Съемочная площадка - Джун Зингер

Мы миновали одну из стоянок, на которую только что въехал желто-зеленый «понтиак», и из него вылез какой-то парнишка. Звуки музыки, доносившиеся из приемника в его машине, наполнили мягкий весенний воздух. Это был голос Элвиса, однако Элвиса уже на излете своей карьеры. Совершенно неожиданно Сюзанна бросилась к машине, прямо перед нашими изумленными взорами забралась на крышу и стала раздеваться под звуки музыки. Под мини-юбкой у нее было только белое бикини, хотя стоял лишь конец мая, а майские дни в Колумбусе довольно холодные. «Неужели Сюзанна сегодня ходила загорать?» — подумала я. А может быть, она уже просто упаковала все свое белье?

Сюзанна с закрытыми глазами, как будто пребывая в каком-то странном далеком мире, была похожа на какую-то необыкновенную, прекрасную экзотическую рыжеволосую богиню в своих двух небольших лоскутках белого шелкового трикотажа. Не замечая ни нас, ни парня, владельца «понтиака», ни нескольких изумленных прохожих, остановившихся неподалеку, она танцевала, откинув назад голову. Белые изящные руки двигались в такт нежной музыке и, казалось, светились на фоне темнеющего неба. Сюзанна откликалась на призыв Элвиса о любви, тихо подпевая ему, и, даже когда другие стали хлопать в ладоши и подпевать, она все равно не обратила внимания на это.

Это все просто невероятно, думала я, невероятно и чрезвычайно странно, в этом чувствуется какое-то самолюбование. Однако я знала, что Сюзанна устроила это представление не для нас или для тех, кто гулял в тот вечер в университетском парке. Я знала, что Сюзанна танцует и поет только для себя. И еще я знала, что никогда в жизни не забуду эту сцену.

Это было очень давно, и Элвис уже умер — страшная смерть от пьянства и наркотиков, от самоуничтожения. А моя подруга Сюзанна? Сюзанна исполнила главную роль в «Белой Лилии». И мы никогда не сможем вернуться в прошлое, никто из нас…

Я спустилась вниз и с минуту стояла в некоторой растерянности в вестибюле на черно-белом мраморном полу. Я мысленно пребывала в Огайском университете, однако же жила в доме на Беверли-Хиллз, в огромном особняке с большим участком и изумрудно-зелеными газонами и со всеми атрибутами, полагающимися по голливудским меркам — бассейном, выложенным черной плиткой, сложной системой охраны и теннисным кортом, сориентированным на север — юг. И я опять, уже в который раз за последнее время, спросила себя: а что здесь делает девочка-провинциалка из Огайо?

Я позвала Ли, которую привезла из Огайо и которая была со мной в течение всех лет моего замужества и все еще пыталась держать меня в «ежовых рукавицах». Из-за тяжелого характера Ли мы не нанимали в дом другой постоянной прислуги, и нам приходилось иметь дело с приходящими работниками. Поскольку Ли не отозвалась, я пошла на кухню и застала ее сидящей за длинным деревянным столом, где она чистила столовое серебро.

— Ли, разве Бесси не сделала эту работу еще на прошлой неделе? — Ли была стара, хотя никто точно не знал, сколько ей лет, и если бы она только мне позволила, я бы освободила ее от многих обязанностей, но она бы никогда на это не согласилась. Она что-то буркнула, и я восприняла это как положительный ответ. — Так зачем же вы опять этим занимаетесь? Разве у вас мало работы? — Она не ответила. Ладно, не будем больше поднимать вопрос о чистке серебра. — Ли, я ухожу. Если хотите, можете подходить к телефону, а можно включить автоответчик. — Я знала, что Ли не очень жалует телефон.

— Автоответчик сломан.

— Опять? Ну, если хотите, я могу вызвать временного секретаря, чтобы отвечала на звонки.

— Вот еще!

Ладно, не будем поднимать вопрос и о секретаре.

— Мать Бобби Джонсона привезет Микки около пяти, — с виноватым видом сказала я. Она не одобряла, когда я оставляю Микки на попечение чужих. — А у Меган сегодня занятия в танцевальном классе, так что она придет домой не раньше шести. Мич, думаю, придет сразу после школы… — Я замолкла. Я была благодарна судьбе, что Мэтти, который ходил в детский садик только по утрам, играл на заднем дворе с соседским мальчиком. Его хорошо было видно из кухонного окна, так что мне не надо было говорить о нем Ли, которая всем своим видом показывала, что совершенно не одобряет моего отношения к материнским обязанностям. Опять не получив ответа, я добавила: — Всего доброго, — так говорят все вежливые кассиры в супермаркетах Южной Калифорнии.

Я влезла в свой белый «Севиль», припаркованный в углу мощенного кирпичом дворика, как обычно, оставив «Сильвер клауд» в гараже. Там стояли два «роллса»: мой «Сильвер клауд» и «Корниш» Тодда. Моя машина была подарком Тодда к юбилею, и мне доставляло большое удовольствие оставлять ее в гараже и не пользоваться ею, что просто бесило Тодда, — не ездить на ней. (То же самое было и с драгоценностями, которые я покупала в большом количестве, затрачивая на них огромные деньги, а затем запирала в сейфе и практически никогда не вынимала). Ну а сейчас он тоже редко пользовался своим «Корнишем», как будто обладание столь необычной машиной уже не доставляло ему прежнего удовольствия.

Вообще-то было спокойнее ездить на старом «кадиллаке». Не нужно было волноваться из-за царапин или даже вмятин, или служителей парковок, которых благородный и высокомерный «роллс» просто приводил в бешенство. Так что у богатеев Беверли-Хиллз были свои проблемы: одна из главных — надлежащий уход за роскошным автомобилем и наличие соответствующей стоянки. Именно поэтому я решила замостить весь двор кирпичом, причем старым, что придавало особый шик. Теперь там было место для тридцати автомобилей, и когда мы проводили приемы, специально для этого нанятые распорядители умело размещали машины. Да, за те годы, что я провела в Калифорнии, я усвоила все необходимые правила светской жизни. Я научилась быть первоклассной хозяйкой, я знаю, как управлять виллой на Средиземном море, где уложить волосы по самой последней моде, где лучше всего пообедать и где делать покупки. В Лотас Ленде даже некоторые супермаркеты были специализированными. И когда же я забыла, как быть превосходной женой превосходного мужа, спрашивала я себя. Что в общем было глупо, поскольку я знала это с точностью до минуты. Это просто врезалось в мое сознание. Нет, не в сознание. Точнее: в сердце… Возможно, даже проникло в кровь.

Замысловатые чугунные ворота открылись передо мной как по волшебству, а затем так же закрылись. Я поехала в сторону Бенедикт Каньон, чтобы спуститься к бульвару Сансет. Там свернула налево в сторону Голливуда. Остановившись на красный свет, я увидела, как на меня уставилась женщина в коричневом «мерседесе» в левом ряду. Я улыбнулась. Люди здесь все время глазели на меня, полагая, что узнают во мне кинозвезду прошлых лет, даже не задумываясь над тем, что я слишком молода, чтобы оказаться той кинозвездой, за которую меня принимают. Вивьен Ли. Вивьен сделала подтяжку? И только потом они вспоминали, что я никак не могу ею быть, потому что Вивьен уже умерла.