках прогнать терзавшую его мигрень. Остальные выглядели ничуть не лучше своего начальника, и только мы с Женей, как всегда, сверкали бодростью и весельем. Эх, молодость, молодость!

А «китайцы» пожинали плоды своей вчерашней победы: обсуждение хоть и происходило вяло, но всегда заканчивалось на нужных им цифрах. Грузили «сибиряков», не стесняясь и без скидок на здоровье. Хозяевам пришлось признать, что первый раунд боя они вчистую профукали.

— Мы пойдём другим путём, — сказал разочарованный Остап во время обеденного перерыва, и они целые полчаса о чём-то шептались с Юрой в уединении.

Для нас, впрочем, их умственные потуги не остались тайной за семью печатями. Едва обед закончился, у нас состоялся серьёзный разговор со старшим товарищем. Суть его сводилась к тому, чтобы перехватить инициативу у китайских супостатов. Нам с Женей отводилась самая сложная роль — напоить делегацию КНР. В способах достижения поставленной цели предлагалось фантазию не ограничивать.

Женя принял на себя миссию провокатора, а я, как более спиртовыносливый, взялся следить за тем, чтобы всем одинаково много наливали, и бокалы опустошались в точно отведённое время. В качестве катализатора Женя придумал тост:

— За товарища Мао!

Работало безотказно, как автомат Калашникова. «Китайцы», едва заслышав знакомое имя, дружно вставали и опорожняли свои сосуды. Надо отдать им должное, даже после дюжины тостов целоваться они не лезли и вели себя пристойно. Ходить вот только самостоятельно не могли, и их пришлось разнести по номерам, словно капризных дворянских барышень. Хмурые кэгэбэшники, тайно охранявшие все входы и выходы гостиницы и переодетые для этой цели в разнорабочих, смотрели на происходящее укоризненно.

Следующее утро стало полной противоположностью первого: уже через час после начала переговоров товарищ Чан уснул, а «Шурик» путался в цифрах и русских словах. Голову даю на отсечение — если бы ему в тот момент предложили подарить Японии Внутреннюю Монголию[1] в обмен на исцеление, он бы без раздумий согласился.

— Молодцы! — похвалил нас Остап, поведя итоги очередного раунда.

С этого дня стороны стали изощряться в различных тактиках по обезвреживанию друг друга. Товарищ Чан объявил о больной печени, а нашим стандартным ответом стало: «я сегодня за рулем». Иногда кто-нибудь из «сибиряков» просто игнорировал мероприятие и проводил вечер в гостях у знакомых, пользуясь преимуществом игры на «своём поле». Обе стороны проявили изрядную смекалку и творческие способности, и борьба эта проходила с переменным успехом.

Так или иначе, в перерывах между пьянками у них получалось обсуждать ещё и некоторые деловые вопросы. В общем виде будущая схема отношений двух «уважаемых организаций» вырисовывалась достаточно ясно и сводилась к формуле: «две доски — одна пуховка». Открытым оставался лишь вопрос, какое именно количество вышеуказанных товаров отразится в финальном соглашении.

Надо сказать, что бартер в то время являлся единственным способом торговли Родиной, и им активно пользовались все без исключения «уважаемые организации». В Китай везли строевой лес под видом дров, минеральные удобрения, замаскированные под отходы с очистных сооружений, отечественные автомобили — в качестве металлолома. Обратно гнали вагоны, гружёные фонариками и термосами, полотенцами и яблочными компотами. Самым талантливым иногда удавалось убедить несговорчивых китайцев на электронные наручные часы, слепленные в Гонконге, или магнитолы того же производителя. Руководители партийных и хозяйственных организаций, вскормленные в лучших патриотических традициях, не спали ночей, сочиняя схемы ухода от контроля со стороны любимой партии. Придумывали, чтобы ещё такого продать. Первые пустыри на теле нерушимого Союза образовались именно тогда.

Итогом недельного советско-китайского запоя стал «протокол намерений», которому, к слову сказать, предстояло пройти ещё множество согласований в высших инстанциях. Подписали его, соответственно, товарищ Чан и Остап, и обстановка при этом ничуть не уступала по своей торжественности Кремлёвской. Её не портили даже опухшие лица обоих руководителей.

После этого программа пребывания «китайцев» на родине практического марксизма исчерпала себя, силы участников марафона были на исходе, да вот только поезд «Москва-Пекин», на который они предусмотрительно взяли обратные билеты, отходил через неделю. Остап, изрядно уставший от хитрых иностранцев, решил сбыть их с рук, и наши с Женей услуги пришлись ко двору как нельзя кстати. Юра без промедления составил «расширенную смету», Остап, не глядя, подмахнул её, и наши каникулы продолжились. Теперь, правда, в семидесяти километрах от города, в филиале гостиницы «Интурист» на берегу красивейшего озера.

Согласия «китайцев» никто не спрашивал, к чему они вполне привыкли за последние пятьдесят лет торжества коммунизма у себя дома. И даже показалось, что многим из них затея пришлась по душе. Неограниченные теперь ничем — ни больной печенью, ни высокой ответственностью — «китайцы» легко и непринужденно включились в процесс уничтожения дармового алкоголя.

Едва они расселились в гостинице, как к высоким гостям прибыла группа официальных товарищей из местного сельсовета, и после традиционного банкета парламентёры пригласили всех желающих на прогулку к Шаман-Камню. Для тех, кто не в курсе — это кусок скалы, торчащий из воды, довольно красивый на вид. Согласно древнему преданию, в нём живут злые духи. Надо ли уточнять, каким способом они изгоняются?

«Китайцев» привезли обратно чуть тёпленьких, поскольку «духи» в тот вечер долго не желали успокаиваться, и их пришлось буквально заливать водкой. Мы привычно помогли людям из сельсовета разнести гостей по номерам, а сами продолжили ублажать Бахуса до глубокой ночи, но уже не на природе, а культурно, в помещении бара.

Когда на следующее утро, примерно в половине восьмого, товарищ Чан выполз на балкон, чтобы проветриться, его взору предстала поразительная картина: Женя и я играли под окнами гостиницы в бадминтон. Ни принятая накануне лошадиная доза спиртного, ни изнуряющая прошлая неделя работы не сломили стойких юношей. Мы испытывали настоящее удовольствие, гоняя друг друга по лужайке, и от одного только нашего мельтешения товарищу Чану, надо думать, становилось дурно.

Завтрак прошёл без приключений и… «китайцев». Лишь «Шурик», верный долгу переводчика, составил нам компанию. Остальные прийти не смогли, и спрашивать о причине их отсутствия было бы не правильно с политической точки зрения.

А после этого произошло одно странное событие.

Вернувшись в свой номер, чтобы переварить содержимое желудков, мы столкнулись там с горничной. Она уже закончила уборку помещения, но почему-то сидела на краешке кровати и чего-то ждала. Увидев постояльцев, она вскочила на ноги и спросила, кто из нас старший. Пока я думал, чем мне грозит правдивый ответ, Женя вызвался в старшие добровольно. Они ушли куда-то вместе с горничной и не появлялись минут пятнадцать, а когда Женя вернулся, то на лице его блуждала ехидная улыбка.

— Ты не поверишь, за кого она нас приняла, — заявил он с порога.

— Ну?

— За бойцов невидимого фронта.

— Откуда ты знаешь? — не поверил я.

— А чего тут знать? Она мне сейчас дала полную выкладку: кто, где живет, чем занимается, с кем встречается. Спросила, когда в следующий раз прийти.

— А ты?

— Сказал, чтобы каждый вечер — ко мне на доклад. К одиннадцати. — Видимо, Женя решил воспользоваться своим «служебным положением» не только в целях прикола.

— Заметут тебя, — предупредил я.

— И что? На дворе не тридцать седьмой.

Если бы не бадминтон, мы наверняка умерли бы в тот день от тоски. Впрочем, причиной смерти могло послужить и обжорство. «Китайцы» упорно не показывались на глаза, так что нам приходилось отдуваться за всех отсутствующих.

— Что это у вас в горшочке? — капризно спрашивал у официанта Женя и, получив исчерпывающий ответ, принимался осваивать бюджет Остапа.

Утренний конфуз с горничной мы больше не обсуждали, он просто переместился в область подсознания, готовый в любую минуту выплыть снова наружу без всяких усилий с нашей стороны. Как взведённая пружина. Как бомба замедленного действия.

Вечером, когда все сидячие места в баре оказались занятыми, а мои ноги нагло возлежали на совершенно пустом кресле, ко мне приблизился тип, одетый в модную маечку, под которой легко угадывалось тренированное тело весом чуть более ста килограмм. Наколки у него отсутствовали только на белках глаз.