Формула от смерти, или Наследник - Эмили Берент

– Бросил тебя и твою мамочку…

– Замолчи! – уже кричу.

– Потому что мамка твоя была…

Я его не дослушиваю – со всей силы бью его пяткой по колену, выбивая из него слова и, надеюсь, коленную чашечку. Я не чувствую к нему никакой жалости, хотя знаю, что ему должно быть больно после удара, в который я попытался вложить всю силу и злость. Мне плевать, что когда-то он звался моим лучшим другом – я просто забываю об этом. Теперь я на ринге, и Коля мой противник, а на ринге я ничего не чувствую – остается только человек напротив, его движения, мои инстинкты и боксерские навыки.

Коля встаёт. Нет, он даже не встаёт, а вскакивает и налетает на меня. Похоже, надо было сильнее бить…

Отклоняюсь от удара в грудь и бью его по лицу. Раздаётся хруст, видимо попал в нос. Он снова падает. Мельком замечаю, что вокруг нас собралась толпа школьников, но меня это не волнует – со зрителями как-то даже привычнее.

Коля медленно поднимается, вытирая кровь ладонью. Его качает. Глаза, которые, казалось, пару минут назад отливали золотом, сейчас полностью золотые. Меня это сбивает с толку. У него голубые глаза…

Коля, пользуясь моментом, с воинским кличем, похожими на рычание, налетает на меня, выбивая воздух, сбивая с ног. Мы оказываемся на полу. Он сидит на моем животе, прижимая весом к полу. Я стараюсь скинуть его, но он каким-то образом сковал под собой еще и одну из моих рук. Я нахожусь в максимально беспомощном состоянии. Коля замахивается, но не успевает ударить – кто-то хватает его и стаскивает с меня, а следом помогает мне встать. В нос врезается резкий запах женских духов.

– Кузнецов, в кабинет директора! – кричит учитель русского языка прямо в ухо, словно я глухой, затем кивает в сторону Коли и произносит строго, но не поднимая голос: – А этого в медпункт.

При этом она все время раздраженно смотрит на меня, не спуская глаз, как будто я могу убежать, а я смотрю на Колю – из его носа продолжает течь кровь, глаза уже не золотые и не злые, да и вид у него растерянный. Но я не заостряю на этом внимания, отворачиваюсь и иду за не дающим мне выбора преподавателем.

Теперь меня ждут двухчасовые наставления сначала у директора школы, а потом ещё у директора детского дома, но мне плевать – во-первых, я не виноват, во-вторых, Коля это заслужил.

Глава 2

Что-то я сюда зачастил…

За последний месяц в кабинете директора детского дома я побывал уже три раза. Или четыре. Почему Людмила Александровна не может оставить меня в покое? Да ещё и заставляет часами ждать, пока не соблаговолит меня принять!

Так как ждать, видимо, придется долго, я с ногами забираюсь на подоконник и выглядываю на улицу через открытое окно. День близится к вечеру, но на детской площадке вокруг качелей, горок и турников все еще весело бегают дети, крича так громко и возбужденно, что даже до сюда доносятся их счастливые голоса. Я невольно начинаю следить за их беготней и ощущаю, как внутри нарастает раздражение. Мне всегда нравилось смотреть, как дети играют, но сейчас это почему-то раздражает. Чего они радуются? Они брошены своими родителями, никто их не любит, как можно относиться к этому с таким легкомыслием? Бесит! Но больше всего бесит, что, смотря на них, я невольно задумываюсь, что уже давно не чувствовал этого легкого и теплого чувства счастья.

Пальцы сами по себе начинают ковырять полопавшуюся от жары краску на подоконнике.

Своих родителей я никогда не видел. Говорят, что я с мамой прожил два месяца в больнице, а потом она умерла от осложнений после родов. И только по фотографиям, я знаю, как она выглядела. Она была высокой и изящной, с сияющими голубыми глазами и длинными светло-каштановыми волосами. Она была красивой и счастливой, пока отец…

– Руслан!

От неожиданности я вздрагиваю и, отбросив мысли о маме, оборачиваюсь на голос.

– Зачем так орать? – сделав максимально равнодушный тон, смотрю на Людмилу Александровну. – У меня чуть инфаркт не случился.

– Во-первых, я на тебя никогда не «ору», а, во-вторых, это еще кто кого до инфаркта доведет. Сколько раз я тебе говорила не сидеть на этих бедных подоконниках! Ты мне с них всю краску ободрал! – я не вижу ее мимику, так как за ее спиной через окно ярко светит солнце, делая из неё тёмный силуэт, но и без этого я прекрасно знаю выражение ее лица.

Слезаю с «бедного» подоконника, пряча в кулаке оторванную краску.

– Да что вы, прям как в школе…

Но директор меня уже не слушает, она поворачивается и заходит обратно в кабинет, и мне ничего другого не остаётся, как идти следом, по пути выбрасывая краску.

В комнату мне приходится входить, практически закрыв глаза – солнце светит прямо в лицо, но мне незачем разглядывать кабинет. Здесь нет ничего кроме стеллажей, наполненных папками, и стола, стоящего таким образом, что директор сидит правым, а посетители левым боком к двери. Единственное, что украшает кабинет – огромное количество комнатных растений: на подоконниках, в углах, на полках и одно маленькое с ярко-красными цветами в углу стола.

Сажусь и поднимаю глаза, прослеживая перемещение директора по кабинету. Солнце светит сбоку, забираясь мне в глаза и заставляя жмуриться, поэтому не выдержав, я опускаю взгляд, упираю его в ладони. Замечаю, что на указательный палец правой руки прилип небольшой кусок краски. Кончиками ногтей крошу его.

Людмила Александровна, словно специально, не обращает внимания на то, что мне мешает солнечный свет. Она спокойно садится и берёт двумя руками ручку.

– Ну, что? – говорю, прерывая напряженное молчание, которым она любит нагнетать перед тем, как начать пилить. Я, конечно, знаю что, но и обсуждать это нет никакого желания.

– И не пытайся состроить из себя ничего не знающего дурочка, Руслан Михайлович. Ты прекрасно знаешь, зачем я тебя позвала.

Она замолкает. Чувствую на себе её ожидающий пристальный взгляд. И что она от меня ждёт? Исповеди? Ее не будет. Ответного взгляда? Тогда пусть закроет жалюзи.

Словно услышав мои мысли, она встает и закрывает жалюзи, наконец позволяя мне поднять глаза. Затем выходит из-за стола и встаёт передо мной, оперевшись руками на стол.

– Что случилось, Руслан? – ее голос становится более спокойным и даже нежным, что вызывает раздражение. – Он же твой лучший друг. Я не понимаю…

– Он не мой лучший друг, – перебиваю, наверное, слишком грубо, но мне плевать.

Людмила Александровна опускает глаза, пальцами задумчиво стучит по краю стола.

– Хорошо… – недовольно растягивает слово и заходит обратно за стол. Садится, снова взяв ручку, и продолжает говорить все больше