Похождения своевольного персонажа. Роман-фантасмагория - Елена Андреева

бабушки Николая Евграфовича, совершенно не предназначенная для такого непотребства). Жена с наслаждением отпила толику пенного напитка и мечтательно уставилась в потолок. «Как же было все замечательно! — расслабленно-восторженно произнесла она. — Зря ты так рано ушел».

Она словно не замечала, как темнеет лик ее супруга. Он уже и сам не знал, что бесит его больше: что она пришла так поздно, вернее — рано, и не чувствует за собой никакой вины, или что она провела замечательно время без него (и, по-видимому, его отсутствия даже не заметила), или что так самоуверенно отхлебывает пиво, тогда как он сидит с пустыми руками. А может быть то, что она переживает взлет, триумф, чего Николай Евграфович, несмотря на свой добросовестный труд, никогда не переживал?

Николай Евграфович не стал анализировать свои эмоции, ему просто хотелось растоптать, изорвать в клочья радостно-победное настроение жены. И он этого добился. Правда, конечный итог он не просчитал. Вместо ожидаемого покаяния она заявила, что ее уже давно тошнит от его правильного занудства, и что он так обозлился, потому что никогда ничего из ряда вон выходящего не делал.

И вот теперь Николай Евграфович сидел наедине с выжидательно застывшим курсором. Больше в доме никого не было.

Глава 2. По Риму в пижаме

Роман начал продвигаться довольно бойко. Сюжетную линию Николай Евграфович черпал из собственной жизни, а также заимствовал эпизоды из жизни своих родственников и немногочисленных приятелей. Все перипетии его сочинения как нить Ариадны должны были привести к подтверждению, разумеется, на современный лад, идеала взаимоотнощений мужа и жены, каковым была для Николая Евграфовича жизнь его родителей (редкая удача на планете). Отец — военный, менял места службы; мама, акушерка, везде находила себе работу, и везде ее окружали уважение и благодарность. Выдержанная, умеющая расположить к себе, она в семейной жизни следовала правилу: как Граня (так ласково она звала мужа) скажет, так и будет.

Николай Евграфович не видел в жизни людей, его окружающих, подобной гармонии и хотел ее воспеть (не побоюсь этого слова) в своем литературном труде. Фабула планировалась витиеватой. Главная героиня имеет бойфренда, за которого она, разумеется, собирается выйти замуж. А вот далее на каждом сюжетном завитке она сталкивается с тем, что, как и подобает любящей жене, выбирает следовать за мужем, разумеется, с готовностью отказываясь от каки-то своих желаний или устремлений. Николай Евграфович с упоением продумывал разные заковыристые ситуации, которые судьба будет то и дело подкидывать его героине, проверяя ее на верность и любовь к супругу.

Вот только женский образ никак не выстраивался. Николай Евграфович пытался представить, какой его мама была в молодости. Перед глазами всплывала черно-белая не очень четкая фотография: отец и мать, молодые, улыбающиеся, где-то на юге. Она в цветастом сарафане, он в белых широких брюках и соломенной шляпе. Но между теми людьми на фото и окружающей современностью была пропасть. Никакого подходящего прототипа из своего окружаения Николай Евграфович не видел, даже таких открытых, счастливых улыбок он припомнить не мог.

Брюнетка? Нет — резко и жестко. Блондинка? Как-то по-голливудски. Шатенка? Буднично. Неужели ярко-рыжая? Это слишком вызывающе.

А какого цвета глаза? Васильково синие? Избито. Очи черные? Еще более избито.

А фигура? Идеалная? Тонкая талия, длинные точеные ножки, гибкие руки? Все это уже надоело. Значит, должен быть какой-то изъян. Но какой? И изъян ли? Может, слагаемое индивидуальности?

И чем она будет заниматься? Николаю Евграфовичу всегда казалось, что работа с девяти до шести женщинам не подходит. Они должны заниматься чем-то не столь обременительным. Он отмел живопись, дизайн и все прочее около богемное, также он перечеркнул салоны красоты, парикмахерские, його-центры, фитнес-клубы, потому что сам мало, что знал об этих сферах. Традиционные уважаемые профессии врача и юриста казались для него слишком серьезными, и отнимали бы у героини много времени и энергии.

Размышления были прерваны тарахтеньем скутера и лаем соседской собаки. Это проехал по улице местный почтальон. Николай Евграфович задумчиво побрел к почтовому ящику. Как всегда — счета и рекламы. Он машинально перебирал в руках разноцветные листочки, зазывающие купить наимощнейший пылесос или наипитательнейший собачий корм. Независимо от рекламируемого товара, везде предлагалось моментально позвонить в call-centre. Николай Евграфович уже собирался листочки порвать и бросить в мусорную корзину. И тут у него мелькнула неожиданная мысль; его героиня будет работать в этом самом call-centre. Все сходится: работа интеллектуальная, общение с людьми есть, зарплата небольшая, и все это может быть без лишних переживаний оставлено ради семьи.

С именем Николай Евграфович никак не мог определиться, но после долгих размышлений выбрал имя Светлана. Сейчас девочек редко так называют, а во времена юности Николая Евграфовича оно было на пике популярности. Это имя казалось ему женственным, романтическим. И в то же время в ним слышалось что-то волшебное. Недаром его выбрал для своей героини Жуковский, и недором не жаловала церковь.[3]

Постепенно Николай Евграфович вырисовывал образ героини, однако его не покидало ощущение, что в тщательно выписываемых им эпизодах действует не человек из плоти и крови, а аморфная киселеобразная сущность, которой никак нельзя было доверить выражать идеи повествования. Тем не менее, он продвигался дальше.

После трогательных и эмоциональных описаний первого свидания, походов в театр и на концерт, знакомства Светланы с родителями бойфренда и наоборот и, разумеется, родителей друг с другом Николай Евграфович отправил Светлану и ее бойфренда, для которого он выбрал твердое и мужественное имя Влад, в первую совместную поездку. Для этого он выбрал… нет, не легкомысленный Париж, и не подозрительно-таинстванную Венецию, а основательный и гордый в своем великолепии Рим.

Восхитившись Собором Св. Петра и пообедав, разумеется, в ресторане Il Pagliaccio на берегу Тибра, Светлана и Влад вернулись в отель.

Николай Евграфович целомудренно закончил главу и откинулся на спинку стула.

В памяти всплывали фотографии красавиц из журналов жены и постеров, налепленных в комнате дочери. Все они были либо в купальниках, которые не понятно, как на них удерживались, либо в нарядах, в которых не понятно, как можно двигаться, либо в доспехах, не понятно, что прикрывающих. Мозг Николая Евграфовича постепенно переходил на альфа-ритм, калейдоскоп журнальных красавиц замедлялся и превращался в разноцветную туманность и чуть было не развеялся совсем.

Николай Евграфович уже был готов погрузиться в расслабляющую дремоту, но туманная зыбь перед глазами стала превращаться во нечто определенное. И вот проступило женское лицо. Не сказать, что миловидное, даже наоборот — резковатое, с крупноватыми чертами. Но и мужеподобным назвать нельзя было бы.