Разоблачение - Дженнифер Макмахон

– Должно быть, там какой-то мертвый зверек, – сообщил Генри, стоявший рядом с входной дверью. – Наверное, одна из кошек застряла и не смогла выбраться.

Тесс что-то проворчала в ответ, сосредоточенная на своих поисках среди кухонных шкафчиков.

Первый этаж хижины представлял собой одно большое помещение, разделенное на гостиную, кухню и столовую. В дальнем конце гостиной с потолка свисали портьеры, отгораживавшие место, где спали Сьюзи и Уинни. Даже сейчас Генри не стал отодвигать занавес, не желая нарушать их уединение. Вместо этого он обратил внимание на стул у окна, стоявший слева от портьеры, и ощутил легкую тошноту, когда увидел обрывки веревки, обмотанные вокруг ручек и ножек. Он помнил ощущение жесткой щетинистой веревки, ворочавшейся в его руках, словно непоседливый зверек, когда он вязал узлы.

«Крепче, Генри, – сказала ему Сьюзи. – Вяжи крепче».

– Тунец! – воскликнула Тесс, державшая в руке две консервных банки, и повернулась к шкафу, чтобы достать банку сгущенки. Ее огромный живот уперся в столешницу, и она торжествующе вскрикнула. Кошки громко замяукали. Генри перевел дух и продолжил осмотр, пока Тесс расставляла миски и выдвигала непокорные разбухшие ящики, гремя столовыми приборами в поисках открывалки для консервов.

Все осталось на месте. Сюда не вторгались вандалы или подростки, искавшие место, где можно накуриться травки и как следует оттянуться. Все казалось застывшим во времени, как в музейной диораме. Генри наполовину ожидал, что сейчас войдет Сьюзи своей танцующей походкой, оживленно жестикулируя по поводу очередного странного проекта, и рукава ее шелковой блузки будут трепетать, словно крылья бабочки.

На столе было полбутылки текилы и пять пустых бокалов. В бутылке плавала дохлая мышь. «Счастливый засранец», – подумал Генри, глядя на утонувшего грызуна, и снова ощутил подступающую тошноту.

Кроме того, на столе оставались еще пять тарелок, грязные столовые приборы и мятые полотняные салфетки. Мыши дочиста подобрали крошки и вылизали тарелки.

В углу стола лежала так и не отправленная записка с требованием выкупа, составная картинка из букв и слов, тщательно вырезанных из газет и журналов. Генри прочитал последнюю строчку: Если вы не последуете нашим инструкциям, то мы убьем вашего сына.

На кофейном столике перед диваном Генри обнаружил старый «Поляроид» Уинни с кучкой фотографий, разбросанных как карты Таро перед гадалкой, предсказывающей не будущее, а прошлое. Генри посмотрел на Тесс, которая была слишком занята с кошками, чтобы следить за ним. Не глядя на снимки, он убрал их в свой рюкзак. Под фотографиями обнаружился дневник Сьюзи – тяжелый блокнот для записей в твердой черной обложке, на которой красным лаком для ногтей было выведено: РАЗОБЛАЧЕНИЕ = СВОБОДА. Он провел дрожащим пальцем по глянцевитым буквам; затем, не открывая дневник, отправил его туда же, куда и фотографии. Взвалив на плечи и без того невероятно тяжелый рюкзак, он с тоской посмотрел на дверь. Генри боролся с желанием выбежать из хижины и подышать свежим воздухом. Ручеек холодного пота пробежал у него между лопатками. Тесс называла их «костяными крыльями».

Крылья.

Сьюзи всегда носила длинные блузки свободного покроя приглушенных землистых оттенков. Вместе с черными легинсами и потрепанными армейскими ботинками на высокой шнуровке. Это была ее стандартная униформа.

– Мы не должны надолго оставаться здесь, – пробормотал он, скорее самому себе, чем своей жене. Мы вообще не должны были приходить сюда. Это не было частью сделки. Той последней ночью они обещали друг другу никогда не говорить о том, что случилось. Никогда не возвращаться. А если кто-то вдруг свяжется с ними насчет Сьюзи, они должны были ответить, что в конце лета, когда они в последний раз видели ее, она собиралась уехать на запад, в Калифорнию. Разве не сама Сьюзи рассказывала им, что секрет действительно хорошей лжи заключается в блестящей жемчужине правды, скрытой внутри?

Генри посмотрел на Тесс, которая расставляла миски с тунцом и разбавленной сгущенкой. Она опустилась на колени, чтобы достать до пола, и ей приходилось обеими руками упираться в столешницу, чтобы подняться обратно. Кошки сражались между собой за место возле мисок.

– Осторожно, – предупредил Генри. – Они больше не знают тебя.

Он всегда ненавидел кошек, не помнил их клички и не следил за их маленькими историями. Теперь у него были причины полагать, что они могут оказаться опасными, а Генри считал первой обязанностью мужа и будущего отца обеспечить безопасность жены. Он не мог контролировать происходящее, но изо всех сил старался быть готовым ко всему. Надейся на лучшее, но готовься к худшему: неплохой лозунг для уроженца Вермонта.

Они были женаты четыре месяца и окончили колледж не более года назад, так что Генри иногда тупо удивлялся, когда видел обручальное кольцо у себя на пальце. Девушка, с которой он не рассчитывал связать свою жизнь, теперь стояла на разоренной кухне и кормила изголодавшихся кошек, а на ее распухшем пальце красовалось такое же золотое кольцо – физическое, ощутимое доказательство их связи. Как будто ребенок не был достаточно веским доказательством.

Его отец оплатил скромную свадьбу, а затем убедил их переехать к нему. Мать Генри умерла год назад в просторном, беспорядочно построенном фермерском доме, оставив мужа в одиночестве. Там было много свободного места для всех, много места для их личной жизни. И там был бассейн, который Рут, мать Генри, распорядилась обустроить за несколько лет до своей смерти. Тесс он очень нравился.

– Новорожденные дети, которые выходят из утробы, уже умеют плавать, – сказала она как-то Генри. – Это инстинкт. Мы сразу же поместим малышку в воду, и она начнет плавать еще до того, как научится ползать.

Генри скривился и подумал: «Еще посмотрим».

Ему была ненавистна эта мысль. Бассейн во дворе сам по себе был роскошью, но в Вермонте, где им можно было пользоваться лишь три месяца в году, он казался полнейшей глупостью. Не говоря уже о том, что это просто опасно.

Генри работал с отцом на полную ставку в компании «Дефорж», откладывая деньги для ребенка. Весь день он проводил с рабочими бригадами и носил футболку с логотипом компании, заправленную в белые джинсы художника, и возвращался домой вечером, чтобы поработать дома. Он подготовил детскую для ребенка и вычистил один из небольших сараев на заднем дворе, чтобы Тесс могла использовать его как свою мастерскую. Он обезопасил все комнаты и надел предохранительные колпачки на все стоки, установил пластиковые замки на шкафчики с лекарствами и средства для очистки дома, покрыл монтажной пеной все острые углы мебели. Он осушил бассейн. Он даже часто готовил ужин для своей жены и отца. Когда Генри наконец ложился в постель, то спал крепко и без сновидений, а просыпался отдохнувшим и готовым к новому дню. В жизни Генри не было времени для того, чтобы оглядываться назад и думать о том, что произошло тогда в хижине. Он жил в мире, где правило настоящее и ближайшее будущее. Поэтому он так воспротивился настоятельному предложению вернуться в хижину после того, как растает снег.

– Зачем тебе это понадобилось? Мы же поклялись никогда не возвращаться туда.

– Я хочу последний раз оглядеться вокруг до рождения ребенка. Мне просто нужно это сделать, Генри.

– Но мы заключили соглашение, – напомнил он.

– Я пойду, с тобой или без тебя.

Генри понимал, что нет смысла спорить с Тесс особенно теперь, на позднем сроке беременности. Если бы она сказала, что хочет феттучини с пармской ветчиной в три часа ночи, то нашла бы способ получить желаемое, даже если это означало бы, что Генри отправится в круглосуточный супермаркет и лично приготовит это блюдо.

Генри не имел иного выбора, кроме присоединения к ее паломничеству. Сделать все возможное, чтобы ей ничего не угрожало. Но здесь, в хижине, это казалось невероятно трудной задачей.

Он поднялся в мансарду, где спали они с Тесс и где был зачат их ребенок. Их постелью был старый футон, уложенный на пол и забросанный спальными мешками, которые теперь были изгрызены мышами. Словно торопливый вор, он быстро перебрал их пожитки: одежда, сложенная в молочных коробках, заплесневелые книги, краски и кисти Тесс, его инструменты для резьбы по дереву. Он подхватил холщовый сверток со стамесками, тисочками и ножиками и запихнул его в рюкзак вместе с некоторыми лучшими кистями Тесс. Краски остались на месте.

Мансарда была тесной и душной. Генри быстро спустился по лестнице и на этот раз направился прямо к закутку за портьерой, сдвинув ее рывком, словно ожидал найти Уинни и Сьюзи, если будет действовать решительно. К черту приватность! Но их кровать была пустой. Одежда валялась на полу вместе с армейскими ботинками и белыми теннисными туфлями с замысловатым узором. Коробка с высохшими фломастерами. Кальян, изготовленный из пластикового мишки, когда-то заполненного медом. Пустая винная бутылка с огарком свечи в горлышке, следы от красного воска на стекле, словно засохшая кровь. А дальше, на стене за их самодельной постелью, был лось, занимавший всю стену. Не деревянная скульптура, – которая, как было известно Генри, валялась за хижиной в виде мелких кусочков, – а картина: девять холстов, составленных вместе, исследование Сьюзи перед ее реальным проектом, перед той самой скульптурой, которая была их концом.