Заложник удачи - Владислав Русанов

Не тратя больше слов, ошмянский каштелян свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.

На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал…

И вот тут-то ливень хлынул, как из ведра. Вымочил людей до нитки, смыл пролитую кровь, пригнул верхушки молодых елей. Да и стоило ли ждать иного в лето шестьсот восемьдесят четвертое со Дня рождения Господа нашего? Воистину неудачный год. Удивительно будет, если не ознаменуется он мором, гладом и войной великою…

Годимир смахнул ладонью капли с бровей и усов. Огляделся по сторонам.

— Эк тебя, пан рыцарь, стало быть, жизнь придавила, — сочувственно проговорил пожилой стражник. Из-под козырька шлема участливо глянули блеклые глаза. — Видеть больно…

— Что? — заморгал словинец.

— Обулся бы ты, пан рыцарь… — Сердобольный стражник махнул рукой и пошел следом за паном Божидаром, распорядившись перед этим коней не расседлывать.

И тут только Годимир почувствовал, как впилась в босую пятку гранитная крошка. Да и зябко к тому же…

Поискал глазами сапог.

Он нашелся неподалеку. Рядом с бессильно разжавшейся кистью поверженного людоеда.

Рыцарь наклонился, взялся пальцами за голенище.

Резкий голос привлек его внимание:

— Э-э-э, нет. Сиди, душа воровская! — Двое стражников схватили за плечи рванувшегося было с места Олешека. Толкнули обратно. — Тоже мне, музыкант выискался!

Олешек обреченно опустил голову. Прижал к груди цистру[7].

Годимир хотел броситься на помощь, но подумал, что будет выглядеть просто нелепо в одном сапоге. Сел и принялся совать ступню в голенище. Как назло, озябшая нога не слушалась и отказывалась шевелиться.

Ярош, сидевший тут же рядом, приподнялся будто бы нехотя. Напоказ зевнул. Шагнул было в сторону.

Плечистый стражник, выделявшийся среди прочих мясистым, испещренным красноватыми прожилками носом, толкнул его обратно:

— Куда собрался? Кто таков будешь?

— Дык… это… пан благородный, помилосердствуйте… — гнусаво затянул разбойник. — Проводник я… это… ну… дык…

— Да что ты «раздыкался», в самом-то деле! Толком говори, кто таков? Чей кметь будешь?

— Дык… того… панове… Из Гнилушек я… Местный, значится…

— Сиди! Пан Божидар разберется! Он таких кренделей верченых насквозь видит!

Ярош покорно уселся, пожимая плечами. Вся его фигура так и дышала смирением и любовью к ошмянской короне.

Решив, что внимание ошмяничей перенеслось на Бирюка, Олешек попытался юркнуть по щебенистой осыпи вниз, к ельнику, но ближайший стражник — темноусый, широколицый — сгреб поэта за шиворот ветхого зипуна. И, похоже, не затратил на это ни малейших усилий.

Словинец поискал глазами королевну.

Что ж она не приструнит своих зарвавшихся слуг?

Казалось бы, чего проще? Одного слова, одного движения пальцев достаточно, чтобы Яроша и Олешека отпустили.

Что ж она медлит?

Разве не рисковали они вместе в избушке старичков-убийц? Не бежали через ночной лес, скрываясь от кровожадных горных великанов? Не сражались, в конце концов, у пещеры?

Да! Кстати, о драке… А ведь Аделия может десяток стражников голыми руками разбросать, если судить по тому, что она вытворяла во время схватки с людоедами. Почему же она молчит, не вмешивается? И с паном Божидаром не поздоровалась, хотя, увидев знакомого пана, по правую руку от отца-короля восседающего, должна была по меньшей мере на шею кинуться. Да и он на нее внимания не обратил. Неужели мнимое драконье золото очи застило?

Или…

Рыцарь наконец справился с непослушным сапогом. Поднялся, притопнул, загоняя ногу поглубже. Невольно взгляд задержался на обломке меча. Эх, жаль подарок пана Тишило. Добрая сталь была и верную службу сослужила.

— Вы что это делаете? — грозно нахмурив брови, Годимир в пять шагов достиг входа в пещеру, где, спасаясь от холода и непогоды, сгрудились его спутники и стража из Ошмян. — Самовольничаете? Ну, я вас!

Он взмахнул кулаком, но ни один из наряженных в черное с желтым воинов не отшатнулся, не показал слабины.

— Какое такое самовольство? — твердо проговорил широколицый. — Никакого самовольства, а только приказ пана Божидара. Слыхал, пан, про такого?

— Отчего же не слыхал? Слыхал! — Годимир попытался отжать намокшие волосы, чтоб хоть на глаза не текло. — Как ты мог видеть, и он меня знает. А потому даю рыцарское слово…

— Э-э, нет. Не пойдет, — без всякой почтительности перебил его стражник. — Ты, пан, свое рыцарское слово при себе оставь. Тогда и взад его брать не придется.

— Что? — По правде сказать, словинец опешил. Не мудрено растеряться, встретив столь решительный отпор. Да еще когда не ждешь такого. — Ты как разговариваешь?

— А как надобно, так и разговариваю, — отрезал заречанин. — Мы про тебя, паныч, наслышаны премного.

— Да я тебя! — задохнулся Годимир.

Он шагнул еще ближе и уже примерился для удара, но тут из темноты выступил еще один стражник. Тот самый, сердобольный с блеклыми глазами. В руках он сжимал взведенный арбалет.

— Не балуй, пан рыцарь, — по-прежнему доброжелательно проговорил он. — Мы, стало быть, людишки служивые, подчиненные. Но, ежели что, приказ в точности выполняем.

— Я хочу знать… — Усилием воли словинец взял себя в руки. Голос его почти не дрожал. Почти. — Я хочу знать, почему задерживают моих друзей?

— Так ведь не очень-то добрую компанию ты себе подобрал, пан рыцарь, — охотно растолковал пожилой. — Сам посуди. Шпильман энтот из-под стражи бежал. Из Ошмян. Или ты позабыл, пан рыцарь? Достойно ли рыцаря с таким дружбу водить?

— Да что ты с ним разговоры разговариваешь, Курыла?! — возмутился широколицый. — С него рыцарь, как с курицы птица!

— Охолонь, Жамок, — рассудительно ответил пожилой стражник. — Не нам его в рыцарство поднимать, не нам и из рыцарства опускать. Паны сами договорятся. А наше дело маленькое — воров под стражу брать и в подпол их, стало быть, отправлять.

— Ночью сбежал, как тать! — звучный голос пана Божидара опередил его появление. Лишь через несколько ударов сердца грузная фигура каштеляна появилась из темноты пещерного лаза. — Или тебе не знать, пан Годимир? А может, ты ему и помогал?

Пан Божидар потер шею. Покачал головой. Сказал чуть громче:

— Гурка, коней в пещеру! Передохнем до полудня. — Снова обратился к Годимиру. — Нехорошо выходит, пан рыцарь. Сокровище куда подевал-то?

— Какое сокровище? — Молодой человек развел руками. — Ни сном, ни духом… Именем Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого…

— Ой, не клянись, пан рыцарь, не клянись. Нехорошо это. Грех. Понимаешь, пан Годимир, — каштелян подошел ближе к словинцу, опустил широкую ладонь ему на плечо, — раз есть дракон, должно быть сокровище. Не бывает по-другому… Что ж тут поделаешь?