ОН(А) - Анче Колла

class="p1">Молодой месяц запрягал колесницу, лил ночь на серую степь. Ни шага, ни шороха, ни шелеста, ни шепота. Шатёр да гаснущий костёр под бесконечным небом… И двести тысяч спящих вкруг, и коней столько же – не подступишься!

А только снам нет преграды.

Неслышно отодвинулся полог, впуская Каньо. Человек под шкурой пошевелился, дёрнув калеченой ногой. И успокоился вмиг, когда тёплая ладонь легла на его щеку.

«Спи… Поутру дальняя дорога, последний переход»

Запела. Едва слышна была песня, но разгладились морщины на суровом обветренном лице воина, улыбка чуть тронула губы.

«Спи, мой Тамерлан, спи… Дойдёшь до края, и я с тобой. Не дрогнет рука, не собьётся стрела, покуда тетивой твоей буду. Обгонишь ветер, достанет силы. Построишь курган о великой победе, и будет слава твоя длинней вечности. Спи, мой Тамерлан»

Ледяной ветер ворвался в шатёр. Каньо знала: пора. Скоро проснутся дозорные от зачарованного сна. Обернулась к огромному волку. Засветились звезды по серому загривку, замерцали и в ее волосах следом. Шагнула, обняла шею зверя, рванулся тот прочь, пока солнце не встало, запрещая гулять по миру призракам.

Открыл глаза Тамерлан. И будто все ещё чувствовал тёплую руку на своей щеке. Приходила…

…Выступало в рассвет великое войско, а впереди всех шёл белогривый конь в золоченой узде. Мерно позвякивали монгольские стремена, качался в такт тяжелый колчан за спиной всадника. Привычно сурово вглядывался он вперёд, но на душе легко было и радостно.

Не отсрочить судьбы мольбами, не обогнать смерти на самом быстром скакуне. Тамерлан знал.

Но из этого похода он непременно вернётся с победой. Так сказала Каньо. Ему – жена, а Небыли – сестра родная.

Гертеншалль Северный Ветер. История шестая.

(для моего папы, которого тоже слушаются все на свете паруса)

Начало этой истории было сонно-рассветным, стелило под ноги мокрый туман, что пластался по корягам и дорожной пыли, прибиваемый солнечными брызгами к земле. Кое-где туману удалось отыскать тени за мшистыми выступами, и спрятаться в них. Ненадолго.

Люди же торопились во всю прыть человеческих ног – молодых и быстрых, старых и скрипучих. Спешили выбраться к голубой воде и большому кораблю. А оттуда – скорей бы домой!

Корабль тоже спешил. Тянул нетерпеливо канат, стонал мачтами, разминая смоленые бока по волнам, рвался на волю, туда, где только небо куполом от горизонта до горизонта и резвые касатки. Крепкая привязь держала надёжно, а не то давно бы сбежал корабль, не дожидаясь людей, и поминай, как звали! (В портах ходили меж кораблей разговоры об одном таком: якобы, порвал тот якорную цепь и навсегда обрёл свободу).

Впрочем, одного человека любил он во весь парус – того, кто крепче прочих держал руль, нутром чувствовал мели, умел заговаривать ветер и касаткой свистеть на закате. Люди звали его Гертеншалль Северный Ветер. Говорят (или врут, но корабль слышал так от матросов), была с ним история – мол, привёл торговое судно домой из самого сердца океана, с порванными в ошмётки парусами после страшной бури, и быстро оно шло – будто невидимые руки толкали к родному берегу. А сам Гертеншалль стоял у руля и пел диковинную песню. И дул ей в унисон ветер с севера, и само собой плыло разбитое судно к безопасному причалу.

Большому кораблю ещё не доводилось видеть больших бурь, а и то не беда с таким рулевым, как Гертеншалль. Впрочем, какая тут непогода? Всего-то три дня и три ночи обратного пути, по знакомой до мельчайшего течения воде. Так, прогулка.

Высокое солнце гладило тёплыми лучами корабельные мачты, а из-за деревьев уже неслись голоса людей – вернулись. Стало быть, кончено ожидание.

…У всего на свете есть душа. Отчего бы не у корабля? Гертеншалль Северный Ветер знал. Как никто другой… А потому радостно было вернуться на борт.

Чужая земля – как ни прекрасна, а все же не дом. Пусть и недалекий остров-сосед, а все же не родной. И оттого особенно радостна обратная дорога! Взметнулись вверх крепкие паруса, привычно в руку лёг штурвал, засуетились матросы. Старики расселись на прогретой палубе, подставив морщинистые лица соленому ветру.

Истомившийся ожиданием корабль быстро набирал скорость привычным фарватером. И до самого заката, знай себе, мчал под стройные песни людей, подчиняясь тёплым любимым рукам. А ветер был южным, попутным.

Счастье корабля было бесконечнее вечного моря. Ходовой полудрёмой, привычными течениями, под бубнеж старшего помощника о картах и рифах, под заливистый смех и звон ромовых бутылок он шёл домой.

Как и всегда, на самую беззвездную пору паруса спустили. Смотрящий остался в рубке, а остальные расположились спать.

И тревожно стало кораблю. То ли от того, что Гертеншалль отпустил рулевое, то ли мрак был слишком плотным. Чёрное небо меж тем обняло чёрную воду, и крепко заснуло. Мир стих.

И вдруг почувствовал парусник крен, будто кто-то тянул его борт абордажной кошкой. Откуда бы? Матросы спали, смотрящий – хоть и не положено – тоже. Заплескал корабль волнами, заскрипел мачтами – Гертеншалль уж услышит! Куда там! Как заколдованные спали люди. А из темной темноты громадной скалой уже надвигался чужой корабль. Пираты? Захватчики? Сейчас перемахнут с борта на борт и спящих враз одолеют! Но вот странность: никто не спешил с воинственными криками, не рвал паруса, не цеплялся за реи. Будто и вовсе не было команды на огромном судне. И как ни быстро нёсся он навстречу паруснику Гертеншалля – а не было столкновения. Будто сквозь прошёл. Призрак… Не тот ли самый, каким моряки по всему архипелагу пугают друг друга за доброй порцией рома в бесполезный штиль?

«Отдай», – прошипело море вокруг. – «Покажи, который»

«Кто?» – чуть скрипнул палубными досками испуганный корабль.

«Рулевой. Теперь мой, остальных забирай, домой вези, целыми отпущу. Отдай рулевого»

От мачты до трюмов задрожал парусник. Немного морских миль исходил он за свою жизнь, но знал – нутром смоляным чуял – не ходить человеку живым по кораблю-призраку. А стало быть… Гертеншалль… Рванулся, что есть сил!

«Ах, так? Значит, всех возьму» – зашипел жуткий чужак. Белая ледяная морось поднялась с самого дна и до неба, затопила палубу, рубку, спущенные паруса. Дернулся корабль, стряхивая смертельную пелену, не пуская к людям. Но та снова вцепилась в дощатые перекрытия.

Первым навстречу нави выскочил помощник, паля из револьвера, да картой размахивая. Миг – и замертво упал.

«Не тот…» – прохрипел корабль-призрак. И потянулся к мальчишке-юнге.

Застонал парусник, зашатался по беспокойным гребешкам океанским, отчаянно натянул невидимый крюк-кошку. Куда