Апраксинцы - Николай Лейкин

Декабрь мѣсяцъ, а въ особенности за нѣсколько дней до праздника — время торговое, боевое. какъ выражаются апраксинцы, покупатель все денежный: кто идетъ купить себѣ обновку къ празднику, кто подарки для прислуги, а кто и самъ несетъ продать какое-нибудь лѣтнее платье, чтобъ было бы съ чѣмъ встрѣтить праздникъ. И это тоже не безвыгодно для апраксинцевъ; обыкновенно вещи эти пріобрѣтаются за безцѣнокъ. Еще денька два-три — и по Апраксину запестрѣютъ цвѣтные околышки фуражекъ. Чиновники получатъ награды и бросятся покупать себѣ и своимъ дорогимъ половинамъ обновы. Тогда только припасай торговцы ситцу, сапоговъ. башмаковъ и тому подобныхъ вещей, безъ чего не можетъ обойтиться ни одна проза жизни. Въ это время чиновники бываютъ чрезвычайно любезны.

— Ну что, какъ торгуете? спрашиваютъ они молодца, платя ему за товаръ новенькими кредитными билетами.

— Ничего-съ, теперь хорошо. Новенькіе… съ молоточка! замѣчаетъ тотъ, принимая бумажки.

— Подъ номеръ! сейчасъ только получилъ, — и чиновникъ съ важностью ударяетъ по тощей пачкѣ бумажекъ.

Въ эту минуту онъ счастливъ.; онъ испытываетъ въ рукѣ пріятную тяжесть въ видѣ двадцати, тридцати рублей. Вы, господа богачи, вы не поймете его счастія!

Вотъ теперь, только-что отворили лавку, не успѣли еще мальчики и половъ вымести, какъ уже и покупатели зашныряли по рядамъ. Первой покупательницей была какая-то старуха въ истасканномъ салопѣ и изломанной шляпкѣ. Шляпка эта потому только могла носить такое наименованіе, что была надѣта на голову. Старуха желала прикупить по образчику аршинъ ситцу.

— Ну, для почину староплендія ввалилась! проговорилъ одинъ молодецъ. — Отначь! крикнулъ онъ другому молодцу, которому старуха показала образчикъ. И молодецъ отначилъ, то-есть отказалъ старухѣ. Та не поняла этого техническаго выраженія и поплелась далѣе.

Вотъ уже и одиннадцатый часъ. Молодцы послали мальчика въ трактиръ заварить чай. На Апраксиномъ пьютъ чай по четыре и по пяти разъ въ день, а у тароватыхъ хозяевъ и болѣе. Въ какое угодно время пройдите вы по рядамъ — навѣрно увидите молодцовъ, пьющихъ чай. Пьютъ обыкновенно въ прикуску или, какъ называютъ туземцы, съ угрызеніемъ. На Апраксиномъ есть легенда про одного скупаго хозяина, который поилъ молодцовъ чаемъ, и изъ экономіи, чтобъ они не съѣдали слишкомъ много сахару, не давалъ имъ его въ руки, а привѣшивалъ на ниткѣ къ потолку; когда они пили, то, желая усладиться, могли подходить и лизать этотъ кусокъ.

Но какъ ни грѣлись молодцы чаемъ, а согрѣться не могли: русскій морозъ взялъ свое. Вотъ стоятъ они на порогахъ, отъ холода постукиваютъ ногами, помахиваютъ руками и громко зазываютъ покупателей, перечисляя всѣ имѣющіеся у нихъ товары.

По ряду идетъ молоденькая, хорошенькая дѣвушка изъ моднаго магазина, подобрать подъ образчикъ кусокъ лентъ.

— Пожалуйте, здѣсь покупали! говоритъ довольно красивый молодецъ, занятый закручиваніемъ лѣваго уса. — Иванъ, что рогъ-то разинулъ? Пусти пройти старушку! острить онъ.

Дѣвушка опускаетъ глазки и проходитъ.

— Славная штучка! замѣчаетъ усатый молодецъ.

— Готовое платье, сертуки, жилетки модныя, фуражки, шапки бобровыя! Здѣсь покупали, купецъ! — слова эти относятся къ одѣтому въ тулупъ мужику. Услыша такое лестное для себя наименованіе и имѣя нужду въ покупкѣ, онъ нейдетъ далѣе, а заходитъ въ лавку.

Вообще, зазывая покупателя-мужика, его именуютъ купцомъ, солдата — кавалеромъ, мастероваго — хозяиномъ, деревенскую бабу — теткой, молоденькую горничную — умницей; всѣхъ же имѣющихъ счастіе носить шляпку — сударыней, а офицеровъ и даже чиновниковъ, ежели на фуражкѣ ихъ красуется кокарда — вашимъ благородіемъ; когда же эти личности зайдутъ въ лавку и купятъ чего-нибудь не торговавшись, то, прощаясь съ ними, ихъ навѣрное назовутъ вашимъ превосходительствомъ.

— Но войдемте, читатель, въ какую-нибудь лавку. Вотъ вывѣска гласитъ, что это лавка купца Калистрата Берендѣева; на ней изображены съ одной стороны сапогъ, съ другой башмакъ, и посрединѣ надпись: «продажа сит. ват. кал. сап. баш. и другихъ суровскихъ товаровъ». У входа на поpогѣ стоитъ огромная корзина съ ватой и двое мальчишекъ, съ ногъ до головы замаранные ею, отчего они кажутся какъ-бы сейчасъ обсыпанными снѣгомъ. У прилавка стоитъ баба въ ситцевомъ, на заячьемъ мѣху, шугаѣ. Молодецъ мѣряетъ ей на деревянный аршинъ коленкоръ; желѣзный аршинъ лежитъ поодаль.

— Да ты бы, косатикъ, на желѣзный мѣрилъ.

— Да нешто тебѣ не все равно, тетка? На этотъ мѣрить-то способнѣе. Вишь тотъ такъ накалился морозомъ, что его и въ руки не возмешь.

— Да уважь меня, миленькій!

— Чего уважать-то, тетка! Ужъ такую цѣну беремъ. На желѣзный будетъ дороже стоить.

— Да ужъ мѣрій, мѣрій, что съ тобой! Мнѣ-бы еще вотъ ситчику на рубашку для паренька нужно.

— Изволь, есть, что-ни-наесть важнецъ! Манеръ хорошій, генеральша вчера для сыновей брала.

— Мнѣ-бы, знаешь, эдакой манерецъ: собачками, али вавилонцами.

— Да нынче такихъ не носятъ, все травками. Вотъ возьми, — лихой манеръ! И краска прочная: въ трехъ щелокахъ стирай, не слиняетъ.

На стулѣ сидитъ дама въ капорѣ и примѣриваетъ калоши; она изрыла цѣлый ворохъ обуви, но ничто ей не нравится.

— Малы мнѣ эти калоши, говоритъ она.

— Помилуйте! возражаетъ ей на это молодецъ, для большей учтивости какъ-то проглатывая слова:- разносятся, только до первой сырости. А то не угодно-ли вотъ эти примѣрить? Всего за каблуки и застежки полтина дороже.

— Велики! отвѣчаетъ дама, чуть не брося калоши.

— Извѣстно, ножа новая; носить будете — обтянется, сядетъ, да и носить свободнѣе.

Но какъ ни увѣрялъ молодецъ, что велики, такъ сядутъ, а малы такъ разносятся, — дама не купила ничего, а надѣвъ свои старыя сандаліи, вышла изъ лавки.

— Вишь, шлюха, нарыла сколько! прошепталъ молодецъ, принимаясь убирать товаръ, и послѣ крикнулъ:- съ собой-ли деньги-то?

— Что, что ты сказалъ, мерзавецъ? Повтори! завопила дана. — Ахъ ты скотина! ахъ ты мужикъ, невѣжа! Да знаешь-ли кому это ты сказалъ? Я чиновница! У моего мужа двадцать подчиненныхъ… Да ежели я ему на тебя, мерзавца. пожалуюсь, такъ онъ тебя въ бараній рогъ согнетъ. Въ тюрьмѣ сгніешъ. Дай мнѣ сейчасъ номеръ отъ твоей лавки!

— У насъ такихъ не водится.

— Не водится… грабители! Все равно, я знаю твою лавку. Я тебѣ покажу, мерзавецъ!

— А ну-ка покажи! крикнулъ кто-то съ порога, но разгнѣванная дама уже не слыхала этихъ словъ и вошла въ лавку напротивъ.

Вонъ въ лавкѣ готоваго платья купца Харламова нѣтъ ни одного покупателя. Молодцы — кто пьетъ чай, а кто грѣется, помахивая руками и выбивая ногами мелкую дробь. Холодно. Морозъ такъ и кусаетъ носы; даже лавочный котъ озябъ, стоитъ и трясетъ лапкой. Звонко, какъ валдайскіе колокольчики, кричатъ мальчишки на порогѣ, зазывая покупателей.

— Самъ идетъ! крикнулъ одинъ изъ мальчиковъ, завидя хозяина.

Эти слова произвели магическое дѣйствіе: одинъ приказчикъ чуть не захлебнулся чаемъ и только къ счастію, что отдѣлался обжогомъ. Всѣ бросились за прилавокъ и выстроились какъ солдаты передъ командиромъ, а обжогшійся молодецъ снялъ съ полки кусокъ матеріи и неизвѣстно для какой цѣли началъ его раскатывать. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько времени въ лавку вошла толстая фигура самого, то-есть хозяина, въ енотовой шубѣ съ поднятымъ воротникомъ и въ котиковой фуражкѣ.

Вошедши въ лавку, Харламовъ помолился образу, вынулъ клѣтчатый синій платокъ, освободилъ имъ свою бороду отъ сосулекъ и вытеръ свою клюкву, то-есть, виноватъ! — носъ. Клюквою прозвали этотъ носъ апраксинцы за его красно-сизый цвѣтъ; собственно же онъ ничего не имѣлъ общаго съ клюквой, а скорѣе походилъ на кусокъ дикаго мяса. Вытерши свой носъ, Харламовъ вышелъ на порогъ поглаживать свой животъ.

— Степану Иванычу! привѣтствовалъ его купецъ Блюдечкинъ съ порога своей шавки.

— Ивану Григорьичу почтеніе! отвѣчалъ Харламовъ, не приподнимая фуражки, и повернувшись, снова вошелъ въ лавку.

— Продавали сегодня? спросилъ онъ молодцовъ.

— По-малости, отвѣчали тѣ;- два тулупа, сертукъ да брюки…

— Только даромъ хлѣбъ ѣдите! Никакого знакомства съ покупателемъ завести не можете. Только одно на умѣ, какъ-бы брюхо набить! — И онъ началъ подниматься по лѣстницѣ во второй этажъ.

— Ну, разлаялся!… сердитъ. Вѣрно сама водки не дала, — замѣтилъ молодецъ.

— Здравствуйте, господа! извините, здравствуйте! проговорилъ скороговоркой вбѣжавшій въ лавку Блюдечкинъ.

Блюдечкинъ былъ совершенная противоположность Харламову: тоненькая, невысокая фигура съ клинистою рыженькою бородкою и плутоватыми сѣренькими глазками. Фигуркѣ этой было лѣтъ подъ пятьдесятъ. Она обладала двумя торговыми заведеніями на Апраксиномъ, имѣла до десятка лавокъ, которыя отдавала въ наемъ, пользовалась у торговцевъ неограниченнымъ кредитомъ и слыла за богача. Разговаривая, Блюдечкинъ вмѣшивалъ двѣ поговорки: «извините» и «не обидьтесь».