Стеклянный дом - Кристина Ульсон

Фредрика: Мы не женаты.

Рогер: Что-что?

Фредрика: Мы со Спенсером не женаты.

Урбан: Как бы там ни было, это дело оказалось очень трудным, и…

Фредрика: Вы просто спятили, черт подери. Смягчающие обстоятельства – сколько вам их нужно? Джимми, его родной брат, погиб. Он мертв, вы понимаете?

(Пауза.)

Рогер: Мы знаем, что брат Петера погиб. Нам известно также, что Петер находился в опасной ситуации. Но подкрепление уже выехало, и ничто не указывало, что он выпустил ситуацию из-под контроля. Так почему же он выстрелил?

(Свидетельница плачет.)

Фредрика: Но ведь вам уже все известно?

Урбан: Не все, Фредрика, иначе мы не сидели бы здесь.

Фредрика: С чего вы хотите, чтобы я начала свой рассказ?

Урбан: С начала.

Фредрика: С того, как нашли Ребекку Тролле?

Урбан: Да, пожалуй.

(Молчание.)

Фредрика: Тогда я с этого и начну.

Комиссар криминальной полиции Турбьерн Росс неподвижно стоял под деревьями на поляне. Прямая спина, на ногах резиновые сапоги с теплой подкладкой. Холодный весенний ветерок шелестел ветками, лучи солнца просачивались сквозь кроны. Скоро настанет пора спускать на воду катер.

Турбьерн оглядывал то жуткое зрелище, которое обнаружилось, когда вспороли два выкопанных собакой полиэтиленовых мешка. Это было час назад. А в мешках – верхняя и нижняя часть человеческого тела.

– Как долго это пролежало в земле? – спросил он судмедэксперта, вызванного на место находки.

– Прямо сейчас ответить невозможно. Но могу предположить, что около двух лет.

– Двух лет! – Турбьерн присвистнул.

– Росс, это только предположение.

Младший инспектор рядом с Турбьерном вежливо кашлянул:

– Мы не нашли ни рук, ни головы.

Турбьерн что-то сердито пробурчал себе под нос.

– Похоже, захоронение старое. Надо прочесать все окрестности и проверить, нет ли поблизости других частей тела. Вызовите собак, копайте с осторожностью.

Он особо не ожидал, что голову или руки найдут, но хотел удостовериться. Дела такого рода всегда привлекают повышенный интерес СМИ, ошибок быть не должно.

Он снова обернулся к судмедэксперту:

– Как ты думаешь, сколько ей лет?

– Прямо сейчас могу сказать только, что она была молода.

– И на ней – ни лоскутка.

– Нет, я не вижу следов истлевшей одежды.

– Убийство на сексуальной почве?

– Или убийца постарался, чтобы жертву не удалось идентифицировать.

– Да, может быть, и так. – Турбьерн задумчиво кивнул.

– Взгляни вот на это. – Судмедэксперт показал ему какой-то крошечный предмет.

– Что это?

– Пирсинг, был у нее в пупке.

– Ах ты черт!

Украшением служило малюсенькое серебряное колечко с табличкой. Турбьерн потер его о рукав куртки:

– Тут какие-то буквы. – Прищурившись, он отвернулся от слепящего солнца. – Мне кажется, тут написано «свобода».

Едва он произнес это слово, как украшение выскользнуло из его рук и опять скрылось в земле.

– Проклятье!

Вид у судмедэксперта был подавленный.

Турбьерн снова поднял украшение и сходил за пакетиком для хранения улик. Теперь, когда у них имеется эта штучка, установление личности погибшей не составит труда. Странно, что убийца, в остальном продемонстрировавший такую предусмотрительность, упустил столь важную деталь.

Тело с большой осторожностью положили на носилки, накрыли и унесли. Турбьерн остался на месте, чтобы сделать звонок.

– Алекс, – проговорил он в трубку, – прости, что так рано тебя беспокою, но я хотел предупредить об одном деле, которое гарантированно попадет тебе на стол.

Наступало время обеда. Строго говоря, Спенсер Лагергрен не испытывал голода, однако в час у него была назначена встреча, а сколько она продлится, он не знал и потому хотел успеть поесть перед дорогой.

В ресторане «Кунг Кроль» у Старой площади в Упсале ему подали курицу с рисом, а затем он быстрым шагом прошел по городу в сторону «Каролины Редидивы»[2], мимо величественного здания библиотеки и далее к Английскому парку, где располагались помещения кафедры литературоведения. Сколько раз доводилось ему проходить по этому маршруту? Иногда у него возникало ощущение, что он мог бы преодолеть этот путь с завязанными глазами.

Примерно на полпути заболели нога и бедро. После автокатастрофы врачи обещали полное восстановление – если он наберется терпения. Однако в начале надежда почти изменила ему. Он был на волосок от смерти. Дьявольская ирония – погибнуть как раз тогда, когда все вроде начало налаживаться. После десятилетий несчастной жизни Спенсер решил взять себя в руки и поступить правильно – и за этим последовали новые беды.

Он просидел на больничном несколько месяцев. И впервые стал отцом как раз в ту пору, когда сам заново учился ходить. Во время родов он не знал, стоять ему или сидеть. Акушерка предложила прикатить кушетку, так что он мог бы лечь рядом. Он отказался – веж ли во, но решительно.

С рождением ребенка к нему вернулась энергия, воля к жизни. Разрыв с Эвой оказался совсем не так драматичен, как он себе представлял. Смена места жительства померкла на фоне автокатастрофы, в которой он едва не погиб, и теперь уже бывшая жена не проронила ни слова, пока грузчики выносили его вещи из их совместно нажитого дома. Спенсер присутствовал лично, следя за тем, чтобы все шло по плану, и наблюдал за погрузкой, сидя в своем любимом кресле. Когда фура была загружена и он поднялся, чтобы кресло вынесли последним, вся сцена приобрела почти символическое значение.

– Береги себя, – произнес он, стоя в дверях.

– Ты тоже, – ответила Эва.

– Созвонимся. – Он поднял руку в неуверенном прощальном жесте.

– Обязательно.

Она произнесла это слово с улыбкой, но в глазах блестели слезы. Уже закрывая входную дверь, он услышал, как она прошептала:

– Но ведь иногда нам было хорошо вместе, правда?

Он кивнул, но в горле стоял ком, и он ничего не смог сказать. Молча затворил за собой дверь дома, который служил их совместным жилищем почти тридцать лет, и с помощью грузчика спустился по лестнице.

С тех пор прошло уже девять месяцев, и он пока не возвращался туда.

Между тем жизнь после катастрофы была полна иных, куда более тривиальных возвращений. Например, на работу. Слух о том, что заслуженный профессор оставил жену и дом, дабы начать новую жизнь с молодой женщиной из Стокгольма, совсем недавно родившей его ребенка, мгновенно облетел факультет. Спенсер с улыбкой отметил, что народ не знает, уместно ли поздравлять его с новорожденным.

Помимо ограниченной подвижности, жизнь осложняло то, что ему тяжело было привыкнуть к Стокгольму. Внезапно он ощутил какую-то внутреннюю потерянность. Когда электричка тормозила у перрона в Упсале, ему хотелось никогда больше отсюда не уезжать. Упсала стала частью его жизни – не только профессиональной, но и личной. В напряженный ритм Стокгольма он не вписывался и тосковал по Упсале, сам боясь себе в этом признаться.

И вот он добрался до университета. Кафедру литературоведения возглавлял Эрланд Мальм. Они со Спенсером познакомились еще в ту пору, когда оба были новоиспеченными докторантами. Дружба их никогда не связывала, однако врагами или конкурентами они тоже не являлись. Можно было сказать, что у них хорошие отношения, но не более того.

– Садись, Спенсер, – произнес Эрланд.

– Спасибо.

После прогулки пешком нога и бедро очень нуждались в отдыхе. Палку он повесил на ручку кресла.

– Неприятно это говорить, но до меня дошла некоторая компрометирующая информация.

Компрометирующая?

– Помнишь такую Туву Эрикссон?

Спенсер задумался:

– Я был ее научным руководителем прошлой осенью, вместе с новой докторанткой Малин. Когда начал работать на полставки.

– Как ты мог бы описать ваши с Тувой отношения?

Из коридора донесся какой-то звук, и оба вспомнили, что дверь в кабинет открыта. Эрланд поднялся и закрыл ее.

– У меня с ней не было никаких проблем. – Спенсер развел руками, надеясь, что хозяин кабинета предложит ему кофе. – Правда, она была не очень усердная студентка, так что и я, и Малин недоумевали, почему она выбрала для дипломной работы такую сложную тему. Направить ее на верный путь оказалось непросто. Насколько я помню, на последнем семинаре она не получила удовлетворительной оценки.

– Сколько раз ты с ней встречался?

– Раза два, не более. В остальном ею занималась Малин. Мне кажется, ее это раздражало – я имею в виду Туву. Ей не хотелось иметь в качестве научного руководителя докторанта.

Палка чуть не упала, и Спенсер прислонил ее к письменному столу.

– А в чем, собственно говоря, дело?

Эрланд прокашлялся:

– Она утверждает, что в течение всей работы над дипломом ты чинил ей препятствия. Отказывался помогать, если она не…