Зелёные глаза - Константин Бахарев

— Наш-то дом крайний в деревне, — тесть поправил шапку на голове. — Ну, взял, да и пустил их до утра. А метель-то два дня гудела. Так у меня и сидели.

Не упуская случая, мужик решил прикупить чего-нибудь у купца. Тот предложил ему два топора за полцены, тесть и согласился. Купил еще у торгового человека цветастые подпояски для сыновей, и побрякушки для жены с дочкой.

— Два дня у меня жили, спали, ели, — тесть повернулся к Алексею. — Я думаю, деньгами платить, дороже бы вышло. А так, все довольны. Тпру, комолая, приехали.

Загулял народ в светлое христово воскресение. Ходили в теплый апрельский день по гостям, носили с собой скоромные пироги, целовались да разговлялись.

После обедни мать Алексея собралась в гости к своей сестре, вышедшей замуж за кузнеца из села Троицкое.

Запрягли лошадку, и отец с матерью уехали к родне. Мать принарядилась, надела новые лапоточки, яркий платок, купленный на весенней ярмарке, да подаренное сватьей ожерелье.

Алексей, после разговенья решил немного поработать. Грех небольшой, в пасху потрудиться, а дело не ждет. Он успел по зимнику привезти из леса срубленные деревья для своего пристроя к родительской избе, и сейчас начал их обтесывать, прикидывая, как половчее все сделать.

Родители на следующий день не вернулись. Не приехали они и во вторник. К вечеру к Алексею пришли староста с писарем. За ним во двор зашли еще трое мужиков.

— Неладно дело, — староста присел на завалинку, глядя на Алексея, стругавшего сосновые дощечки для новой бочки. — Родителей твоих в холодную в Троицком посадили.

Алексей побледнел.

— Что такое сделалось? — он воткнул топор в колоду. — За что их, Михаил Иванович?

Староста кашлянул и исподлобья взглянул на него.

— В смертоубийстве их подозревают. Вот так. Зови сюда женушку свою, — он обернулся к стоявшему писарю и мужикам. — Слушайте, что говорить она станет.

Люба вышла на крылечко, накинув на домашнее платье короткую шубейку и осмотрела гостей.

— Что ж вы в дом не проходите, — она улыбнулась. — Проходите, милости просим.

— Успеем еще в дом, — староста встал, выдернул топор из колоды и отдал его одному из мужиков. — Алексей, подойди-ка к своей жене.

У молодого мужа затряслись руки. Он быстро крутил головой, глядя то на старосту, то на жену, то на мужиков.

— Так скажи, Михаил Иванович, что случилось? — он хлопнул ладонью по стене. — Не томи.

Староста вздохнул.

— Мать твоя в гости поехала в Троицкое, — он погладил свою бороду. — На пасху как раз. Так ведь?

— Да, и что с ними произошло? — Алексей нервно вытянулся к нему.

— А то, что Дмитрий Неволя, брат убитого в том году Сергея, узнал бусы, которые на ней были, — староста угрожающе наклонил голову. — А он с ними к жене твоей теперешной пошел. Помнишь?! Только их при нем не оказалось. А сейчас они у матери твоей на шее. Откуда?

Алексей обнял ахнувшую Любу.

— Откуда я знаю, какие там бусы, — зло огрызнулся он. — Мало что ли таких на белом свете!

Староста покачал головой.

— Дмитрий их сам покупал, по просьбе брата. Там две жемчужинки с изъяном. Сейчас бусы в Орловск повезли, тому купцу, у которого купили.

Люба рванулась вперед, шубейка слетела с плеч, русые волосы тяжелой волной взлетели и легли ей на спину.

— Эти бусы ей мать моя подарила, — закричала она, подойдя к старосте. — А купили мы их перед Рождеством у проезжего купца московского. Антип Паук его имя!

Староста упер руки в бока.

— Ты, молодка, на меня не кричи, — в голосе его заиграл тяжелый бас. — Если вины нету, то дознаемся. А если есть, не обессудьте.

Писарь кашлянул. Староста резко обернулся к нему.

— Что ты тут хрипишь?

— Так верно она говорит. Бусы эти еще в описи приданого были, — писарь почесал лоб. — Я же был при этом, сам со списком сверялся. Это как раз в январе было, после царского нового года.

— Ну если так, то и мы с утра гонца пошлем, — староста задумался. — Ярмарка сейчас в Орловске, Паук там должен быть. Нет, сам поеду. Отдай топор Алексею, — сказал он мужику. И повернулся к нему. — Видать, бродяги те купцу продали бусы-то, или кабатчику какому, а тот Пауку сторговал. Да ладно, завтра разберемся.

До Орловска было чуть больше двадцати верст. Староста приехал туда к полудню. Однако поговорить с Антипом Пауком ему не удалось.

— Пожар ночью был, — сообщил ему усталый и невыспавшийся старшина ярмарки. — Занялось в гостином дворе, где-то после полуночи. Сгорели и Антипа, и еще пять человек. Гуляли они допоздна вчера, отмечали удачу купеческую, выгодно он кожи продал. Видать, огонь и заронили.

Староста покачал головой. Пришлось ехать обратно.

— Ты куда, Алешенька, ночью-то ездил? — Люба тронула рукой мужа за плечо. — Я на сеновале всю ночь одна была. Легли вместе, а проснулась на заре одна. Смотрю, а ты тихонько в конюшню заходишь. Думала, коня купать ходил, да он усталый весь, хотя и вымытый.

Алексей кормил лошадей. Подняв на жену покрасневшие от бессонной ночи глаза, он вздохнул.

— Ты прости меня, — он нежно положил ей руку на затылок и покачал в ладошке тяжелый пук волос. — Люблю я тебя и грех на душу взял из-за тебя. Послушай меня, а потом, как скажешь, так я и сделаю.

Прошлой весной, когда Сергей Неволя показал ему Любу, Алексей сразу влюбился в нее. А Неволя давай хвастаться, как он женится на ней. А сердце у Алексея из груди прыгало, как только он о Любушке подумает.

Летом, на дороге встретились они с Неволей. И тот ему предложил на Новый Год сходить посватать Свиридову. А Алексей только смерти его уже хотел.

— Вместе пойдем, — возбужденно махая руками, говорил Сергей. — Никому не говори, смотри. Так не положено, жениху сватов посылать, да ладно. Не убьют же нас за это.

В ночь на первое сентября Неволя пришел к Алексею. Тот уже поджидал его в условленном месте. Ударил сзади ножом, который нашел в лесу, и никому не показывал, и рот зажал. Потом пошел на речку, постирал рубаху, и сам помылся. Решил убийство на бродяг свалить, которые около рябины толкались. Взял бусы и кошель.

Потом кошель выбросил, а бусы продал в Москве Антипе Пауку.

— А ночью-то куда ездил? — Люба обняла мужа. — Неужто в Орловск?

Алексей кивнул.

— Сейчас некому меня опознать, — он вздохнул и посмотрел на жену. — Что скажешь?

Люба крепко прижавшись к нему, заплакала. А проплакавшись, вытерла слезы.

— Мертвым не поможешь, — зеленые глаза ее сверкнули. — А ты мой муж единственный и любимый, и кроме тебя, мне никого не надо. А грехи замолим. В старости. Пойдем-ка обедать, да и родители у нас скоро приедут. А у меня дома не прибрано.