Каталина - Сомерсет Моэм

- Тогда я скажу тебе, как ты можешь излечиться. Сын Хуана Суареса де Валеро, который лучше всех служил богу, поможет тебе. Он возложит на тебя руки во имя отца, сына и святого духа, прикажет тебе бросить костыль и идти. Ты бросишь костыль и пойдешь.

Каталина ждала совсем другого. Слова незнакомки удивили ее, но женщина говорила с такой спокойной убежденностью, что девушка сразу ей поверила. Обретя надежду, девушка не отрывала взгляда от незнакомки. Она собиралась с духом, прежде чем задать распиравшие ее вопросы. А потом глаза Каталины расширились от изумления, а рот слегка приоткрылся, так как незнакомка исчезла. Она не могла уйти в церковь, потому что Каталина не спускала с нее глаз, она даже не пошевелилась, а просто растаяла в прозрачном воздухе. Каталина громко вскрикнула, и слезы, но уже слезы радости, вновь покатились по ее щекам.

- Это была пресвятая дева, - прошептала она. - Я говорила с ней, как могла бы говорить с матерью. Святая Мария, а я приняла ее за мавританку или даже новую христианку!

Ее охватило желание рассказать кому-нибудь об этой чудесной встрече. Каталина сползла со ступенек, взяла костыль, поднялась и захромала к дому. Лишь у двери она вспомнила, что там никого нет. Войдя, Каталина вдруг почувствовала, что очень голодна. Она съела ломоть хлеба, несколько оливок и запила их стаканом вина. Потом ей захотелось спать. Она присела на кровать с твердой решимостью дождаться матери и дяди Доминго. Ей так хотелось рассказать им обо всем. Но глаза стали слипаться, и скоро Каталина спала крепким сном.

2

Если бы не несчастный случай, Каталина стала бы писаной красавицей. Шестнадцати лет, высокая для своего возраста, стройная, с миниатюрными руками и ногами, длинными, чуть ли не до колен, черными вьющимися волосами, с румянцем на смуглых щечках и алыми губками, из-под которых при улыбке показывались ровные белоснежные зубы, она, проходя по улицам, неизменно вызывала восхищенные взгляды мужчин. Полностью ее звали Мария де лос Долорес Каталина Орта и Перес. Ее отец, Педро Орта, вскоре после рождения дочери уплыл в Америку, рассчитывая быстро сколотить состояние, и с тех пор о нем больше не слышали. Его жена, Мария Перес, так и не знала, жив он или умер, но все еще надеялась, что Педро вернется с сундуком, набитым золотом, и обогатит их всех. Набожная женщина, она каждое утро молилась о его благополучии и сердилась, когда Доминго, ее брат, говорил, что Педро, если не умер, то завел себе индианку, а то двух или трех, и не собирается возвращаться к жене, потерявшей молодость и красоту.

Дядя Доминго доставил немало огорчений своей набожной сестре, но Мария любила брата отчасти из христианского долга, а главным образом потому, что, несмотря на многочисленные недостатки Доминго, редко кто мог устоять перед его обаянием. Она не забывала брата в молитвах и льстила себя надеждой, что лишь благодаря их действенности, а вовсе не с возрастом, Доминго наконец-то остепенится. Их отец хотел, чтобы Доминго стал священником, и отправил его в семинарию Алькала де Энарес, где тот принял низший духовный сан и ему выбрили тонзуру. В одно время с Доминго в семинарии обучался и Бласко Суарес де Валеро, теперешний епископ Сеговии, которого в тот день торжественно встречали жители города. Мария Перес частенько тяжело вздыхала, думая о том, как разошлись пути двух семинаристов. Доминго был плохим учеником. С первых дней учебы у него начались неприятности, вызванные его упрямством, непокорностью и распущенностью, и ни увещевания, ни епитимьи, ни даже бичевание не могли его смирить. К тому же он любил выпить и, как следует набравшись, пел похабные песни, оскорблявшие слух его соучеников и учителей, обязанности которых состояли в том, чтобы привить молодым умам скромность и приличие. Ему не было и двадцати, когда он взял в наложницы рабыню-мавританку с ребенком, а лишь об этом стало известно, присоединился к труппе бродячих актеров. Два года он кочевал с ними из города в город, а потом неожиданно появился в отцовском доме.

Доминго громогласно раскаялся в своих грехах и обещал исправиться. Вероятно, провидение не уготовило Доминго карьеры священнослужителя, и он сказал отцу, что поступит в университет и будет изучать право, если тот даст ему достаточно денег, чтобы не умереть с голоду. Отец очень хотел поверить, что его единственный сын образумился, и назначил ему ежемесячное пособие. Доминго уехал в Саламанку и провел там восемь лет, не слишком утруждая себя занятиями. Отец присылал сущие гроши, и Доминго пришлось жить в пансионе с другими студентами. По вечерам в тавернах он развлекал собутыльников страшными историями и никогда не оставался голодным. Бедность не мешала Доминго наслаждаться жизнью. Бойкий на язык, обходительный, умеющий спеть веселую песню, он был желанным гостем в любой компании. Два года, проведенные в бродячем театре, не сделали из него хорошего актера, но научили многому, в том числе выигрывать в карты и кости. Когда в университете появлялся новый студент, не испытывающий недостатка в средствах, Доминго не составляло труда быстро войти к нему в доверие. Он становился гидом и наставником новичка, водил его по всем злачным местам Саламанки, и редко случалось, чтобы новичок не стал гораздо беднее, приобретя такой жизненный опыт. Зрелые состоятельные вдовушки не оставляли без внимания красивую внешность Доминго, и он не считал зазорным удовлетворять за их счет свои насущные нужды в обмен на оказываемые им услуги.

Еще будучи актером, Доминго испытывал потребность попробовать свои силы на драматургическом поприще. Он написал несколько комедий и с легкостью мог сложить хвалебный сонет или едкую эпиграмму. Последнее и послужило причиной свалившейся на него беды. Ректор университета выпустил декрет, ущемляющий права студентов, и через пару дней на столе в таверне нашли листок с непристойными, высмеивающими его куплетами. В мгновение ока десятки копий разошлись по всему университету. Прошел слух, что стихи написал Доминго Перес. Тот отрицал свою причастность, но с таким самодовольством, что оно выглядело убедительнее признания. Добрые друзья принесли стихи ректору и сказали, кто их написал. Оригинал к тому времени исчез, и Доминго не могли уличить по почерку, но ректор навел справки и пришел к выводу, что именно этот беспутный студент оскорбил его. Не имея прямых доказательств вины Доминго, ректор избрал хитрый путь, чтобы отомстить обидчику. Не составило труда узнать подробности скандала в семинарии Алькалы, да и в университете Доминго не слыл праведником. Нашлись свидетели, готовые подтвердить под присягой, что тот богохульствовал в их присутствии. Не украшало его и увлечение азартными играми, претившими добропорядочному католику. Полученные сведения ректор передал в руки инквизиции. Святая палата ничего не делала второпях. Сбор информации держался в строгом секрете, и обычно жертва ничего не подозревала до самого последнего момента.

И вот поздно ночью, когда Доминго уже спал, в дверь постучали, и альгвасил арестовал юношу. Когда он оделся, его препроводили не в тюрьму он имел низший духовный сан, инквизиция же избегала скандалов, бросающих тень на святую церковь, а в монастырский карцер. Там, взаперти, без разрешения кого-либо видеть и что-либо читать, даже без свечи, которая разогнала бы темноту, он оставался несколько недель, а потом предстал перед трибуналом. Ему пришлось бы плохо, если б не одно счастливое обстоятельство. Незадолго до этого ректор, тщеславный и вспыльчивый человек, крепко поссорился с инквизиторами из-за вопроса о главенстве. Те прочли куплеты Доминго и нашли, что они во многом соответствуют действительности. Конечно, его преступления требовали возмездия, но Святая палата, решили инквизиторы, могла не только карать, но и миловать раскаявшегося грешника. Тем более что в случае с Доминго освобождение последнего явилось бы публичным оскорблением зарвавшегося ректора. Доминго признал свою вину и полностью раскаялся в содеянном. Его приговорили прослушать мессу и выслали из Саламанки.

Столь близкое знакомство с инквизицией напугало Доминго, и он вообще уехал из Испании. Воевал наемником в Италии и несколько лет провел там, погрязнув в азартных играх, в пороке и пьянстве, сквернословя, когда ему не везло в картах или костях. Ему было уже сорок, когда он вернулся в родной город, как всегда, без гроша в кармане, с двумя или тремя шрамами, полученными в пьяных драках, и с ворохом воспоминаний.

Отец и мать Доминго умерли, и остались лишь сестра, покинутая мужем, и племянница Каталина, красивая девочка девяти лет. Муж Марии прокутил ее приданое и не оставил ничего, кроме маленького домика, где она жила с дочерью. Мария содержала себя и дочь трудной работой, искусно вышивая золотом и серебром бархатные мантии с образами Иисуса Христа, девы Марии и разных святых, а также ризы, покрова и епитрахильи, используемые в церковных церемониях. Доминго достиг того возраста, когда бродячая жизнь, которую он вел двадцать лет, теряет свои прелести, и с радостью согласился на предложение сестры остаться у нее в доме. С тех пор прошло семь лет. Он не стал обузой для трудолюбивой Марии, так как неплохо зарабатывал тем, что писал письма для неграмотных, проповеди для священников, которые ленились или не могли сочинить их сами, и прошения для обращающихся в суд. Поднаторел он и в составлении генеалогического древа для тех, кто хотел письменного доказательства чистоты крови, то есть свидетельства, что по крайней мере в течение ста лет среди его предков не было ни мавров, ни евреев. Таким образом, маленькая семья могла бы ни в чем не нуждаться, если б Доминго перестал пить и играть в карты и кости. К тому же он много тратил на книги, покупая, в основном, томики стихов и пьесы, и снова начал сочинять сам. Его комедии нигде не ставились, но он довольствовался тем, что читал их собутыльникам в любимой таверне. Вернувшись к респектабельной жизни, Доминго вновь выбрил себе тонзуру, оберегавшую в те времена от многих бед, и носил скромные одежды, подобающие его сану.