Белый крейсер - Иар Эльтеррус

Ефим Климко знал, что Алексей — не его сын, Екатерина не стала скрывать этого. Однако растил, как родного, любил и баловал, учил всему, что знал и умел сам. С раннего детства говорил с приемным сыном, как с равным, терпеливо отвечал на бесконечные детские вопросы, старался обосновывать свои ответы и объяснять непонятное, насколько понимал сам. Он страстно мечтал о большой и дружной семье, сам вырос в такой, но ничего не вышло: после вторых родов, закончившихся неудачно — родился мертвый ребенок — врачи запретили его жене рожать. Слишком слабым здоровьем отличалась уроженка дождливого Петербурга.

Приемный отец Алексея тоже в свое время послужил в царской армии — был поручиком фронтового производства, выбившимся из нижних чинов. Революцию и идею всеобщей справедливости он принял всей душой, вступив в ряды Красной Армии в момент ее основания. Воевал честно, в расстрелах безоружных не участвовал.

Капитан не знал, как матери удалось оградить его от влияния школы и улицы, однако удалось — ярым приверженцем советского строя он так и не стал. Екатерина Стрешнева с раннего детства приучила сына читать и сама подбирала ему литературу. Рассказывала о славе русского оружия, не спеша убеждала, что дворяне — вовсе не враги трудового народа, как утверждают большевики, а совсем наоборот — душа и сила России. А когда Алексею исполнилось двенадцать, он узнал, что сам дворянин и сын дворянина. И фамилия его — Коршунов.

Не выдержав, мальчик побежал за подтверждением к отцу, которого искренне любил и уважал. Тот с тяжелым вздохом подтвердил, а затем долго говорил с приемным сыном. О таких вещах, говорить о которых с детьмы было не принято. О чести и достоинстве, о вере в Бога и судьбе родной страны, о жизни и смерти. Как выяснилось, Ефим Климко не считал белых врагами, хоть и воевал с ними. Утверждал, что они тоже русские люди, только заблуждающиеся. Алексей не ожидал услышать такое от отца и очень долго думал над его словами.

Хорошо, что к тому времени мальчик научился держать язык за зубами и не стал ни с кем вне семьи делиться невероятными новостями. С тех пор его взгляд на жизнь изменился — розовые очки спали, неприглядные стороны действительности стали хорошо видны, как, впрочем, и положительные. Алексей начал учиться думать самостоятельно, анализировать происходящее и действовать, исходя из своих выводов. А главное — перестал верить в чьи-либо голословные утверждения.

Несмотря ни на что, он решил стать офицером, или, как говорили в СССР, — командиром. Ведь оба его отца, родной и приемный, являлись таковыми. Пусть один — белым, а второй — красным, но все равно офицерами, защищавшими Родину, служившими ей так, как считали правильным. Значит, и Алексею прямая дорога в армию. Он решил сразу после школы поступать на командирские курсы. Однако этим планам не суждено было сбыться — в тридцать шестом от скоротечной чахотки за несколько месяцев сгорела мама. А еще через год по чьему-то доносу арестовали приемного отца и дали ему "десять лет без права переписки". Алексей знал, что это означает…

Сына "врага народа" отправили в детдом. Правда, пробыл он там недолго, только до совершеннолетия, до которого оставалось всего полгода. Затем пришлось идти на завод учеником токаря — о военной карьере с такой биографией мечтать нечего. По крайней мере, юноша был в этом уверен.

Однако сдаваться Алексей не собирался. Работая, как проклятый, он за несколько месяцев стал ударником труда, учился всему, чему мог научиться, активно участвовал в общественной деятельности, даже притворно "отрекся" от расстрелянного приемного отца, в душе продолжая любить и уважать его. В конце тридцать восьмого юноша вступил в комсомол и вскоре стал одним из самых активных комсомольцев завода, все подчинив главной цели, ни на минуту не позволяя себе расслабиться. В конце концов он своего добился — получил рекомендацию от комсомольской организации и поступил в N-ское пехотное училище. Год проучился, а затем началась война.

Вчерашних курсантов спешно произвели в младшие лейтенанты и бросили на фронт, затыкать брешь. Красная Армия откатывалась под ударами гитлеровцев с каждым днем все дальше на восток, потери были страшными. Часть, в которую направили Алексея, очень быстро оказалась разгромлена, а ее остатки попали в окружение — реальный боевой опыт имелся мало у кого из красных командиров. Вспоминать, как из этого окружения выходили, не хотелось… А когда вышли, окруженцев начали допрашивать особисты. В чем только ни обвиняли… Слава Господу, после трех дней допросов поверили, что они не предатели — бойцы сохранили оружие, знамя и документы — и направили в действующие войска. Алексей воевал, не жалея себя, дважды был ранен, но всегда возвращался после выздоровления в родной полк — отлеживался после ранений в медсанбате, изо всех сил противься отправке в госпиталь — благо раны были не тяжелые. Остальные выжившие старались держаться возле своего первого командира. Он их тоже не забывал.

Три месяца назад Алексею дали капитана и поставили командовать так называемой ротой сокращенного состава — всего семьдесят человек. Для пехотной роты — мизер. Впрочем, и то хлеб, и с таким числом бойцов воевать можно, если умеючи. Офицер усмехнулся: за прошедшие годы Красная Армия хорошо научилась бить немцев. Как их под Курском причесали! Любо-дорого посмотреть. Он сам тоже многому научился. У врага, большей частью. Но поможет ли это? Трудно сказать. Возможно, уже сегодня сгинет. Хотелось, конечно, дожить до победы, которая, несомненно, будет, но это не от него зависит, а от Божьей милости. В Бога капитан верил, хотя, понятно, никому об этом не говорил.

Пожалуй, можно немного подремать, пока тихо. Алексей вытянул ноги и прикрыл глаза.

Из-под полуопущенных век наблюдая за задремавшим командиром, Вирт Раскедов, которого остальные знали, как Виктора Раскосова, то и дело незаметно вздыхал. Хороший человек Алексей, по-настоящему хороший, такие редко встречаются. Жаль будет с ним расставаться. А с Мыколой, Сергеем и Иваном разве не жаль? Сколько раз друг друга из безнадежных ситуаций вытаскивали, сколько вместе прошли…

Он покосился на друзей. Привык к ним. Как не хочется уходить, как не хочется в который раз начинать все заново. Но его никто не спрашивает — судя по самочувствию, переход приближается. Тошнит, холод в животе, трясет всего, по позвоночнику горячая волна то и дело прокатывается. Все симптомы налицо. Это однозначно случится сегодня, возможно, даже в ближайшие часы, если не минуты. Куда, интересно, выбросит? Как всегда, неизвестно…

Горько усмехнувшись, странник опустил голову. Знали бы друзья, сколько ему лет… Выглядит на двадцать пять, а на деле давно за двести пятьдесят перевалило. Еще два-три перехода, и триста исполнится. Сколько же все это будет продолжаться, Святой Создатель? Никто не ответил. И не ответит.

Опять придется обживаться на новом, незнакомом месте. Хорошо бы еще в индустриальный период какого-нибудь мира выбросило, а не в очередное средневековье. Чаще всего он почему-то оказывался именно в средневековье. Там, конечно, легче легализоваться, документы не нужны, зато условия жизни отвратительные. Вирт снова вздохнул. Кем он только ни перебывал за свой долгий век. От крестьянина до князя. Сколько любимых женщин и близких друзей осталось позади. Не сосчитать. В последние несколько переходов Вирт старался ни с кем особо не сближаться, чтобы меньше боли испытывать при неизбежном расставании, но не всегда выходило. Вот и сейчас не вышло. Судьбы Алексея, Мыколы, Сергея и Ивана стали ему далеко не безразличны.

С чего же все это началось? А с той злосчастной археологической экспедиции Императорской Академии Наук в звездную систему Иртайд. По крайней мере, для двадцатишестилетнего археолога Вирта Раскедова. Как он тогда интриговал, жаждая попасть в эту экспедицию, как уговоривал профессора Ниронатовича взять его. Знал бы чем это обернется… Лучше бы дома остался. Но откуда Вирту было знать? Он горел желанием участвовать в исследовании комплекса храмовых зданий неизвестной, явно нечеловеческой цивилизации, обнаруженнего кораблем дальнего поиска в пятистах с небольшим световых годах от границ Росской Империи. Ни разу до сих пор имперцы не встречали так хорошо сохранившихся древних построек. Даже император заинтересовался находкой и приказал организовать экспедицию как можно быстрее, финансировав ее из казны.

По прибытию на безымянную планету археологи ринулись лихорадочно раскапывать частично занесенные песком здания непривычных очертаний. Однако те оказались полностью пусты, если не считать покрытых абстрактной росписью стен. Неделя шла за неделей, но ничего важного найти так и не удалось. О назначении "храмов" высказывалось множество предположений, но доказать ни одно из них не представлялось возможным. Единственным относительно интересным объектом оказалось подобие украшенного по углам статуями неизвестных существ алтаря в центральном храме. Метровой высоты.