Петля Нестерова - Владимир Щербаков

Шар... Американский журналист писал, что доктор Рубенс Дж.Виллена во время появления этого феномена находился на борту ледокола, принимавшего участие в маневрах "Дип фриз" в Атлантике. Все, что летало и плавало, всегда интересовало Копенкина, и в его тетради осталась запись об этом событии. Впрочем, он и так все помнил до малейших подробностей. Очевидцев было, правда, немного: помимо доктора Виллены, шар видели рулевой, вахтенный офицер и два-три матроса. Теперь это словно воочию увидел Копенкин. Ледяные глыбы, подброшенные в воздух, с грохотом обрушились на торосы. Вода в полынье бурлила, над ней поднимался пар...

Есть так называемый закон Карпентера, согласно которому всякое восприятие движения или лишь одно представление о движении вырабатывает слабый импульс в человеке, стремление совершить именно это движение. Однако стремления оставались тщетными, как убеждался Копенкин. Но с ним что-то происходило. Постепенное возвращение к жизни - так это можно назвать. Копенкин не имел ни малейшего представления, что же с ним, собственно, происходило, но догадывался, что могло быть гораздо хуже. Его бросило на скалу почти с тридцатиметровой высоты. Страшно было даже подумать об этом...

Он проснулся сегодня рано, побежал к разлому каменной плиты, где по стеблям сбегали прозрачные капли родника. Умылся, нарвал букет степных невзрачных цветов и, осмелев, подошел к статной синеокой Лидии Шевченко, поцеловал ее неожиданно для нее и себя и сказал, что пойдет к морю.

- Один? - спросила она.

- Да там сорок метров... ну, пятьдесят... вместо приземления приводнение. Одно купание чего стоит!

Лагерь спал. Лидию пригласили друзья: она еще не знала, что такое полеты.

Теперь он вспомнил тот короткий разговор и думал, что ни она да и никто другой не хватились еще, где же он, и хорошо, что не хватились. Еще есть время.

В памяти его всплывали строчки давно читанных сообщений. И он догадывался уже, что происходит это очень быстро, в считанные мгновения, и его ожидает нечто важное, неожиданное. И к этому важному нужно быть готовым. Но сначала - понять!

Странные сообщения в американских журналах, датированные шестьдесят шестым, дали ключ, помогли осознать связь случайных фактов. Восточное побережье Америки. Испытывают систему дальней подводной связи. Антенна длиной в целую милю опущена на океанское дно. Гидрографическое судно принимает сигналы, передаваемые с помощью этой антенны. Сеанс вызывает изумление и замешательство. Приемники судна регистрируют сначала сигнал, потом - запаздывающую на несколько секунд копию сигнала, своего рода эхо. Откуда это эхо? Даже через много лет никто из специалистов так и не смог ответить на этот вопрос. И это не все. Вслед за эхом поступает серия импульсов. Своего рода кодированное сообщение, которое никто не передавал. Никто до сих пор не расшифровал его. Копенкин припомнил, что неизвестные сигналы пришли из глубоководной впадины, из настоящей подводной пропасти. Что было там, в этом таинственном каньоне, скрытом от людских глаз?

Сейчас нет ничего важнее этого факта. Смутное ощущение находки, и вот ясная простая мысль: только неведомый автомат мог откликнуться по ошибке на земную передачу. Тот, другой автомат. Созданный не нашими руками.

Стоп. А разве эти светящиеся шары в океанских глубинах - не похожи на автоматы? Очень похожи. Разве с земли не уходят, в свою очередь, автоматы, которые человек запускает в космос? И разве иной разум должен вести себя не точно так же? Нет. Он сходен с нашим. За исключением одного: он пока не заявляет о себе прямо. Почему? Да потому что достоверный контакт с ним изменит все сферы жизни на Земле. Погоня за готовыми решениями, за контактами отнимет у человечества самостоятельность.

Итак, налицо автоматы, изучающие земные океаны.

Память вернула Копенкина к земной станции с алюминиевой пластинкой-письмом на борту. От места встречи с ней неизвестного корабля, от того самого голубого светящегося огня протянулись к нам линии маршрутов. Что это за маршруты?

На Землю были посланы новые автоматы? Или... те, другие, сами посетили третью планету Солнечной? А почему бы и нет? Разве не за подобную идею принял смерть на костре инквизиции Джордано Бруно?

Ныне инквизиция безмолвствует. Да и к чему ей публично опровергать каждое сообщение, если сотни доброхотов от науки объясняют в мгновение ока любые факты и наблюдения неожиданном появлением рачков, планктона, светящихся рыб и прочих обитателей моря? Просто. Позиция, неуязвимая во веки вечные.

Завершая серию оживших голограмм, возникла новая пластинка. Почти такая же, какую он видел вначале. Только это не было звездным посланием. В изображении Копенкин улавливал совсем другой смысл - был он прост и трагичен. Внизу - зеленоватое поле. Блики. Волны. Это - море. Выше небосвод. Копенкин узнал бесцветные скалы, их контуры были едва намечены. Одна скала выделена - ее контур светился. Та самая скала... Голубая линия. Голубая яркая точка.

Впрочем, он догадался уже, что означали линия и точка, но догадка подтвердилась, лишь когда близ скалы появился яркий белый треугольник. Это дельтаплан. Он двигался, летел. Медленно перемещался аппарат - время было замедлено, наверное, для того, чтобы Копенкин мог уследить за полетом и перемещением голубой точки.

Треугольник планировал. Навстречу ему, немного сбоку, точка тянула голубой свой след. Вспыхнул красный пунктир. Он продолжал линию планирования дельтаплана. Появилась глубина изображения на пластинке. В том месте, где должны были встретиться голубая линия и красный пунктир, точку и треугольник разделяла заметная на глаз дистанция.

Яркий треугольник резко рванул вверх. Это был его, Копенкина, первый маневр. Очень быстро, но все же не мгновенно, голубая точка, вспыхнув, изменила курс. Ее линия должна была бы прошить треугольник - впечатление было такое, что он падал в море, как раз туда, где пройдет голубой объект. Крапинка света вырвалась, показалась над волнами. Но в тот же миг треугольник, словно необъезженная скаковая лошадь, взбрыкнул и круто пошел вниз. Второй поворот...

Голубая точка и треугольник встретились близ скалы. Треугольник на схеме перевернулся, и его смяло о подсвеченный контур скалы.

Начиная с этого момента Копенкин ничего, разумеется, не помнил. Он лишь следил за цветной схемой. Смятый треугольник сполз в море. Голубая линия, которую тянула за собой точка, свилась спиралью вокруг него. Вот новое место встречи - уже под водой, на глубине десяти-двенадцати метров. Круг белого света... Изображение пропало. Осталась скала, одна скала. И над ней неспешно полз яркий треугольник. Вот он достиг края пластинки, пластинка стала совсем слепой. И снова: контур скалы и треугольник близ нее. Он движется, летит... Решающий момент! Треугольник на схеме продолжает полет! Без помех. Копенкин осознал это.