Батальон мужества - Александр Тамоников

– Ага! Так и потянет?

– Ты не агакай, а слушай, что «дедушка» говорит! И не вздыхай. Ничего не случится.

Кошин начал вспоминать инструктаж перед посадкой на борт. Так! Не суетиться, не сближаться с тем, кто впереди, сгруппироваться и… шагнуть вперед. А главное, счет. Надо будет считать – 501, 502, 503 – и дернуть кольцо основного парашюта. Да, отсчитать и дернуть кольцо. Купол раскроется, и тогда все! Все будет ништяк. Есть еще и страхующий прибор. Он должен сработать и раскрыть парашют автоматически, если не дернуть за кольцо. А если его заклинит? Тогда полетишь к земле камнем. Как там в школе учили, то ли по физике, то ли по математике? Скорость свободного падения тела составляет… черт… или 40 метров в секунду, или 50. Сейчас не вспомнить. Офицеры говорили, что на стабилизующем, до открытия основного, вроде 35. Ну хрен с ним, пусть будет 40 метров. В секунду. Нарастает ли скорость или остается постоянной? Наверное, все же остается постоянной, с чего ей нарастать. Правильно родичи говорили, учись лучше, в жизни пригодится. Да чего теперь об этом? Пусть будет 40 метров в секунду. Это что получается? Высота 600 метров. Разделить на 40, выходит 15 секунд. Вот тебе и высота. Не раскроется парашют, и через какие-то секунды так хренакнешься об землю, что только мокрое пятно останется или мешок с переломанными костями. Впереди имеется запасной парашют. Но разве успеешь его открыть? Нет, прибор прибором, а надо дергать кольцо. Да и взводный об этом говорил. Когда же кончится этот чертов полет?

Самолет пролетел всего двадцать минут и начал снижение, а Кошину казалось, что с момента взлета прошла целая вечность.

И в это время крякнула сирена. Противно так. Загорелся желтый фонарь. Приготовиться. Ну вот, начинается. Спаси меня, Господи, прости и помоги! Бойцы поднялись со скамеек. Заправили свободную часть фала стабилизирующего парашюта, закрепленного на тросе карабином. Когда сидели, фалы вытянулись, перед прыжком их требовалось заправить обратно под клапан основного парашюта. Заправив фалы, солдаты установили между собой дистанцию, обеспечивающую интервал выхода в одну секунду. Для этого многого не требовалось. Встать так, чтобы рука легла на плечо впереди стоящего десантника. Все это Кошин сделал машинально. Сосед-старослужащий обернулся, спросил:

– Порядок?

Дмитрий утвердительно кивнул:

– Ага!

– Спокойней!

Он отвернулся. Кошин подумал – легко сказать, спокойней. Мандраж только усилился. Так что пальцы трясутся. Да тут весь, к чертям собачьим, задрожишь. Эх, быстрей бы уже.

С гулом открылась рампа. Дмитрий не стал смотреть в открытый хвост самолета. К боковым дверям вышли выпускающие, по двое к каждой двери, командиры рот и их заместители. Сколько еще ждать? Желтый фонарь погас, загорелся зеленый. И тут же борт заполнил жуткий, непрерывающийся вой сирены. Вой, от которого хотелось бежать. Бежать хоть куда, лишь бы подальше от этого ужасного воя. Бойцы пошли. Кошин, продвигаясь вперед, посмотрел наверх. Тоже машинально. Его фал закреплен карабином на тросе. Двери приближались. Вот и выход, офицеры, повторявшие одно и то же, – пошел! И ему отдали ту же команду. Держа правую руку на кольце, сгруппировавшись и закрыв глаза, Кошин шагнул в бездну. И на какое-то мгновение словно завис в воздухе в сплошной тишине. Это являлось следствием защитного эффекта открытой двери, гасящей воздушный поток. Но об этом Кошин не знал, впрочем, он и испугаться не успел. Через доли секунды пространство вокруг него словно взорвалось, и волна отбросила солдата в сторону, перевернув в воздухе. Придя в себя, Дмитрий начал отсчет, быстрее, чем следовало. Он на одном дыхании просчитал – 501, 502, 503 – и дернул кольцо. Секундное падение, словно провалился куда-то. Сердце застыло у рядового, но тут же он почувствовал удар. Посмотрел вверх, и глаза его расширились от ужаса. Он увидел, что парашют полностью не раскрылся и начал сворачиваться в свечу. Кошин закричал. Паника овладела им. В какое-то мгновение осознание реальности происходящего вернулось к солдату, видимо, сыграл свою роль инстинкт самосохранения. Он вспомнил про запасной парашют. Дрожащей рукой попытался нащупать кольцо запаски, не нашел. Остались штыри; выдернуть их, и запасной откроется, только надо отбросить его от себя, хотя можно и не отбрасывать. Запасной парашют меньше основного, у него две лямки, а не четыре, как у основного, и раскроется он с наклоном, чтобы стропы не перехлестнулись. И приземлится десантник корпусом вперед, а не грохнется на спину, рискуя сломать позвоночник. Но и штырей Дмитрий не нашел. И, потеряв голову, видя, как стремительно приближается земля, стал руками рвать крепкий материал парашютного ранца, ломая ногти, сдирая кожу и крича во все горло от отчаяния и страха. Он не понимал, что делал. Разорвать ранец руками невозможно. Ему бы всего на секунду успокоиться, нащупать штыри или кольцо. И тогда ситуация в корне изменилась бы. Запасной парашют спас бы его от гибели. Но он не успокоился. Напротив, с каждой секундой все более впадал в панику, полностью утратив способность управлять своими действиями. Теперь спасти молодого солдата могло только чудо. И это чудо свершилось. В виде оказавшегося рядом командира взвода, старшего лейтенанта Юрия Стрельцова.

За трагедией, разворачивавшейся в воздухе, следили и с земли. Первым проблемы с раскрытием парашюта Кошина заметил руководитель прыжков, подполковник Ротмистров. Увидев, что парашют одного из десантников перехлестнуло в воздухе и купол основного парашюта полностью не раскрылся, он воскликнул:

– Что за черт?

Повернулся к комбату, подполковнику Голубятникову, десантировавшемуся первым бортом:

– Слава? Что происходит? Ты видишь?

Глядя вверх, Голубятников ответил:

– Вижу! Купол не заполнился.

– Но почему боец не раскрывает запасной парашют? И что могло произойти с основным?

Святослав Николаевич, продолжая внимательно отслеживать обстановку в небе, ответил:

– Черт его знает, почему солдат не раскрывает запаску. Молодой, наверное, растерялся! А купол мог не наполниться из-за неисправной укладки, что маловероятно, у молодых мы особенно тщательно это проверяем, или из-за того, что солдат раньше положенного дернул за кольцо. Но все это не важно. Если не придет в себя, то… придется по частям его собирать на земле.

Руководитель прыжков крикнул в небо:

– Да открывай ты запасной, черт бы тебя побрал!

Голубятников покачал головой:

– Не надо кричать. Бесполезно…

– Но он же погибнет!

Комбат оживился:

– А это еще не факт. Смотри, Сергеич, взводный планирует к месту падения.

– Где?

– Ниже метров на сто.

– Так! Вижу! И кто это у нас?

– Потом разберемся. Вопрос, успеет ли офицер перехватить бойца? Должен успеть!

Руководитель прыжков достал носовой платок, протер вспотевшее вдруг лицо:

– Должен!

Покинувший борт «Ил-76» первым из своего взвода командир подразделения старший лейтенант Стрельцов внимательно следил за тем, как прыгали его подчиненные. Первое отделение пошло, второе. Все в штатном режиме, без сбоя. Но что это? Один из десантников начал раскрывать парашют, не выждав трех секунд. Купол вышел и, не наполнившись воздухом, стал гаснуть. В этой ситуации боец должен применить запасной парашют. Не медля, не пытаясь без толку держаться за стропы основного. Но он не открывает запаску. Стрельцов понял сразу: молодой солдат впал в панику. Не смог найти ни кольцо запасного парашюта, ни штыри аварийного его раскрытия. Мгновенно просчитал ситуацию. Солдат падает по условной линии, которая проходит метрах в сорока от него. Он уже ничего не сможет сделать. Так и воткнется в землю. Надо попытаться перехватить его. Приняв решение, офицер приступил к маневру. Стрельцов, перетягивая стропы, начал сближение с этой условной линией пока еще находившегося выше солдата. Лишь бы боец не врезался в его, взводного, купол. Стрельцов-то успеет раскрыть запасной, а вот солдату уже никто не поможет. Хотя, тот может и старшего лейтенанта утащить за собой, одна запаска двоих не выдержит. В смысле не обеспечит безопасного приземления. И тогда погибнут оба. Но в сторону мысли. Боец не врезался в купол взводного, прошел мимо, совсем рядом. И Стрельцов узнал бойца, несмотря на то что лицо его было перекошено до неузнаваемости. Кошин. Молодой. Он был не в себе еще до посадки. Боялся. Оставить бы его, но кто не боится в первый раз? Развернувшись и накренившись, Стрельцов левой рукой схватил стропу нераскрывшегося парашюта Кошина. Подтянул к себе, перехватил вторую. Теперь взводный крепко держал бойца. Скорость падения Стрельцова увеличилась, а Кошин, уже отрешившийся от всего, вновь почувствовал толчок, будто налетел на что-то в воздухе. Он поднял глаза вверх и увидел взводного, державшего стропы его парашюта. И от увиденного мгновенно пришел в себя. Стрельцов что-то крикнул, но его слова ушли вверх. Кошин тут же нашел и кольцо запасного парашюта, и штыри, но сейчас открывать свой запасной парашют было нельзя. Да и не имело смысла. Дмитрий взглянул вниз и увидел зеленое поле в каких-то десяти-пятнадцати метрах от себя. Не успев сгруппироваться, подготовиться к приземлению, он врезался в землю. Рядом с ним метрах в пяти упал командир взвода. Купола с шелестом легли рядом. Кошин попытался встать, но не смог, он не почувствовал левой ноги. Посмотрел на нее и увидел, как та неестественно вывернута в голени. И только после этого ощутил боль. Но что какая-то боль от перелома, когда он жив, на земле? Солдат лег на спину, повернувшись лицом к Стрельцову. Он был по-прежнему бледен. Взводный, подмигнув солдату, спросил: