Хроника времен Виктора Подгурского - Анатолий Гладилин

В темную переднюю ввалились два парня.

- Витя дома? - спросил один из них и, пройдя дальше, уверенно нашел выключатель, зажег свет.

Бабке сначала стало не по себе. Но при свете она увидела, что ребята городские, с виду не хулиганы; а тот, что пониже, черненький, на грузина похожий, был в куртке такого пронзительно синего цвета, какой она видела только в праздник у девок на платьях. Бабка успокоилась, потому что вспомнила: "Да, вот в той комнате живет мать с сыном, сына зовут Витя", - и бойко ответила:

- Да там нет никого!

Но другой парень, высокий сутуловатый блондин, прошел к двери и ткнул ее.

- Нет паразита! - сказал он и подошел к черненькому.

Черненький посмотрел на бабку. Нехорошо посмотрел, с усмешкой. Потом он поднял голову и переглянулся с блондином.

- Мм? - спросил черненький.

- Угу! - ответил блондин.

- Вы прописаны здесь? - спросил строго черненький.

Бабка помотала головой и растерялась. Она слыхала, что за проживание без прописки штрафуют. Черненький снова переглянулся с блондином. Тот улыбался. Черненький подошел к комнате Вити, порылся в карманах висевшего в коридоре старого пальто, достал ключ, вставил в замок.

- Грабители! - ахнула бабка.

Черненький обернулся, бросил на нее зловещий взгляд и приложил палец к губам:

- Тсс!

Бабка раскрыла рот и застыла. Черненький отпер дверь и зашел в комнату. Блондин равнодушно покосился на бабку, закурил.

"Ну и воры пошли, ничего не боятся!" - подумала бабка. Но тут черненький вышел из комнаты, закрыл дверь и положил ключ на место.

- Труп Виктора не обнаружен, - сказал он. - Что за хам, даже записки не оставил!

"Батюшки, - ужаснулась бабка, - убьют меня, окаянные!"

- Наверно, его тело находится у Нины, - продолжал черненький.

"И девки с ними?" - удивилась бабка.

- Что будем делать? - спросил блондин.

Бабка боком-боком подалась к кухне.

Черненький задумался. Потом, зло уставившись на бабку, ответил:

- Во всяком случае, звонить туда бесполезно. Нина его не выпустит. Пропал Витька! А какой был парень!.. Между нами, девочками, говоря, Витька и в институт не поступил только из-за Нины. А ей что? Получила медаль, поступила в институт, покрутила Витькой и уехала.

- Ну, ты слишком! - возразил блондин.

Черненький махнул рукой и зашагал к выходной двери.

Бабка не разобрала разговор, но поняла, что убивать и, наверно, даже грабить не будут. Однако, когда черненький поравнялся с ней, она на всякий случай отскочила в сторону. Как только дверь захлопнулась, бабка привела в действие все замки, цепочки, запоры и тогда уж начала ругаться.

Тем временем ребята вышли на улицу, и блондин сказал:

- Может, ты и прав, Ленька. Здесь Нина виновата... Ну, я не поступил понятно почему. Меня мать сбила. Инженером, говорит, ты нигде не пропадешь. Иди в технический. А мне хорошо один английский давался. А Витьку жаль! Подгурский - и не в институте! По-моему, он хочет кончать самоубийством, да еще не выбрал, с какого моста прыгать.

- Браво, Дима!

- Что "браво"?

- Сострил.

Вадим, который уже давно привык к тому, что друзья упорно не признают его солидности и называют Димкой, вздохнул и вдруг рассмеялся:

- А старушка-то порядком перепугалась.

Ленька тоже засмеялся и сразу пришел в хорошее настроение.

Затем они долго ходили по улицам, останавливаясь у газет, у афиш, около машин иностранных марок, и спорили по любому пустяку, да так громко, что пожилые женщины шарахались от них.

У встречных девушек Ленька спрашивал, не к ним ли те торопятся, не его ли они ждут, и вообще отпускал разные шутки и остроты, которые, впрочем, теперь уже стали совсем древними и банальными.

Кроме того, Ленька почему-то считал должным не пропускать ни одной кнопки со звонком к дворнику. Один раз из подъезда выскочил толстый мужчина с не заправленной в брюки рубашкой и стал подозрительно разглядывать резвящихся неподалеку ребятишек.

Это привело в восторг молодых людей, и они было застряли около молоденькой продавщицы мороженого начав с ней любезничать, как вдруг Димка толкнул Леньку локтем и кивнул на противоположный тротуар. Ленька посмотрел туда, переглянулся с Вадимом.

- Мм?

- Угу! - ответил Вадим.

Продавщица, озадаченная внезапным молчанием таких интересных молодых людей, посмотрела на другую сторону улицы. Там хорошо одетая, красивая девушка шла под руку с мужчиной лет двадцати пяти.

Продавщица не нашла в этом ничего особенного и перевела взгляд на своих покупателей, но те уже были шагах в десяти от нее.

...Сначала Ленька и Вадим молчали. Потом Ленька, как бы между прочим, заметил:

- Насколько я помню, до этого момента Нина ходила под руку только с Виктором. Да, ты что-то хочешь сказать?

- Я? Ничего. Разве что спросить: как это называется?

- А я хотел бы знать, где сейчас Подгурский.

- Для чего? Чтобы напомнить ему его же слова? Дескать, я знаю, что Нина меня по-настоящему еще не любит, но мы с ней лучшие друзья. Дескать, я верю, что настанет время...

- Да, - поддержал Вадим, - когда-то Витька имел успех у многих девчонок. А теперь? Нина да Нина! Никогда не думал, что можно так "втрескаться".

- Так он известный оригинал.

- И не говори. То, что оригинально, всегда плохо!

Ленька посмотрел, поморщился и неожиданно отрезал:

- Ничего подобного! Первым оригиналом была та обезьяна, которая однажды раз и навсегда сошла с дерева на землю, положив тем самым начало роду человеческому.

ГЛАВА IV

ИСТОРИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ И ОБРЫВКИ ЛЕТОПИСИ

- До меня все-таки не доходит связь между твоей пылкой любовью и битьем стекол. Это что-то выше моего понимания. Если ты так разволновался, увидев у меня мужчину, ты бы мог просто зайти. Если же ты рассчитываешь, что девушка придет к тебе первая, то ты рискуешь остаться в одиночестве. Между прочим, я тебя вчера ждала. Честное слово, зайти было бы лучше, чем тайно наблюдать за мной и выделывать разные фокусы с монетами.

Нина сидела на кушетке, положив ногу на ногу, и насмешливо смотрела на Виктора.

Вот наконец их долгожданная встреча, о которой он столько мечтал! Кто знает, может быть, он ее поцелует первый раз? Во всяком случае, он предполагал сразу высказать ей много новых и очень важных мыслей, касавшихся их отношений в настоящем и будущем. Но начать никак не удавалось. Нина казалась какой-то другой, и он вынужден был уже целых полчаса вести этот идиотский разговор.

- В конце концов, если с папой приезжает его товарищ, молодой инженер, и папа оставляет его ночевать в своей комнате, и этот, кстати сказать, мой давнишний друг после утомительной дороги оказывается настолько добр, что развлекает меня, то, я повторяю, все это еще не дает основания моим знакомым обстреливать окно монетами и требовать объяснений.

- Значит, я такой же, как все знакомые? Один из "всех знакомых"? Я врываюсь, я мешаю твоему отдыху, я мешаю любезничать с очаровательными инженерами. Куда нам за ними тягаться? Мы даже в вуз не поступили...

- Дурак!

- Спасибо! - Виктор обиженно поднялся. - Пожалуй, нам лучше не тревожить ваш покой и уйти.

Нина смерила его спокойным взглядом. Глаза ее сузились, губы стали тоньше.

- По дороге зайди в поликлинику и попроси валерьяновых капель. Потом, когда выйдешь на лестницу, сразу не начинай биться головой об стенку и истерически рыдать. В доме толстые стены, и все равно никто не услышит. Собери своих ребят и уже тогда, при свидетелях, можешь обвинять меня в неверности и коварстве.

- Значит, я истерик, - тихо выговорил Виктор, делая ударение на каждом слове. Он был бледен и нервно теребил бахрому скатерти, наматывая ее на пальцы.

Нине стало жалко его.

- Хватит, - сказала она как можно миролюбивее. - Ты натворишь сейчас глупостей, потом сам будешь жалеть.

Виктор опустил голову. Он на опыте знал, что Нина говорит правду. Нина встала и взяла его за руки.

- Хватит дуться. Поговорим о чем-нибудь другом. Да, извини, я совсем забыла: садись, расскажи, что у тебя с институтом.

- С институтом?.. Ну, представь, начинается экзамен... В коридоре томится шестьдесят человек, две группы.

Виктору не в первый раз приходилось рассказывать об экзаменах, дальше он заговорил быстро и гладко.

- Каждый молит бога и черта, чтобы ему помогли попасть в институт, и каждый мечтает, чтобы соседи его провалились, а ему повезло. В аудитории сидит профессор, который должен отобрать в институт, ну, максимум пятнадцать человек из этих шестидесяти. Значит, сорок пять нужно провалить. Хочешь не хочешь, а так надо. Товарищи входят к профессору бледные, уходят пошатываясь, с очумелыми глазами или убегают вприпрыжку, весело размахивая экзаменационным листком.

Настает моя очередь. Я у доски. Мне надо найти угол пирамиды. Я сижу на этом углу и смотрю на экзаменатора, а тот смотрит на меня, но не как на обыкновенного студента, у которого надо выявить, что он знает, а как на человека, у которого должны быть слабые места. Их надо найти. На помощь приходит мелкий шрифт нашего учебника. В классе мы его пропускали. Что же думаешь? Я так и застреваю на вершине проклятой пирамиды, слезть с которой мне удается только на тройку. А остальным преподавателям это лишь и надо. Раз тройка, человек конченый, нечего с ним церемониться...