“Гарри Поттер”: Стоп - Ирина Медведева

Характерно в этой связи использование слова “простец”. В русской культуре оно имеет скорее положительную окраску – бесхитростный человек с детски-чистым сердцем, на самом деле мудрый, но мудрость эта “не от века сего”. То есть человек, близкий к Богу, такие встречаются среди монахов, странников, юродивых. В контексте же “Гарри Поттера” слово “простец” дискредитируется. Всего один пример:

“Мистер Уизли <добрый волшебник – авт.> за ужином усаживал Гарри рядом с собой и засыпал вопросами о жизни простецов. Особенно его волновали электрические приборы и работа почтовой службы.

– Ну и ну! – удивился он, услыхав от Гарри про телефон. – Сколько же всего они напридумывали! А что еще им, бедным, остается делать без магии!”

Допустим, “простец” – это ляп переводчика. (Хотя такой опытный литератор, как М. Н. Литвинова, могла бы сообразить, что показывать “простецов” недоумками по сравнению с колдунами довольно кощунственно.) Но во-первых, нашим детям, читающим по-русски, нет дела до того, какое слово употреблено в оригинале. А во-вторых, и там ситуация ничуть не лучше. Слово “маглы”, придуманное автором, содержит в себе и напоминание о том, что люди не владеют магией (mage-less) и... фактически обвиняет человечество в повальной наркомании, так как “muggle” на жаргоне значит “марихуана”. Кроме того, словом “mug” в Англии называют дурака, которого очень легко обвести вокруг пальца, а глагол “to mug” переводится на русский язык как “разбойное нападение”. В общем, трудно представить себе, что людей хотели похвалить.

Итак, основные принципы существования волшебных персонажей в классической сказке здесь грубо нарушены. Главный герой не просто волшебник, а всесильнейший маг. Этакий король магов. Ему был один годик, а он уже победил Того-Кого-Называть-Нельзя, страшного и ужасного Волана де Морта (по-русски “дьявола смерти”).

В литературном же отношении это беспрецедентная халтура, беззастенчивая игра в поддавки. Герой на то и герой, что он должен совершить невозможное, победить тех, кто заведомо сильнее, могущественнее. Именно это придает произведению драматизм. А тут что? Даже финальная сцена выглядит с точки зрения литературного ремесла позорно. Вдруг откуда ни возьмись на подмогу всесильному Гарри Поттеру прилетает птица Феникс (этакий deus ex machina), выклевывает глаза василиску (интересно бы узнать, почему эта птичка, в отличие от всех прочих персонажей, включая Гарри, не боится смертоносного взгляда чудовища?) и снабжает Поттера чудесным мечом. Если бы автор жила в России и явилась бы с такой поделкой на семинар молодых литераторов, ее бы подняли на смех. У нас и литературные поденщики напрягаются гораздо больше.

Но, может, в задачу автора и не входило создание ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОГО произведения? Ответим на это позже, пока скажем только, что “Гарри Поттер” – сказка наизнанку, анти-сказка.

Так что, дорогие эксперты, все сказки и сказочное волшебство, конечно же, запрещать не стоит, а вот к “Гарри Поттеру” не мешало бы приглядеться повнимательней.

ПУНКТ “Б”: МИЛАЯ, ДОБРАЯ ДЕТСКАЯ СКАЗКА

И за границей, и у нас “Поттера” читают дети самых разных возрастов, начиная с шести лет. Некоторые эксперты, правда, утверждают, что предназначен он для одиннадцати-тринадцатилетних. Но нам кажется, это не столь принципиально. Впрочем, мы предоставляем вам возможность самим побыть в роли экспертов.

Вот описание торговых рядов в районе, где обитают злые колдуны: “В витрине под стеклом красовались сушеная рука, заляпанная кровью, колода карт и пристально смотревший хрустальный глаз. Со стен таращились зловещие маски. А на прилавке – кошмар! – разложены человеческие кости разных форм и размеров. С потолка свисают ржавые, заостренные инструменты для пыток.” А вот чуть дальше: “... витрины, заполненные... высушенными головами... большая клетка, кишащая гигантскими черными пауками... Гарри вздрогнул, поднял глаза. Перед ним стояла старая ведьма с подносом в руках, на котором высилась горка скорлупок. Да ведь это человечьи ногти!”

Не хуже и описание банкетного стола на празднике с очаровательным детским названием “Юбилей смерти”: “Их <Гарри Поттера и двух его друзей – авт.> обоняния коснулся тошнотворный запах... большие протухшие рыбы... бараний рубец, кишевший жирными белыми червями... протухший лосось... праздничный пирог в форме могильной плиты...”

А вот Гарри слышит голос василиска: “Это был голос, от которого перехватывало дыхание, кровь стыла в жилах, голос, который сочился ледяным ядом.

– Иди... иди ко мне... дай мне схватить тебя... разорвать... убить... рвать... терзать... убить... так голоден... так долго... убивать... время убивать... я чую кровь... я чую кровь...”

Что скажете, эксперты-читатели? Не густовато ли для “хорошей, доброй детской книжки, предназначенной для 11-13 лет”?

Конечно, в лавках злых волшебников и не должны продаваться леденцы. Так же как на подносе у ведьмы не должны лежать букетики ландышей. Да и речи василиска не обязаны содержать в себе заверения в дружбе и любви. Вопрос лишь о дозах и о степени натурализма. Ни в 6, ни в 13 лет не полезно представлять себе лежащие на подносе содранные человеческие ногти (ведь не обрезки же имеют форму скорлупок!). И зловещие заклинания с сексуальным привкусом тоже не полезны.

Безусловно, каждый возраст имеет свои особенности. У шестилеток эти бытовые подробности из жизни нечисти вызовут множественные страхи. Что же до возраста, обозначенного как “безопасный”, вынуждены оспорить мнение вышеупомянутых знатоков. В 11-13 лет словесно-образные связи гораздо крепче, чем в 6, фантазия гораздо живее. К тому же она подкреплена обширным багажом знаний. То, чего малыш не заметит, потому что у него за словом не возникнет образ, у семиклассника застрянет в голове, как гвоздь, и будет растормаживать психику, осквернять воображение, тревожить сон.

Другое дело, что такие большие дети стыдятся своих страхов и часто маскируют их напускным цинизмом и ерничаньем. Но защита эта патологична. Душа, закапсулированная в облатку цинизма, становится бесчувственной, и потому цинизм так часто сочетается с жестокостью. Особенно актуальна эта сцепка как раз для подросткового возраста, когда бурление крови и без того готово обернуться агрессией.

Сегодняшняя подростковая масс-культура склонна провоцировать садизм. Но “милая, добрая детская книжка” даже на таком общем фоне – “это что-то”, как говаривала героиня одной телерекламы.

“Кто-то из третьекурсников нечаянно забрызгал лягушачьими мозгами весь потолок в подземельи”. (Сколько ж лягушек нужно было извести, чтобы забрызгать ВЕСЬ потолок?!)

Очень идиллично развлекаются и друзья Гарри Поттера (не забывайте, это добрые волшебники, не то, что ведьма со скорлупками ногтей на подносе!): “За окном, по аспидно-черным стеклам хлестал дождь, но в комнате было светло и уютно. В камине пылал яркий огонь. Сидящие в мягких креслах школьники читали, разговаривали, делали уроки. Фред с Джорджем ставили опыт: что будет, если скормить саламандре бенгальский огонь... В кабинете ухода за волшебными существами Фред освободил из заточения ярко-оранжевую ящерицу, и сейчас она дымилась на столе, окруженном кучкой любопытных... Саламандра вдруг взмыла вверх и бешено закружилась по комнате, громко треща и разбрасывая искры. Изо рта у нее посыпались оранжевые звезды, раздался легкий взрыв, и саламандра, охваченная пламенем, исчезла”. Образованные взрослые, конечно же, знают про мифическую саламандру, которая в огне не сгорает. Но дети об этом даже не догадываются. Не догадаются и в данном случае, хоть и прочитают, что саламандра обитала “в кабинете ухода за волшебным существами”. Зато они вполне могли слышать про обычную обычную ящерицу-саламандру. Так что в их представлении живая оранжевая ящерица была взорвана потехи ради.

Обратите внимание, в какой расслабляюще-уютной обстановке происходит убийство саламандры, и как оно эстетизировано. Особенно романтичны оранжевые искры изо рта. Прямо рецепт изготовления живой петарды – засунь бенгальский огонь в ящерицу и получишь необычный по цвету фейерверк. (Между прочим, за неимением ящерицы кто-то из юных читателей может развлечься подобным образом, “скормив” бенгальский огонь кошке или хомячку...)

Смерть вообще старательно девальвируется в “милой, доброй сказке”. И не только рептилий.

Два преподавателя школы магов сражаются на дуэли. Один падает. Слышится возглас: “Он жив?”

“Да хоть бы и нет!” – дружно ответили Рон с Гарри.” (Опять-таки добрые волшебники, ученики поверженного.)

Или о другом преподавателе: “Лекции читал профессор Бинс, единственный во всей школе учитель-привидение... Говорили, что этот древний сморчок и не заметил, как умер: пошел однажды на урок, а тело так и осталось сидеть у камина в учительской.”