Газета День Литературы # 73 (2002 9) - Газета День Литературы

К чему же пришли все эти "столпы" и "гиганты"? Что это за зверь такой — интеллигенция и как с ним бороться?

Как правило, большинство авторов сходится на нескольких характеристиках феномена интеллигенции. Это и присвоение себе монопольного права выступать от имени народа, что стало выглядеть особенно отвратительно в ХХ веке, когда появились методы социологических опросов, которые-то и выясняли, чем живёт и о чём думает пресловутый народ. Это и полное отсутствие ответственности за свои слова и поступки. (Тотальная безответственность советских интеллигентов, в данном случае от литературы, хорошо показана в статьях главного редактора и других авторов "ДЛ".) Это и поверхностная образованность, когда глубокие и систематические знания какого-либо предмета заменяются общей эрудированностью и начитанностью — то, что Солженицын метко назвал "образованщиной".

Вот на последнем-то явлении и следует остановиться подробнее. Известно, что в советское время к "прослойке" интеллигенции условно относили всех, кто имеет высшее образование, так называемых пролетариев умственного труда. И уже тогда было очевидно, что даже такая "условность" несостоятельна. Действительно, мог ли считаться интеллигентом заводской инженер — а их было подавляющее большинство среди обладателей дипломов о высшем образовании в СССР, — который не понаслышке знал, что значит "план горит" (ответственность!) и мог разговаривать с рабочими на понятном им языке? Нет, конечно. Да и сама интеллигентская среда таких за своих не признавала. А образованный житель сельской местности — врач, учитель или агроном? Очевидно, что они стояли гораздо ближе к крестьянскому сословию. А многочисленное военное сословие, представленное офицерами всех силовых структур? С интеллигенцией оно было не только несовместимо, но и находилось в противофазе с ней, наверное, со времён декабристов. Исключения, конечно, встречались. Ещё было 18 млн. управленцев разного рода и уровня. Интеллигентов они, как и все "служивые", не жаловали, хотя в перестроечное время из их среды, особенно из тех, кто занимался "идеологией" (много болтовни, а ответственности никакой), вышли отдельные кумиры интеллигенции. Один только бывший замполит Юшенков чего стоит!

Кто же остался? Во-первых, многочисленная армия учёных, точнее, научных работников (ибо далеко не каждого работника научной отрасли можно назвать учёным); во-вторых, представители гуманитарных и творческих профессий. Вот из этих двух общностей и вышло подавляющее большинство советских и постсоветских интеллигентов. Я намеренно не отношу к интеллигенции последние две категории в целом. Дело в том, что и в науке, и в искусстве работать можно было по-разному. Кто-то двигал вперёд научно-технический прогресс, изобретал новые машины, выходил в космос. Кто-то создавал монументальные, известные всему миру произведения в живописи, музыке, литературе, кино. А кто-то "присутствовал" при всём этом, находился рядом, на подхвате, иногда в чём-то помогал, но всегда при этом старался разделить профессиональную, корпоративную славу и почести. Вот эти последние и составляли подавляющее большинство советской интеллигенции. Младший научный сотрудник, не предложивший ни одной научной идеи, всенепременно считал себя учёным, а своё положение объяснял тем, что, мол, "в "совке" всех зажимают". Точно так же мазилка-абстракционист обязательно считал себя художником, которого просто не понимают "серые" массы. Разговоры о том, что "ничего нельзя, всех строят, всё зажимают, а вот на Западе!.. там и вода мокрее", велись на кухнях, дачах, в электричках или на каэспэшных полянах. В открытую диссидентуру, опасаясь последствий, уходили немногие. Но чуть только наступила пора "гласности", мутная вода "чернухи" выплеснулась на страницы газет и экраны телевизоров. Интеллигенты ринулись в журналистику. Бумаготворчество ныне — любимое занятие российского постсоветского интеллигента. Благо, так называемая "свобода слова" позволяет. Про телевизор лучше вообще промолчать. Поэтому вопрос о том, откуда и почему у нас такая пресса и такое телевидение, сейчас просто неуместен. Справедливости ради стоит отметить, что журналистика как род деятельности всегда была питательной средой для интеллигентов. А профессионалы сюда приходили зачастую из других отраслей, продолжая писать на близкие себе темы.

Разумеется, выше обрисована только некая тенденция. Реальная жизнь всегда намного сложнее и многообразнее.

Но сразу же возникает вопрос. Ну, предположим, с образованностью всё ясно. Но при чём здесь А.Д. Сахаров? Как в компанию недоучек и полуграмотных бумагомарак попал блестящий учёный, в 32 года ставший академиком, причём по прямому указанию не кого-нибудь, а лично Сталина, совершивший революцию в области термоядерной физики, внёсший бесценный вклад в обороноспособность страны, наконец?!

Вот об этом и следует поговорить подробнее. Именно здесь, на мой взгляд, раскрывается ещё одна малоизученная грань феномена российской (и советской) интеллигенции.

Зададимся вопросом: какого Сахарова советская интеллигенция вознесла на недосягаемые высоты почитания? Блестящего физика? Трижды Героя Соцтруда? "Отца" водородной бомбы? Нет, разумеется. Настоящий учёный интеллигенции не нужен. То ли дело — диссидентствующий политик, "правозащитник", левонападающий на всё, что хранит хоть какие-то традиции народа и государства, и имеющий при этом некий "имидж" в сфере науки, образования и искусства. Таким и был А.Д. Сахаров в постнаучный период своей деятельности! И не было у него никакого "народного авторитета известного ядерщика", как пишет неизвестный автор. Точнее, авторитет-то был, даже, может быть, и народный, только это не авторитет учёного, а обычная популярность. Аналогично тому, как, например, оперный певец, заслуженный артист, лауреат известен достаточно ограниченному кругу ценителей классической музыки и профессиональных музыковедов, а имя раскрученной поп-звезды знают все, даже те, кого от неё тошнит. Не говоря уже о том, что Сахаров во время своей научной деятельности был строжайше засекречен (может, это и было излишним).

Но почему академик пошёл по такому пути? Ради чего бросил любимую науку, сменив её на сомнительную славу кумира антигосударственных сил? Это уже другой вопрос, который также освещался достаточно широко, начиная с нашумевшей статьи Н.Н. Яковлева, опубликованной в журнале "Смена" в 1984 году. Не будем обсуждать, что было причиной, что следствием и какова во всём этом роль Е.Боннэр, но факт остаётся фактом. Академик Сахаров влез не в своё дело и повёл себя в нём, как известный обитатель африканских саванн в посудной лавке. Автор статьи, напечатанной в "Дне литературы", пишет: "Парадокс истории в том, что политические взгляды человека, всю жизнь занимавшегося точными науками, были невнятными и наивными…" Но что же здесь парадоксального? Именно это и закономерно. Странно было бы, если бы наоборот, "невнятные и наивные" (то есть непрофессиональные) взгляды обнаружил человек, занимавшийся политическими науками. И далее: "В первый же день злополучного съезда они [депутаты Афанасьев и Попов] принялись впаривать демократию, сработанную на Малой Арнаутской, а попросту охмурять раззяву-интеллигента, прилипшего к ненаглядному ящику. …И впарили, и охмурили. Бог с ним, с образованным лохом, но в их сети попался и крёстный отец правозащитников…" Стоп! А чем, собственно, "крёстный отец правозащитников", физик по образованию, мог отличаться от любых других "образованных лохов"?

А с каким пафосом анонимный автор "ДЛ" вопрошает: "Разве не мог не понимать человек с переразвитым аналитическим мышлением, чего стоят посулы историографа, обвинявшего во всех бедах коммунистического режима Петра Великого, и экономиста, чьи наукообразные планы перестройки вели к неминуемому обогащению бюрократической мафии?" А почему, собственно, он должен это понимать? Только ли в аналитическом мышлении дело? Сахаров же не историк и не экономист, всех тонкостей и особенностей этих наук он просто не мог знать. Поэтому-то и купился на посулы "прорабов перестройки", как последний интеллигентишка. Если, конечно, вынести за скобки версию, озвученную Кириллом Рыжовым ("Игра Сахарова", "Спецназ России" № 6 (57), 2001), которая сводится к тому, что А.Сахаров прекрасно знал, к чему приведёт его политическая деятельность, и именно к этому стремился, выполняя задание неких определённых сил.

Если же это так (а аргументов в пользу данной точки зрения множество) и Сахаров сознательно работал на развал (подобно упомянутым в статье Афанасьеву и Попову), то из "зеркала советской интеллигенции" он превращается в обыкновенного агента влияния. Только вот интеллигенция всё равно видела его своим кумиром. Причём даже не откровенная диссидентура, для которой было хорошо всё, что работало против государства и власти, — эта-то как раз не считала Сахарова до конца своим, — а именно та каэспэшно-кухонная образованщина, которая, хоть и преклонялась перед всем западным, не любила "совок", но всё-таки не шла на открытый конфликт с государством. И дело тут было не столько в страхе перед репрессивными последствиями, сколько в том, что этой категории гораздо ближе открытого столкновения (времена декабристов и народников всё же прошли) были идеи "конвергенции", вхождения страны в западный мир, которые и предлагал (или только озвучивал?) академик Сахаров. Таким образом, он отражал взгляды большинства советских интеллигентов, а точнее, почти всех, кто попадал в эту категорию. И в этом смысле, конечно, можно говорить о Сахарове именно как о неком зеркале.