Котенок. Книга 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Уголки её губ дрогнули, будто Волкова попыталась улыбнуться (безуспешно).

— А я разве знаю? — сказала Алина.

Девица покачала головой.

— Странный ты сегодня, Крылов, — сказала она. — С урока-то ты зачем ушёл?

Я развёл руками.

— Устал.

Громыхнул содержимым дипломата.

Девчонка хмыкнула.

— Устал он…

Выдержала паузу и добавила:

— Бывает.

Мне почудилось, что девица повеселела — Алина будто сбросила с плеч тяжкий груз.

— Ну… тогда я пошла, — сообщила она. — Счастливо оставаться, Крылов!

— И тебе не хворать, Волкова, — произнёс я.

Алина резво развернулась — махнула похожими на лисий хвост волосами, застучала каблуками по ступеням.

Я проводил её взглядом. Прикрыл дверь и вновь подошёл к висевшему на стене в прихожей ромбовидному настенному зеркалу. Заметил на стеклянной поверхности несколько блестящих наклеек. Но не разглядывал их. Сосредоточил внимание на взъерошенном пареньке в больших уродливых очках. Тот смотрел на меня из зеркала настороженно (будто тоже не верил, что является моим отражением), устало. Я поправил средним пальцем широкий пластмассовый «мост», придвинул его к переносице. Круглолицый очкарик проделал то же действие: поправил очки. Или он показал мне неприличный жест? Я покачал головой (и моё отражение проделало то же самое).

«Настоящий ботаник, — подумал я. — Неужто я таким и был?»

Повернул голову: сперва вправо, потом влево. Полюбовался на нос с маленькой горбинкой и острым кончиком — небольшой, не совсем такой, к какому я привык (пока не побывавший в автомобильной аварии). Оскалил зубы — белые, ровные, крупные: «настоящие». Хмыкнул. Парень в зеркале походил на моих сыновей: больше на старшего. И, без сомнения, был точной копией меня — того меня, что остался лишь в воспоминаниях и на фото в школьном выпускном альбоме. Я взглянул на большие и толстые губы («от уха до уха», как говорили мои жёны) и на широко открытые темно-карие глаза. Приподнял очки… но тут же вернул их на прежнее место: без помощи толстых линз я сейчас видел лишь чуть дальше кончика своего носа.

— Круглая морда, огромный рот, — пробормотал я. — Не человек, а очкастый смайлик.

Ухмыльнулся — моё отражавшийся в зеркале иронично скривило губы.

— Буратино, блин…

Я покачал головой. Подумал, что у моего юного тела нашлось и преимущество перед прошлым, постаревшим: явное, заметное. И даже несколько. Во-первых, тот парень, что виделся мне в отражении, не походил на шестидесятилетнего «старикашку» (так я себя величал в больнице). «Ему шестнадцать лет», — всплыла в памяти подсказка. Я вспомнил, как полгода назад получил свой первый паспорт: гражданина Советского Союза. И в то же время не сомневался, что сменил за свою жизнь уже несколько паспортов. В моём последнем паспорте (гражданина Российской Федерации) красовалась фотография сорокапятилетнего мужчины с залысинами и «мешками» под глазами — постаревшим вариантом парня, что смотрел на меня сейчас из зеркала.

Снова оценивающе взглянул на свою заправленную в штаны рубаху (с приколотым к карману комсомольским значком), на плохо отутюженные брюки. Промелькнула мысль, что этот мой наряд (и очки в придачу) будто извлекли из «дедушкиного» сундука для фотосессии в стиле «ретро». «Но никакой инвалидной коляски», — подумал я. Отметил, что мои ноги не казались мускулистыми, но они двигались — не походили на толстые неподвижные макаронины (как в реальности). Я не удержался, подпрыгнул на месте: снова проверил, как слушались моих команд ноги. Вспомнил, как легко они несли меня к дому, а потом и по ступеням на пятый этаж. «Что там нести-то: кожа, да кости», — подумал я.

Поправил очки. И мысленно добавил: «Теперь ещё и слепой, как крот». Вспомнил, что первые контактные линзы я приобрёл только в середине девяностых годов. А откорректировал зрение уже в двухтысячных. Повертел головой: прикинул, что должен делать в этом своём видении (не представлял, сколько времени в нем пробуду, прежде чем очнусь в больнице… если вообще очнусь, конечно). Из прихожей я видел все три комнаты. Уже прошёлся по ним (когда вернулся из школы) и полюбовался на ковры на стенах, на мешанину из разноцветной мебели (часть обстановки мы привезли сюда из Первомайска, часть шкафов и пару диванов докупили уже в здесь, в Рудогорске).

— Ну… и что дальше? — сказал я.

Вошёл в свою комнату, бросил на кровать дипломат (не заглянул в него: не испытал такое желание). Снял со стены новенькую гитару («Купил её этим летом в Ленинграде»). Вспомнил, что в молодости так и не научился на ней играть: инструмент уже в этом в ноябре «погиб»… «погибнет» при перевозке в Первомайск (превратится в гору щепок). Новый инструмент ( Gibson J-35) мне подарил старший сын — через год после того, как я стал неходячим инвалидом. Жизнь для меня тогда замедлилась (в то время мне казалось, что она и вовсе замерла). Но «Гибсон» отвлекла меня от грустных мыслей. И показала, что я напрасно не взял гитару в руки раньше (те три месяца, что ленинградская гитара пылилась на фоне ковра — не в счёт).

В брюках и в рубашке я улёгся на кровать — пристроил музыкальный инструмент на животе. Приласкал руками струны — те застонали, будто пожаловались на жизнь. Я угомонил их жалобы — уже через пару минут струны заплакали в унисон со звучавшими у меня в голове нотами. Не мучил гитару долго: сразу понял, что держал в руках далеко не «Гибсон». Проверил работу пальцев — сыграл разминочный этюд. Отметил, что ленинградский музыкальный инструмент вполне соответствовал моим нынешним умениям. В этом своём видении я не только научился ходить и снова потерял зрение — мои пальцы двигались непослушно, будто никогда прежде не касались струн.

Однако этюд я проиграл — не идеально, но вполне сносно (для новичка — ведь в этом сне-видении-реальности я и был «новичком»). Накрыл струны ладонью — гитара замолчала. Потом вновь оживил струны и исполнил композицию посложнее: лежать в тишине мне не понравилось. Отметил: отвратительно исполнил. Хмыкнул — проиграл мелодию вновь: на этот раз добился узнаваемого звучания. Пальцы будто пробуждались от долгой спячки: медленно, но обретали гибкость, твёрдость и уверенность. Я позволил им работать самостоятельно. Лишь прислушивался к звучанию нот (часто — «фальшивому»). Музыка чуть отогнала усталость — ту усталость, что накопилась во мне за проведённые в больнице месяцы.

Я прекрасно помнил, как меня везли в отделение интенсивной терапии (в очередной, но в последний раз). И даже сам себе сейчас назвал дату того события: «Семнадцатого ноября». Воскресил в памяти мысли и желания, что вертелись тогда у меня в голове. Я хотел в тот день, чтобы «всё закончилось» (так или иначе); и уже не верил, что покину когда-либо больницу (даже в инвалидном кресле). Вспомнил я и как провалился в беспамятство. И как потом вдруг открыл глаза и увидел ярко освещённое помещение, большие окна (за которыми рассмотрел затянутое облаками небо) и людей (больше двух десятков подростков и светловолосую женщину — без медицинских масок и белых халатов).

Наверняка бы вспомнил, что не умел ходить — если бы в тот момент я хоть на минуту задумался. Но резкая смена обстановки будто помутила мой разум. Я вскочил на ноги (сам, без посторонней помощи) — привлёк к себе внимание сидевших за столами людей. Сейчас я вспомнил, что подростки зашумели, взбудораженные моей выходкой. Тогда же я не обратил на этот факт внимания. Мне будто не сиделось на месте. Я понял, что очнулся не в больнице. И что вокруг меня не больные и не медперсонал. Зажмурился от яркого света, мазнул ладонью по лицу — не нашёл там ни маски, ни трубок. Почувствовал, как пугливо заметалось в груди сердце (хотя дышал я легко: вдох, выдох…). Взглядом отыскал выход из комнаты; и устремился к двери.

Я извлекал из струн ноты — прокручивал в памяти те мгновения, когда уходил сегодня из класса. Вспомнил маску удивления на лице Снежки. Тогда я не узнал свою бывшую… нынешнюю классную руководительницу. Нагрубил ей — об этом мне напомнила и Алина Волкова. Я сообразил, что очутился в рудогорской школе, лишь когда шёл по смутно знакомым коридорам. Тогда я и отправил в свою память запрос: «Где я?» Тут же «получил» чёткий адрес: «Карельская АССР, город Рудогорск, улица Первооткрывателей, дом один: в первой средней общеобразовательной школе». Подумал, разглядывая смутно знакомые интерьеры: «Какое сейчас число?» И тут же «вспомнил»: «Второе сентября тысяча девятьсот восемьдесят первого года».