От первого лица - Мураками Харуки

Жуя тост с маслом, она поинтересовалась, на каком факультете я учусь. Я ответил, что на филологическом.

– Хочешь стать писателем? – спросила она.

Я честно признался, что не собираюсь. В те годы я об этом даже не помышлял (хотя у меня в группе чуть ли не каждый открыто заявлял, что непременно писателем станет). Услышав такой ответ, она, похоже, утратила ко мне всякий интерес. Не то чтоб он у нее ко мне был, но всё же.

Как-то странно было видеть при ярком свете полотенце с четкими следами зубов. Она, похоже, впивалась в него рьяно. Днем даже трудно вообразить, что маленькая худенькая женщина с землистым лицом способна на такое: при лунном свете, в моих объятиях кричать так страстно.

– А я сочиняю танка, – вдруг ни с того ни с сего произнесла она.

– Танка?

– Знаешь, что это?

– Конечно.

Я мало что смыслил тогда в жизни, но что такое танка, разумеется, знал.

– Хотя, если хорошенько подумать, человека, сочиняющего танка, вижу впервые.

Она радостно рассмеялась.

– Как видишь, и такие существуют.

– Ты в каком-нибудь литературном кружке?

– А при чем тут? – ответила она, слегка пожав плечами. – Танка можно и просто так сочинять, разве нет? Это ж не баскетбол.

– О чем пишешь?

– Хочешь послушать?

Я кивнул.

– Серьезно? Или ты это так, разговор поддержать?

– Серьезно, – ответил я, не кривя душой. Мне действительно захотелось узнать, о чем пишет стихи женщина, которая накануне, тяжело дыша в моих объятиях, выкрикивала имя другого мужчины.

Она замялась.

– Прямо сейчас я не могу, как-то неловко. К тому же утро. Но у меня вышло что-то вроде сборника. Если тебе правда интересно, могу прислать. Только запиши мне имя и адрес.

Я написал их на листке из блокнота и отдал ей. Она прочла, свернула бумажку вчетверо и сунула в карман пальто – изрядно поношенного, светло-зеленого. Рядом с круглым воротником на нем была приколота серебристая брошь – ландыш. Помню, как ослепительно сверкала она в лучах солнца, лившихся в мое южное окно. Я совсем не разбираюсь в цветах, но почему-то именно ландыши нравятся мне с детства.

– Спасибо за приют. Мне правда не хотелось одной возвращаться в Коганэи. Серьезно, – сказала она, уже выходя из квартиры. – У девчонок иногда такое бывает.

Мы оба прекрасно понимали, что вряд ли увидимся вновь. Просто в ту ночь она не хотела возвращаться одна в Коганэи, только и всего.

Через неделю по почте пришел сборник стихов. Если честно, я и не наделся его получить. Мне казалось, что женщина та, расставшись со мной, забудет, даже как меня зовут, пока доедет до Коганэи (или хотя бы постарается сделать это как можно скорее). А уж тем более вряд ли станет тратить на меня время: класть сборник в конверт, писать на нем адрес и имя, – и деньги на марку, опускать в почтовый ящик, а то и на почту идти. Поэтому, обнаружив как-то утром в ящике конверт, я очень удивился.

Назывался сборник «К каменной подушке», имя автора – просто «Тихо». И не поймешь, настоящее это имя или псевдоним. На работе мне приходилось несколько раз слышать, как обращались к той женщине, но вспомнить имя теперь я не мог. Хотя был уверен в одном: звали ее не Тихо. На простом канцелярском конверте светло-коричневого цвета имя и адрес отправителя не значились, внутри – ни письма, ни открытки: лишь тоненький сборник стихов, сшитый чем-то похожим на бечевку от воздушного змея. Но отпечатано не на мимеографе, а красивым типографским шрифтом. Бумага – плотная, качественная. Возможно, она сама укладывала по порядку страницы, вставляла их в картонную обложку и старательно сшивала каждый экземпляр бечевкой, чтобы сэкономить на типографском переплете. Я попробовал представить, как она все это кропотливо делает, но ничего у меня толком не вышло. На первой странице значился номер «28», оттисненный нумератором: наверняка это 28-й экземпляр коллекционного издания. Интересно, какой вообще был тираж? Цена нигде не указывалась – может, ее и вообще не было.

Я не стал тотчас открывать этот сборник, а положил на стол и время от времени поглядывал на обложку. Вовсе не оттого, что мне было неинтересно, просто я понимал: нужно себя настроить, чтобы прочесть чей-то сборник стихов, – тем более, если этот кто-то всего неделю назад лежал в твоих объятиях. Хотя бы из вежливости. Сборник в руки я взял и открыл первую страницу только под конец недели. Прислонившись к стене у окна, в свете зимнего вечера я прочел те стихи. Там их было 42, по одному на каждую страницу сборника. Это немного. Ни предисловия, ни послесловия не было. Даже не стояла дата публикации. Просто на белых страницах с широкими полями – строчки, напечатанные прямым черным шрифтом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Конечно, шедевров там я не ждал. Говорю же, у меня был к этим стихам личный интерес. Какие танка пишет женщина, кричавшая мне в ухо чье-то имя? Однако, просматривая сборник, я поймал себя на том, что некоторые стихи мне нравятся по-настоящему.

О танка я почти ничего не знал (как и сейчас, в общем-то, не знаю), поэтому судить объективно, какой из стихов по канонам жанра превосходен, а какой не очень, я не могу. Но если не ставить им оценок, несколько – если быть точным, восемь – как-то запали мне в душу.

Вот два, например:

Нынче насталоНынешнее «сейчас» – миг,Который надоСделать неотвратимымИ считать его такимВетром с гор снеслоЦветку голову напрочьБез объяснений —Водицы бы июньскойПод корень гортензии

Как ни удивительно, стоило мне открыть сборник, пробежать глазами по крупному шрифту черных строк, а потом прочесть некоторые вслух – и, представьте, в памяти у меня ожил облик той женщины, какой она увиделась мне в ночь нашей встречи. Не та невзрачная фигура, какой она предстала мне наутро, а ее тело в лунном свете, с сияющей кожей, которое я ласкал. Идеально округлые груди, маленькие твердые соски, редкие черные волоски на лобке, влажное от страсти лоно. В оргазме она, изо всех сил закусив полотенце, закрыв глаза и тяжело дыша, вновь и вновь старалась выкрикнуть мне имя другого мужчины. Какое-то заурядное имя. Уже и не вспомню какое.

Полагая, чтоМы больше не встретимся,Также считаю:Ничто не помешаетИ нашим новым встречамСвидимся илиВсё так и закончится,Как у нас сейчас:Я приманена светомИ растоптана тенью

Пишет она по-прежнему танка или нет, я, конечно, не знаю. И, как уже говорил, понятия не имею, как ее зовут, а лицо вряд ли смогу описать. Помню я лишь имя на титульном листе – «Тихо», помню беззащитное мягкое тело, скользкое в белесом лунном свете из окна, и две маленькие родинки сбоку от носа, похожие на созвездие.

Возможно, она уже умерла. Приходит мне и такая мысль. Иногда ни с того ни с сего начинает казаться, что она в какой-то миг взяла и покончила с собой. В ее стихах – по крайней мере, во многих танка из того сборника – вне всякого сомнения можно увидеть и образ смерти. При этом почему-то голова непременно отсекается клинком. Возможно, для нее то был особый способ умереть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})За стеной дождяЛьющего без продыхуС самого утраБезымянным топоромСумеркам рубят шею

Но в глубине души я надеюсь, что она все еще жива где-то на белом свете. Нет-нет да и подумаю: вот бы она по-прежнему сочиняла стихи… С чего бы это? Почему снова и снова я возвращаюсь к этой мысли? Нас с нею ничего не связывает. Столкнись мы на улице или окажись за соседними столиками в ресторане, вряд ли узнаем друг дружку. Наши две прямые вдруг сошлись в какой-то точке – а потом их снова развело.