Исторический орнамент - Эсфирь Коблер

Зимой в старом холодном доме было неуютно. Он брал лыжи, поднимался на холмы, вершины которых были покрыты плотным снегом и прокладывал лыжню. Он все время думал, как ему попасть в дом Хлои, и ругал себя за то, что не удосужился познакомиться с ее родителями. Однажды он увидел, что склон холма недалеко от домика Хлои очень хорош для новой трассы, и с утра отправился туда. Леонидис провозился до вечера, прокладывая лыжню, промок и продрог, но с удовлетворением решил, что и трасса готова, и повод постучаться в дом Хлои тоже нашелся.

На пороге его встретил статный пожилой мужчина, отец Хлои, как догадался Леонидис.

– Простите, я Леонидис, ваш сосед. Прокладывал лыжню и совсем промок. Не позволите ли мне обсушиться у камина?

– Входите, входите, Леонидис. Конечно, вот идите ближе к огню. Мы заочно знакомы с вами. Позвольте представиться. Я Дриас, отец Хлои.

В глубине коридора Леонидис увидел Хлою, сияющую радостной улыбкой, и всем существом потянулся к ней.

За столом весело болтали. Мать Хлои, Напа, моложавая и подвижная женщина, все время подкладывала ему на тарелку мясо в остром соусе, отец приготовил специально для Леонидиса горячий пунш, чтобы он не дай бог, не замерз после целого дня на снегу. Братья Хлои притащили журналы с изображением последних автомобильных новинок, а узнав, что дома, в Афинах у него есть спортивный автомобиль, с визгом накинулись на Леонидиса с расспросами и просьбами. За окном поднялся ветер; мокрый снег с дождем, темнота, холод – все сгустилось там, на улице, а здесь, в доме Хлои царили покой и уют. Его оставили ночевать, потому что, действительно, на улице было противно. И, сидя у камина, и попивая свой пунш, Леонидис просто блаженствовал. Он смотрел на Хлою, на ее светящиеся глаза, нежное лицо и не понимал, зачем ему возвращаться в Афины. Он был счастлив как никогда.

– Знаешь, – говорил Дриас, – мы ведь были знакомы с твоими дедушкой и бабушкой. Островок-то небольшой. Они много рассказывали о тебе, гордились тобой. Ты, действительно, красавец. А если ты также талантлив, как говорили они, то пусть судьба тебе улыбнется. – Отец весело посмотрел на Хлою.

– Ну что ж, пора спать, – сказала Напа. Два часа ночи. Дочка, отведи гостя в верхнюю спальню.

Когда Леонидис и Хлоя поднялись наверх, он не выдержал и крепко поцеловал ее. Влажные нежные губы перевернули все его существо. С этого момента он не принадлежал себе. Быть рядом с Хлоей, фотографировать ее, снимать на камеру всё, что делает она, казалось ему самым важным в жизни.

Каждый день он приходил в дом Хлои и не скрывал, ради кого и ради чего он ходит. Дом был небольшой, и им редко удавалось уединиться, чтобы поцеловаться и обнять друг друга, но каждый поцелуй доставлял Леонидису новое наслаждение.

Перед отъездом, сидя за общим столом на прощальном ужине, Леонидис, наконец, решился.

– Вы все знаете, конечно, – сказал он, поднимая бокал вина, – почему я так часто, просто неприлично часто бываю у вас. Так вот, – замялся он, – я хотел бы, если Хлоя согласна, а вы не против, я хотел бы, чтобы Хлоя стала моей женой.

Все зашумели, посмотрели на Хлою, бледную и молчаливую, но глаза её говорили сами за себя.

– Я согласна, – тихо сказала она.

Начались поздравления и обсуждения будущей жизни.

– Я – сказал Леонидис, – должен поговорить с родителями. Уверен, они возражать не будут. Но они возлагают на меня большие надежды. Я многим им обязан. Я хотел бы летом забрать Хлою в Афины, познакомить ее с родителями, объявить о нашей помолвке и, – он хитро взглянул на Хлою, – устроить выставку работ Хлои. Но в следующем году у меня диплом. От того, насколько удачной будет моя картина, зависит и работа, и наше с Хлоей будущее. Мне хотелось бы сыграть свадьбу после защиты диплома.

Родные Хлои одобрили этот план, посчитав его благоразумным.

Радостный и окрыленный Леонидис вернулся в Афины.

Как он и предполагал, родители были тактичны, и сказали, что согласятся или нет с его выбором, когда познакомятся с Хлоей. (О! Он не сомневался в их согласии!). Ему казалось, что не любить Хлою просто невозможно. Теперь Леонидис работал по 10—12 часов, стараясь как бы спрессовать время, приблизить летние каникулы, когда Хлоя приедет к нему. Он снял большую студию, где рассчитывал устроить выставку работ Хлои. И действительно, к ее приезду студия была отремонтирована и готова к показу картин. Леонидис чувствовал, что среди огромных окон, из которых видно море и Акрополь, на фоне белых стен работы Хлои будут смотреться особенно хорошо. Ее пейзажи были воплощением мечты, ожившим представлением о мечте. Живые деревья на картинах Хлои, летящее и сверкающее море, бездонное в своей глубине небо – это та Эллада, которая живет в душе каждого грека, и о которой он мечтает, как о стране обетованной.

Встретив Хлою в аэропорту, Леонидис сразу повез ее домой, чтобы познакомить с родителями.

– Вот увидишь, они тебе понравятся. Они добрые, умные, творческие люди. Отца зовут Костос. Он архитектор. Старается примирить современную архитектуру и традиции Эллады. Моя мать – армянка, Корина. Но ее семья уже два века обитает в Афинах. Она дизайнер одежды. Они в меру религиозны. Оба православные. Я показывал им снимки твоих работ, и, насколько снимок может передать живопись, им понравилось.

Хлоя слушала его и улыбалась. Ей было хорошо. Афины, Леонидис… Но встречи с его родителями она все же побаивалась. Конечно, на чувства Леонидиса ничто не повлияет, однако хотелось бы, чтобы все прошло благополучно.

Просторная, но довольно большая квартира, светлая и хорошо обставленная, очень понравилась Хлое, а ее комната, уютная, с примыкающей ванной и отдельным входом, просто покорила.

Приняв ванну и отдохнув, Хлоя вошла в гостиную, где уже собралась вся семья.

Леонидис вновь восхитился, увидев девушку в розовом платье из легкого шелка, струящегося вдоль ее стройного тела и в простых, но изысканных туфлях. По тому, как заулыбалась его мать, Леонидис понял, что она оценила благородство и вкус Хлои.

Очень церемонно – он явно волновался – Леонидис, взяв Хлою за руку, подвел к своим родителям, сидевшим на диване в дальнем углу комнаты.

– Позвольте мне представить, – мама, отец, – Хлою, девушку, которую я считаю своей невестой, и которую мечтаю назвать женой.

Костос, высокий седовласый красавец, церемонно поцеловав руку Хлои, сказал, что очень рад такому выбору сына, и тут же стал шутливо ухаживать за девушкой, мать Леонидиса, хрупкая обаятельная женщина, непринужденно болтала с ней о моде, по тому, как мать обсуждала с Хлоей конструкции новой коллекции, Леонидис понял, что его невеста понравилась.

Два месяца Хлоя могла оставаться в Афинах, а потом Леонидис отвезет ее к родителям. Решили, что в этом году он защитит диплом, – возможно участие в числе дебютантов на Венецианском фестивале, – а Хлоя поступит в Академию живописи следующим летом. Весной же, когда выпускная работа будет готова, они сыграют свадьбу.

Хотя это и отодвигало их совместную жизнь на целый год, но, подумав, молодые посчитали, что так будет лучше. Пока же Леонидис готовил выставку работ Хлои, а она без устали ходила по многочисленным музеям Афин и рисовала, рисовала…

В начале августа в студии, арендованной Леонидисом, выставка открылась. Леонидис, в силу своего положения в обществе, имел связи со всем художественным и кинематографическим миром Греции. Он пригласил на вернисаж известных критиков, художников, репортеров. По почтительному молчанию и внимательным взглядам, по тому, как долго задерживались критики у каждой картины, у каждого рисунка, он понял, что работы Хлои произвели впечатление, что она, несомненно, стала открытием, – его открытием, – может быть, лучшим греческим художником последних лет. В душе он очень гордился Хлоей.

Один из самых известных и влиятельных обозревателей художественной жизни Афин подошел к нему со словами:

– Поздравляю. Давно не видел я работ столь значительного художника, такой твердой руки, таких одухотворенных пейзажей. К тому же, – он лукаво улыбнулся, глядя на Хлою, – она прелестна.

Леонидис чувствовал себя самым счастливым человеком. Он видел восхищенные взоры мужчин и завистливые взгляды женщин. Хлоя выделялась естественной природной красотой. «Боттичеллиевской», как думал он про себя. Одета она была в простой белый, на древнегреческий манер перехваченный на плечах, хитон и стилизованную под старинные сандалии обувь. Длинные золотистые волосы обвивала во всю длину, до пояса, легкая лента. Единственным украшением стали старинные золотые серьги, спускавшиеся до самых плеч. Это была семейная реликвия Корины, хранившаяся в их семье 200 лет. Если мать решила подарить их Хлое, это значило, что она не просто одобряла выбор сына, а считала его наиболее удачным. Он видел, что отец и мать, стоя в отдалении, и беседуя то с одним, то с другим знакомым, счастливы, не меньше, чем он. Леонидис был им благодарен.