Путь в Иерусалим - Ян Гийу

Как раз в тот момент, когда она с облегчением опустилась на маленькую каменную скамейку, стоявшую у стены бокового нефа, в церковь вступила процессия монахов с острова Люре. Сигрид вытерла платочком лицо и ободряюще помахала рукой сыну, стоявшему рядом с Сут.

В молчании, с опущенными, словно в молитве, головами монахи прошли через весь собор, встали у алтаря и запели. Сначала зазвучало только негромкое глухое бормотание, затем внезапно раздались высокие голоса мальчиков. Было видно, что монахи, одетые в коричневые, а не белые плащи, — маленькие мальчики, чьи голоса, словно светлые птицы, поднимались к сводам церкви, и, когда они заполнили все пространство, к ним присоединились глухие голоса взрослых монахов. Раньше Сигрид слышала пение на два и на три голоса, но здесь звучало по меньшей мере восемь голосов. Это было настоящее чудо.

Обессиленная Сигрид, широко раскрыв глаза, смотрела туда, откуда неслось это божественное пение. Она слушала всем своим существом, так, что даже дрожала от напряжения. Перед глазами у нее потемнело, и она уже не смотрела, а лишь слушала, как будто для того, чтобы слушать, нужна была и сила ее глаз. Она словно растворилась в звуках священной музыки, красивее которой в земной жизни ничего не было.

Чуть позже она очнулась от того, что кто-то взял ее за руку. Подняв глаза, Сигрид увидела, что это сам король Сверкер.

Он дружески похлопал ее по руке и с иронией поблагодарил за то, что она, женщина на сносях, подала пример ему, старику, и первая села. Если можно ей, то можно и королю.

Сигрид решительно подавила в себе желание поведать о том, что с ней только что говорил Святой Дух. Ей показалось, что подобный рассказ будет выглядеть как притворство и что у королей в жизни бывало предостаточно подобных событий, пока кто-нибудь не отрубал им голову. Вместо этого она быстро зашептала о своем только что принятом решении.

Как король, разумеется, уже знал, вокруг ее наследства в Варнхеме разгорелась распря. Ее родственница Кристина, которая недавно вышла замуж за этого честолюбца Эрика, сына Эдварда, претендовала на половину собственности. Монахам с Люре нужна местность с менее суровыми зимами — все знали, что многое из того, что они выращивали на Люре, пропадало. Однако это не умаляет щедрости конунга Сверкера, подарившего им остров. Но если теперь она, Сигрид, подарит цистерцианцам Варнхем, то король может благословить дар и объявить его законным. И никто при этом не останется внакладе.

Она говорила быстро, тихо и слегка задыхаясь, а сердце ее по-прежнему трепетало от того, что она увидела, внимая небесной музыке, когда во тьме для нее вспыхнул божественный свет.

Конунг, казалось, сначала слегка растерялся, он не привык к тому, чтобы мужчины из его окружения говорили так прямо, без прикрас и околичностей. А тем более женщины. — Ты, Сигрид, женщина благословенная во многих отношениях, — медленно произнес он наконец и снова взял ее за руку. — Завтра, когда мы выспимся на королевском дворе после сегодняшнего пира, я призову отца Генриха, и мы решим это. Завтра, но не сегодня. Нам, пожалуй, не следует сидеть здесь и шептаться слишком долго.

Только что одним движением руки она принесла в дар свое наследство, Варнхем. Ни один мужчина и ни одна женщина не может нарушить слово, данное самому королю, так же как никогда не может нарушить свое слово король. То, что она сделала, уже нельзя изменить.

Но когда Сигрид немного пришла в себя, она подумала, что решение ее даже выгодно. Значит, Святой Дух вполне мог принести выгоду, и пути Господни не всегда неисповедимы.

Варнхем и Арнес находились в двух днях пути друг от друга: Варнхем — под Скарой, недалеко от усадьбы епископа, рядом с горой Биллинген, Арнес — на восточном берегу озера Венерн, там, где кончалась область Суннаскуг и начиналась Тиведен, у горы Чиннекулле. Усадьба Варнхем была поновее и получше, и Сигрид хотелось в самое холодное время года жить там еще и потому, что приближались эти кошмарные роды. Магнус, ее муж, хотел, чтобы они жили в Арнесе, владениях его отца, она же предпочитала Варнхем, и им никак не удавалось договориться. Иногда они просто не могли обсуждать это с вежливостью и терпением, которые пристали мужу и жене.

Арнес необходимо было перестраивать и переделывать. Усадьба располагалась на ничейных, пограничных землях вдоль леса, там было много общей и королевской земли, которую можно взять в обработку или выкупить. Многое можно было бы улучшить, особенно если перевезти туда всех рабов и скот из Варнхема.

Однако Святой Дух имел в виду не совсем это, когда Он явился Сигрид. Ее глазам предстало тогда неясное видение — табун удивительно красивых коней, шерсть которых переливалась, словно перламутр. Кони неслись к ней по цветущему лугу, их гривы были белы и чисты, хвосты гордо подняты, а двигались они грациозно, как кошки. Они не были дикими, потому что принадлежали ей. А где-то за играющими, резвыми, неоседланными лошадьми появился всадник в серебристых одеждах, тоже на коне с белой гривой и высоко поднятым хвостом, юноша был знаком ей, и в то же время Сигрид не узнавала его. У него был щит, но не было шлема. Герб на щите был не похож на герб ее родственников или мужниной родни, щит был белый, с большим кровавым крестом.

Юноша остановил коня рядом с Сигрид и заговорил с ней, она слушала его, понимая и в то же время не понимая. Но она знала твердо: слова, что он сказал, означают, что она должна пожертвовать Богу то, что сейчас больше всего нужно стране, где правил конунг Сверкер, — хорошее место для монахов с Люре.

Позже она пристально вглядывалась в монахов, когда они выходили из церкви. Казалось, их не волновало чудо, которое они только что совершили, словно они просто-напросто закончили дробить камень в одной из каменоломен Западного Геталанда, словно они думали больше о вечерней трапезе, чем о чем-либо другом. Они тихонько переговаривались, почесывая сыпь на грубо выбритых макушках. У многих на лицах обвисла кожа. С первого взгляда было ясно, что на Люре им жилось не сладко и что зимы там суровые. Так что постичь Божию волю было легко: те, кто мог пением сотворить чудо, должны получить лучшее место для монастыря. И Варнхем прекрасно подходил для этого.

Когда Сигрид вышла на паперть, ее голова прояснилась от холодного свежего воздуха, и внезапно, будто Святой Дух еще не покинул ее, она поняла, как нужно объяснить все мужу, который пробирался к ней сквозь толпу, перекинув через руку их плащи. Она взглянула на него спокойно, с осторожной «улыбкой. Он был добрым мужем и заботливым отцом, и она любила его за это, однако как мужчина он не вызывал ни почтения, ни восхищения. С трудом верилось, что его дед — Фольке Толстый, который был полной противоположностью своему внуку. Магнус был щуплым, и, если бы не заморские одежды на нем, его можно было бы принять за простолюдина.