Адресат выбыл - Кэтрин Тейлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердечный привет!
Мартин
Галереи Шульце-Эйзенштейна
Сан-Франциско, Калифорния, США
21 января 1933 г.
Herrn Martin Schulse
Schloss Rantzenburg
Мюнхен, Германия
Мой дорогой Мартин,
с радостью отправил твой адрес Гризель. Она скоро должна его получить, если еще не получила. Как она обрадуется, увидев вас всех! Мысленно я буду с вами, раз уж не могу присоединиться к вам во плоти.
Ты говоришь о том, какая у вас там бедность. Этой зимой и у нас положение было скверное, но, разумеется, мы не испытывали ничего похожего на те лишения, что выпали на долю Германии.
Нам с тобой повезло, что наши постоянные покупатели люди такие платежеспособные. Они, разумеется, сокращают свои покупки, но даже если они станут покупать вдвое меньше прежнего, мы будем обеспечены вполне прилично. Картины, которые ты прислал, превосходны, и цены поразительные. Я мигом их сбуду с большой выгодой. И безобразная Мадонна продана! Да, старой миссис Флешмен. Я не знал, какую назначить цену, но она сама с поразительной проницательностью определила, сколько стоит это полотно. Она заподозрила, что у меня есть другой покупатель, и я назвал некую малопочтенную личность. Миссис Флешмен хитро улыбнулась и подписала чек. Только ты способен понять, как я ликовал, когда она унесла с собой это страшилище.
Увы, Мартин, когда я радуюсь таким незначительным победам, мне часто бывает за себя стыдно. Ты в Германии покупаешь загородный особняк и выставляешь свое богатство напоказ перед родней Эльзы, а я в Америке радуюсь, что сумел обвести вокруг пальца легкомысленную старуху и всучил ей это чудище. Вот каких вершин мы достигли, двое сорокалетних мужчин! Неужто на это мы тратим жизнь - ловчим ради денег, а потом задираем нос перед всеми и каждым? Я вечно кляну себя, но продолжаю действовать в том же духе. Всех нас, увы, перемалывает один жернов. Мы тщеславны и бесчестны, потому что должны взять верх над такими же тщеславными и бесчестными людьми. Если я не продам миссис Флешмен наше страшилище, другой продаст ей что-нибудь похуже. И никуда от этого не денешься.
Но есть иной мир, где всегда можно найти подлинные ценности, - у камелька друга мы отбрасываем наше жалкое самомнение и обретаем тепло и понимание, там нет места мелкому себялюбию, там вино, и книги, и беседа придают существованию иной смысл. Там мы создали что-то, чего не может коснуться никакая фальшь. Мы дома.
Кто этот Адольф Гитлер, который, похоже, набирает силу в Германии? То, что я читаю о нем, мне не нравится.
Обними за меня всех ребятишек и нашу изобильную Эльзу.
Твой неизменно любящий
Макс
Schloss Rantzenburg
Мюнхен, Германия
25 марта 1933 г.
М-ру Максу Эйзенштейну
Галереи Шульце-Эйзенштейна
Сан-Франциско, Калифорния, США
Дорогой старина Макс,
ты, конечно, слышал о нынешних событиях в Германии и хочешь знать, какое впечатление они производят на нас здесь. Сказать по правде, Макс, мне кажется, во многих отношениях Гитлер хорош для Германии, но уверенности у меня нет. Сейчас он настоящий глава правительства. Очень сомневаюсь, что даже Гинденбург мог бы сейчас отстранить его от власти, так как был практически вынужден посадить его на это место. Гитлер - словно удар электрическим током, в нем есть убежденность, свойственная только великолепным ораторам и фанатикам. Но так ли уж он разумен, спрашиваю я себя. Его отряды коричневорубашечников настоящий сброд. Они мародерствуют и начали преследовать евреев. Правда, это, может быть, мелочи, пена, поднятая на поверхность могучей волной. Ибо говорю тебе, дорогой Макс, здесь сдвиг, резкий сдвиг. Народ повсюду оживился. Это ощущается на улицах, в магазинах. Прежнее отчаяние отброшено в сторону, как старый пиджак. Люди уже не охвачены стыдом, они снова надеются. Быть может, удастся положить конец бедности. Что-то, сам не знаю что, непременно произойдет. Страна обрела вождя! Однако я предусмотрительно задаюсь вопросом: а куда он поведет, этот вождь? Преодоленное отчаяние нередко направляет нас по безумному пути.
На людях я, естественно, сомнений не выражаю. Я теперь должностное лицо, сотрудник нового режима и, конечно, громко им восторгаюсь. Все мы, чиновники, кто дорожит своей шкурой, поспешили присоединиться к национал-социалистам так называется партия господина Гитлера. Но это не только выгодно, есть в этом нечто большее, ощущение, что мы, живущие в Германии, обрели свою судьбу и на нас катит неодолимая волна будущего. Нам тоже надо двигаться. Надо идти с ним в ногу. Даже и сейчас творится зло. Штурмовики торжествуют победу и в доказательство победы могут предъявить окровавленные головы и опечаленные сердца. Но это проходит; если цель, что маячит впереди, правильна, это проходит и забывается. История открывает чистую, новую страницу.
Лишь об одном спрашиваю я себя и могу сказать тебе то, чего никому не могу сказать здесь: а цель правильная? К лучшей ли цели мы стремимся? Знаешь, Макс, когда я вернулся, я увидел этих людей одной со мной крови и узнал, что им пришлось пережить: они голодали, превращались в скелеты, теряли надежду, погружались в трясину отчаяния, которая уже готова была их поглотить. И вдруг, за миг до смерти, явился человек и вытащил их. И теперь они знают одно - они не умрут. Спасение привело их в экстаз, они чуть ли не боготворят его. И каков бы он ни был, их спаситель, они вели бы себя так же. Хорошо, если тот, за кем они так радостно следуют, истинный вождь, а не злой гений. Тебе одному говорю, Макс, я не знаю, так ли это. Не знаю. Однако надеюсь.
Ну, хватит о политике. Что до нас самих, мы наслаждаемся нашим новым домом и устраиваем приемы. Сегодня у нас в гостях бургомистр, и мы даем обед на двадцать восемь персон. Должно быть, мы излишне "выставляемся", но это простительно. У Эльзы новое платье синего бархата, и она в страхе, вдруг оно окажется мало. Она опять в положении. Знаешь, Макс, есть способ поддерживать у жены хорошее настроение - постараться так обременить ее детьми, чтобы у нее уже не хватало времени сердиться.
Наш Генрих удостоился светского признания. Едет он на своем пони, тот его сбрасывает, и кто его поднимает? Не кто иной, как барон фон Фрайше. У них была долгая беседа об Америке, и однажды барон к нам пожаловал и мы посидели за чашечкой кофе. На следующей неделе Генрих отправится к барону на ланч. Каков мальчуган! К сожалению, по-немецки он говорит еще плохо, но зато всех очаровывает.
Так мы живем-поживаем, друг мой, и то ли станем частью великих событий, то ли будем следовать нашим нехитрым семейным путем, но всегда останемся верны дружбе, о которой ты пишешь так трогательно. Через моря и океаны сердца наши открыты тебе навстречу, и когда наши бокалы полны, мы поднимаем их "За дядю Макса".
C нежным приветом
всегда твой
Мартин
Галереи Шульце-Эйзенштейна
Сан-Франциско, Калифорния, США
18 мая 1933 г.
Herrn Martin Schulse
Schloss Rantzenburg
Мюнхен, Германия
Дорогой Мартин,
я в отчаянии от газетных сообщений, которые сыплются на нас из Отечества. И естественно, что я обращаюсь к тебе за разъяснениями, ибо у нас нет ничего, кроме противоречивых рассказов о происходящем. Я уверен, не может быть, чтобы дела обстояли так скверно, как у нас изображают. Американские газеты единодушно твердят о чудовищном погроме.
При твоей широте взглядов и отзывчивом сердце ты, конечно, не станешь мириться с жестокостью, и, надеюсь, от тебя я узнаю правду. Сын Аарона Зильбермана только что вернулся из Берлина и, говорят, едва унес ноги. Его рассказы о том, чему он был свидетелем, невыносимы - людей истязают, силком, через стиснутые зубы вливают в них бутыли касторки, и потом они медленно умирают мучительной смертью от разрыва кишок. Возможно, так оно и есть, и, возможно, как ты уже писал, это лишь всплывающая на поверхность жуткая пена крутой ломки человеческих душ. Увы, для нас, евреев, это знакомая горькая история, повторяющаяся из века в век, и трудно поверить, что эти извечные страдания приходится испытывать сегодня, по воле цивилизованного народа. Напиши мне, дорогой Мартин, и успокой мою душу.
Спектакль, где играет Гризель, пользуется огромным успехом и будет идти примерно до конца июня. Она пишет, что получила приглашение еще на одну роль в Вене и на осень - на очень интересную роль в Берлине. Пишет она все больше об этой последней, но я посоветовал ей повременить, пока там не улягутся антиеврейские настроения. Выступает она, разумеется, под другим именем, не еврейским (для сцены фамилия Эйзенштейн все равно не подходит), но ее происхождение ясно отнюдь не только из-за фамилии. Как бы она себя ни называла, ее черты, жесты, взволнованный голос выдают в ней еврейку, и если эти настроения там действительно существуют, лучше ей не рисковать и сейчас в Германию не ездить.
Прости, друг мой, за такое сумбурное и краткое письмо, но мне не найти себе места, пока ты меня не успокоишь. Я знаю, ты напишешь мне с полной откровенностью. Умоляю тебя, ответь сразу.
