Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 10 - Сергей Саканский

И не выдержал Головня. Бросил он водку пить, ибо дорогая она для него уже была. Стал фанфарики брать, тем более что к тому времени бизнесмены уже всю Россию дешевыми фанфариками завалили.

Посинел Головня, стал худеть. Перестал нравиться жене. Она себе другого нашла, флэт разменяла и Головню в хрущобу, в однокомнатный флэт отселила. И там Головня стал жить.

К тому времени его из армии на дембель отправили, военную пенсию назначили, которой ему хватало что-то вроде на сотню фанфариков в месяц. Вот и стал Головня по три фанфарика в день выбухивать, а на остаток – закусь какой-нибудь брал. И все худел и худел.

Стал он похожим на узника немецкого концлагеря – с такими большими суставами, впалыми щеками. Делать пфиу и абпруа теперь он стал непроизвольно, как черепаха или птица, будто бы у него клоака в пелвисе от такой жизни образовалась.

Всё труднее ему было из дома выходить, и он постоянно кому-нибудь звонил, чтобы пришли к нему, взяли у него денег от пенсии и сходили в ларек за фанфариками.

И вот, пришел однажды к нему Толик Бутин, взял денег, за фанфариками пошел. Но по пути заблудился, еще куда-то попал и там завис. И пришел он к Головне с фанфариками только на следующий день.

А Головня у порога своего однокомнатного флэта лежит, синий, как индеец Джо. Вызвали ментов, они осмотрели всё, сделали вывод, что никто, в том числе и Толик Бутин, Головню не убивал. А Толик заплакал, взял фанфарики, собрал их в пакет и домой пошел – фанфарики за упокой Головни добухивать. Недолго, правда, и ему оставалось по нашей грешной земле ходить, ибо Толик стал вторым, кто умер в Новые времена, продолжив тем самым длинную цепь вымирания русского пипла вообще.

Как Головню хоронили

На похоронах Головни мы с Серегой так разбухались, что сами чуть не умерли. Где-то в середине вечера мы забыли о том, по какому поводу здесь собрались. Там, конечно же, была бывшая жена Головни, а с ней – все ее подруги, бывшие учительницы.

У каждой был свой бизнес: одна овощами торговала, другая – рыбой, третья – презервативами.

Это были удивительные презервативы, и она подарила по пачке каждому из гостей. Суть этих презервативов была в том, что на обложках изображались рок-звезды, иногда совсем голые, иногда наполовину. Бывшая учительница считала, что нашла золотую жилу, но бизнес у нее почему-то не шел.

Она была вся в движении, в полете вся. Постоянно моталась по всяким клубам и ловила там звезд. Крупные звезды с ней не хотели связываться на ее жмотских условиях, но мелкие были рады такой рекламе. Суть предложения была в том, что звезды получали бесплатную рекламу среди молодежи от 12-ти лет, разрешая в письменной форме печатать свои голые и полуголые фотографии на обложках презервативов. За это учительница ничего звездам конечно, не платила.

Началось всё с того, что учительница закупила по дешевке целую фуру этих презервативов, но без всяких обложек, и сложила их у себя в гараже. Потом она взяла кредит у мафиозей, открыла свою фирму и заказала в издательстве для презервативов обложки. А презервативы так и остались лежать в гараже, их должно было надолго хватить, если этот гараж не сгорит. А вот, если бы гараж сгорел, то всему бизнесу учительницы сразу пришел бы стюп.

И вот, все мы ходили по однокомнатному Головневому флэту, где справлялись поминки, и показывали друг другу эти презервативы, в надежде, что хоть кто-нибудь из нас знает хоть одну из этих звезд.

Серега, как всегда, стал снимать учительниц, подруг Головневой жены, желая сделать им жаворонков где-нибудь потом или Запорожье прямо сейчас. Больше всего он хотел сделать жаворонков именно той учительнице, с презервативами, и прямо в ее гараже, причем, используя при этом как раз ее символический презерватив.

Потом мы пошли в ночной пивняк, и Серега там опрокинул две кружки пива прямо на голову официантке.

Дело было так. Официантка поставила две кружки пива на стойку, за которой сидел Серега, а Серега как раз что-то объяснял Толику Бутину, широко размахивая руками. И вот, так он руками размахнул, что кружки и свались за стойку.

Но звона мы почему-то не услышали. Спустя некоторое время из-под стойки высунулась голова официантки, вся мокрая и липкая. Серега очень ее пожалел и дал ей пятьсот рублей.

Потом мы взяли еще водки и до утра ее пили в сквере на лавочке, рассказывая друг другу истории из жизни Головни и просто – разные истории.

Потом Серега сказал:

– Чуваки, а пойдем, сожжем этот гараж с презервативами в пелвис.

Я сказал:

– Пойдем.

И Толик Бутин тоже сказал:

– Пойдем.

Но вот только оказалось, что идти-то мы как раз и не можем, и оставалось нам теперь одно: сидеть на лавочке, водку бухать и Яшины рассказы про Головню рассказывать.

А Толик Бутин, который вскоре после Головни умер, все сидел на лавочке, рассказы слушал, раскачивался и приговаривал:

– Эх, Головня, Головня. Где же ты теперь, Головня?

Серега водки из горла бухнул, усы и бороду вытер и сказал:

– Где, где. Известно, где. Головня – он теперь черепаху фачит.

Как мы в Гурзуфе с самой Ниной подружились

Это было на другой год после того, как Головня умер: мы не просто ворвались в Гурзуф, а ворвались с целью: пройти по местам боевой славы и почтить память нашего друга Головни.

Надо заметить, что мы всегда по-разному в Гурзуфе появляемся, равно как и в других городах. Например, если мы появляемся в каком-нибудь городе с бодуна, то пипл говорит:

– Они вошли.

Если же мы появляемся в городе, побухивая, поввеливая, поаскивая и посъемывая, то пипл говорит:

– Они ворвались.

Во многих остальных случаях пипл говорит:

– Они появились.

То же самое и мы с Серегой о себе говорим, во всех трех возможных случаях. Но в тех случаях, кода мы сами не знаем, как появились в том или ином месте, то мы говорим:

– Мы образовались, возникли.

И вот, ворвались мы в Гурзуф и сидим – сидим в пивняке и пиво пьем. Вокруг пипл сидит цивильный, отдыхающий, мы к нему приглядываемся, на предмет кому-нибудь аск сделать. Было это уже в Новые времена, когда пипл стал прижимистый, Вильнюс от Союза откололся, Крым стал Украиной, и уже нельзя было сказать:

– Понимаете, мы приехали из Вильнюса.

Да и мы с Серегой изрядно выросли, на полковников стали похожи, и не мы у них, а они у нас теперь должны бы аск делать. Но мы все равно к пиплу приглядывались, ибо очень хотелось нам аск сделать.

Долго ли коротко, но пришлось Сереге прокричать Нина. Раскинул Серега руки, широко их раскинул, аж в гипсовые колонны ударил кулаками и громко прокричал:

– Нина.

Слышу: пищит кто-то. Пригляделся: идет какая-то ченчина – маленькая, писклявая, прямо ко мне идет и пищит:

– Я Нина.

Я разбудил Серегу и говорю:

– Нина.

Серега сначала не понял, думал, что я просто тоже Нина кричу, но когда протер глаза и Нину увидел, сообразил, что к чему, и представился:

– Альгис.

А Нина сказала:

– Нина.

И стала она с нами побухивать, разбухиваться и бухать, а когда пришел ей черед коней развязать, Серега мне сказал:

– Давай мы с тобой эту Нину – Нина кричать научим.

Я сказал:

– Давай. Только сначала давай ее Головня кричать научим.

И вот, стали мы с этой Ниной бухать, по ночному Гурзуфу ходить и Головня кричать.

Нина кричала-кричала Головня, а потом спросила:

– А кто такой Головня?

Серега сказал:

– Это большой человек, офицер. Его теперь нет с нами.

Нина спросила:

– А где он теперь? С кем?

Серега сказал:

– Где, где. Черепаху он фачит, вот он теперь где.

Дальше:

Как Серега Черепаху фачил

Как Серега свои невыебы рассказывал

Как у нас в Коктебеле невыбух произошел