Сонник (Онейрокритика) - Артемидор

Время жизни и деятельности Артемидора (вторая половина II в.) было особенно благоприятно для появления его книги, написанной им, по его словам, на основании как трудов его предшественников, так и многочисленных наблюдений и расспросов разных лиц о виденных ими снах и последовавших затем событиях.

То было время, когда, несмотря на прославление авторами, близкими ко двору, правящим классам и связанной с ними интеллигенции "золотого века" Антонинов, уже ощущались первые симптомы надвигавшегося кризиса, до основания потрясшего империю в III в. Это был кризис основных институтов античного общества. В экономике наметился упадок рабовладельческого хозяйства и обусловленное им обеднение городов и муниципальных землевладельцев - сословия декурионов, основной опоры Ранней империи. В сфере социальной происходило фактическое разрушение порядков, некогда сложившихся в результате побед греческого демоса и римского плебса: исчезло былое равенство перед законом граждан, разделенных теперь на houesliores и humiliores, живших в строго иерархизированном обществе, где низший уже но самому своему положению был обязан высшему повиновением, лестью, услужливостью - obsequium; законы, дозволявшие самопродажу в рабство свободнорожденного совершеннолетнего, достигшего 25 или даже 20 лет, подрывали одно из важнейших завоеваний плебса - безусловный запрет на обращение гражданина в раба. В сфере политической все больше разрастался некогда вообще отсутствовавший бюрократический аппарат и - как неизбежное следствие - коррупция, фаворитизм, интриги, притеснения простых людей. Во всех слоях общества росло чувство неуверенности в завтрашнем дне и зависимости, начиная от сенатора, зависевшего от каприза императора, и кончая колоном и ремесленником, зависевшими от землевладельца и его управителя или от патрона ремесленной коллегии и работодателя. Давящее ощущение несвободы, отчуждения усугублялось всеобщими подозрительностью и недоброжелательством к людям, как-то выделявшимся из общей массы. Император мог сослать или казнить сенатора за то, что тот богат, образован, деятелен, любим войском и народом, а значит, может стать его потенциальным соперником. Толковый, знающий раб подозревался господином в мятежных наклонностях; искусный ремесленник вызывал зависть собратьев по ремеслу. Подобные настроения обусловили столь часто встречающиеся в близких к народной идеологии баснях Федра и Авиена призывы жить незаметно, ничем не выделяясь, не навлекая на себя недоброжелательство. В городах соперничали за влияние и почести различные клики, пытаясь погубить конкурентов с помощью наместника провинции или самого императора, что особенно наглядно демонстрирует судьба знаменитого Герода Аттика. В романе Филострата об Аполлонии Тианском упоминается человек, посаженный в тюрьму из-за того, что купил дом на уединенном острове, а это вызвало сомнение в его благонадежности. Если попавший в плен солдат был известен как человек, склонный к уединению, то делался вывод, что он попал в плен нарочно, с намерением дезертировать. Из переписки Плиния Младшего с Траяном мы знаем, какой мелочной опеке подвергались действия граждан провинциальных городов и как строго контролировались. А из ряда высказываний, вложенных Филостратом в уста Аполлония Тианского, якобы одобрявшего соперничество граждан в городах и осуждавшего практику "срезания высоких колосьев", т. е. преследования людей выдающихся, мы можем заключить, что подобная практика была в ходу.

В идеологической сфере обусловленное всеми упомянутыми явлениями разложение античных истоков проявлялось как разложение созданных античным обществом ценностей. Уже давно никого, кроме глашатаев официальной пропаганды, не привлекал и не вдохновлял "римский миф" об избранности римского народа, призванного править миром. Потускнели образы героев прошлого, служивших осуществлению миссии Рима. Для людей, причастных философии, примерами для подражания были уже не эти герои, а Сократ, Диоген, Кратет, умевшие довольствоваться абсолютным минимумом жизненных благ и потому сохранявшие духовную свободу, Пифагор, овладевший многими тайными знаниями и их развивший. Для свободных трудящихся и рабов такими примерами были Геракл, ставший богом за свои труды на пользу человечества, Сильван, также (по одной версии) ставший богом сын раба, помощник крестьянина, хранитель его участка, нерушимой межи и добрососедских отношений.

Известное разочарование стала вызывать и философия, некогда бывшая основным элементом культурной системы античности, источником знаний о наилучшей жизни как отдельного гражданина, так и гражданской общины, к которой он принадлежал. Из сочинений Лукиана и Секста Эмпирика мы видим, что многочисленность философских школ, по разному толковавших одни и те же проблемы мироздания, долга человека и гражданина, добродетели, счастья и путей его достижения, недоказуемость различных постулатов, лежавших в основе как научных, так и философских теорий, отчасти и недостойное поведение многих философов, явно противоречащее их учению о воздержанности и добродетели, подрывало авторитет философии как наставницы жизни. Несомненно, играло роль еще одно обстоятельство: если бы человек даже и достиг высшей добродетели, проповедовавшейся наиболее популярной школой стоиков, ее по существу не к чему было бы применить. По учению стоиков (что особенно полно отразилось в сочинении Марка Аврелия), в мире ничего нельзя изменить, и только глупец и невежда может бороться с царящей в мире установленной космическими, природными законами необходимостью. Люди всегда были, есть и будут порочны и несчастны; все всегда было и будет неизменно и одинаково; исправить что-либо невозможно; остается только самоусовершенствоваться, достичь добродетели, дабы иметь для себя какую-то опору среди этого всеобщего хаоса. По подобная цель не могла быть особенно привлекательна для огромного большинства людей, иные же большие цели, как коллективные, так и индивидуальные, ради которых стоило бы жить и бороться, философия предложить уже не могла.

Не могла сделать это и официальная идеология с ее культом вечного Рима, непобедимого императора со всеми его добродетелями, "золотого века", якобы раз и навсегда осчастливившего жителей империи, так что все новое, лучшее становилось невозможным и даже немыслимым. Споры о наилучшем устройстве государства, или совокупности граждан, объединенных в античную гражданскую общину, некогда столь занимавшие умы греков и римлян и вдохновлявшие их на борьбу, заглохли. Не появлялись и новые утопии. Лукиан в "Правдивой истории" говорит о своем намерении подражать Ямбулу, но в удивительных странах на земле, луне и небе, куда попадают его герои, нет и намека на какое бы то ни было социальное устройство, что резко отличает Лукиана от Ямбула. В вечной, неизменной действительности можно было усовершенствовать лишь какие-нибудь частности: дать большую самостоятельность городам или, напротив, еще сильнее ее ограничить; требовать от богатых и знатных большей щедрости по отношению к родным городам или полностью освободить их от затрат на городские нужды; возвести на престол императора, избранного и одобренного сенатом, или передавать власть от отца к сыну, дабы последний, получив ее по наследству, был менее зависим от сената, и т. п. Да и эти частные проблемы занимали сравнительно узкие круги, мало волнуя широкие массы, стремившиеся скорее к тому, чтобы как можно меньше соприкасаться с миром знатных и богатых, с чиновниками, судьями, патронами, господами.

Таким образом, философия и политика, некогда игравшие в жизни античного общества ведущую роль, потеряли власть над умами.

Зато на передний план выдвинулась религия. Ранее выполнявшая в основном роль связующего элемента, цементирующего различные коллективы, от фамилии до города (коллективы, сами определявшие этические нормы для своих сочленов, каравшие их осуждением или награждавшие одобрением), теперь религия служит источником морали и за честную, добродетельную жизнь обещает награду богов, если не в этом, то, по крайней мере, в загробном мире. Вера в бессмертие души, в возможность апофеоза даже для самого простого человека, чуждая римлянам в эпоху расцвета их civitas, теперь становится всеобщей. На надгробиях покойный изображается с атрибутами того или иного бога, возносящимся в небо, пирующим в загробном мире в кругу семьи и друзей; в эпитафиях выражается уверенность, что в награду за достойную жизнь умерший живет в Элизиуме в обществе богов и сам стал Дионисом или Аттисом, любовником Кибелы, водит хороводы нимф.

Соответственно с упадком стоицизма все большее значение приобретают платонизм и различные опиравшиеся на него философско-религиозные учения. Стоицизм включал бога в природу как ее разум, душу, вечный закон; платонизм римского времени выводил бога за пределы мира, противопоставлял его как высшее добро мира духовного массе зла подлунного материального мира, давая таким образом объяснение происхождению этого зла как порождения материи. Между благим богом и материальным космосом выстраивалась целая иерархия промежуточных сил: богов традиционной религии, часто связывавшихся с небесными светилами, демонов, гениев, душ умерших людей и душ, никогда не живших в теле. Целью адепта было, пройдя между демонами и богами планетных сфер, вырваться из царства царящей на земле необходимости, разобщенности, отчужденности в надзвездное царство истинной свободы и единения, приобщиться к верховному благому принципу. Помимо изучения философских систем, создававшихся платониками и их последователями, более легкому и непосредственному достижению той же цели служили посвящения в мистерии различных богов - Диониса, Исиды, Осириса, Митры и многих иных; знакомство с тайными, малопонятными магическими формулами, будто бы дававшими власть над демонами, различные магические обряды, амулеты и т. п.