Белая шхуна - Анатолий Васильевич Митяев

не очень хочешь ты пить, если говоришь так, — прохрипел Прошка. — У тебя, верно, глотки больше, чем мои. И ты больше меня выпил.

Тут схватил Прошка жбан, прижал его к губам и выпил свой глоток. И чужой выпил.

Он долго ещё сосал горловину жбана — пока не упал на дно лодки.

Андрей ничего не сказал товарищу. Может быть, он не знал, что сказать. Может быть, не хотел. А может быть, не было у него сил прошептать слово.

…Случилось, на лодку наткнулись зверобои. Андрей и Прошка ещё были живы. Зверобои выходили их, доставили домой.

Парни поправились. Стали собираться снова в море.

А о том, что случилось у них, какой разговор тогда был, никому не сказали.

Провожать Андрея и Прошку пришло всё село. Все желали им удачи.

Был час прилива. К берегу катилось море. Водяной вал выбегал на сушу и, разлившись, пропадал в песке, оставляя, как отметину своей силы, полосу пены. Тут же бежал новый вал, он гремел ещё сильнее, ещё дальше кидал пену.

Андрей выбрал время, толкнул лодку навстречу волне. Лодка подскочила на гребне.

Андрей ударил вёслами, сорвал лодку с гребня, и она понеслась в море.

Прошка толкнул свою лодку. А вода ударила её под днище и выбросила на песок. Прошка стянул лодку с песка, снова толкнул её. Вода опять отшвырнула лодку. В третий раз, когда показалось всем, что Прошка удержится на гребне, с моря — из самой его глубины, что ли? — прикатился гремучий вал. Он ударил Прошкину лодку и выкинул её далеко за чертой пены, за грядой камней на сухой луг.

Прошка поднялся на ноги, стёр мокрым рукавом песок с лица, поглядел на поморов. Дети, испуганно озираясь, девушки, закрыв лица платками, побежали к домам. А старики стояли на прежнем месте и глядели в землю. Но вот и они пошли в село.

Знали поморы, если море не пускает к себе человека, значит, человек когда-то сильно обидел море. А тот, кто обидел море, может обидеть друга, даже может выпить его глоток воды, когда в этом глотке вся жизнь.

После этого ушёл Прошка в леса, и никто его больше не видел.

Но говорили, будто бы каждый год, когда море очищается ото льда и начинается весенний промысел, на берегу появляется человек, похожий на Прошку.

И как встанет этот человек у моря, море начинает гнать к берегу льдины, и на целую неделю снова наступают холода, от которых гибнут птицы, прилетевшие на взморье вить гнёзда.

Зелёная бутылка

В матросском сундучке, обитом медными полосками, между пачкой крепкого табака и тельняшкой, скатанной в трубку, лежала бутылка. Бутылка из зелёного стекла.

Она попала туда после весёлого праздника в честь морского бога Нептуна. На каждом корабле бывает такой праздник, когда корабль переходит из морей северных в моря южные. В тот день матросы сидели на палубе и пели морские песни. На солёном ветру бутылка сама подпевала морякам. И чем меньше вина оставалось в ней, тем громче тянула она своё «угугу».

Матросы были ладные люди. Их кожа потемнела на солнце, их волосы на солнце выгорели. Руками они могли гнуть железо, и этими же руками писали ласковые письма детям и жёнам. Стоит ли удивляться, что бутылке было приятно плавать на одном корабле с ними. Она тоже полюбила плеск и грохот волн, скрип балок в трюме и не боялась, когда матросский сундучок начинал метаться по каюте. Это гулял шторм, что, в общем-то, на море случается часто.

Однажды волны гремели особенно яростно. Сундучок прыгал по каюте, бутылка каталась в нём, натыкаясь то на пачку табака, то на тельняшку. Вдруг сундучок замер на месте. Бутылка испугалась. Ведь это означало, что корабль тоже внезапно остановился. Кто мог остановить его в бушующем море? Может быть, кит? Но киты уплывают от шторма в тихие воды…

Прошло какое-то время, сундучок опять начал качаться, а потом его крышка открылась. Бутылку взял в руки матрос.

«Угугу! Какой страшный ветер! — загудела бутылка. — Как низко идут тучи! Какие огромные волны! Как ломают они корабль, застрявший в камнях!.. Угугу! Как мал остров, на который выбрались матросы, — просто скала в открытом море! Что же станет теперь с вами, храбрые люди? Кто спасёт вас, кто приплывёт за вами к этой скале?»

— Только ты можешь нас выручить, — сказал матрос и поднял бутылку высоко вверх. — Ты из крепкого стекла, из зелёного стекла. Помоги нам, донеси людям весточку о нашем несчастье!

«Угу! — коротко ответила бутылка. — Да. Конечно! Не сомневайтесь! Я буду плыть бесстрашно, как плавали вы на своём корабле. Я доплыву до людей, расскажу о беде. Они придут на помощь».

Матрос вложил в бутылку записку, залепил смолой горлышко, чтобы не попала вода. После этого опустил бутылку в море. Волна подхватила её, подкинула, передала другой волне с белым пенным гребнем. Скоро ничего, кроме гремящих волн, не было вокруг зелёной бутылки. Но она плыла без страха. Страх ведь проходит, когда знаешь, что только ты — и никто другой — можешь спасти товарищей.

Как волны бегут друг за другом, так бежало время. И дни были похожи на белые верхушки волн, а тёмные ночи — на пропасти между водяными валами. Может, неделя прошла так, может, больше.

Но море понемногу успокаивалось.

Заблестело солнце.

Из далёких глубин поднялись к поверхности рыбы. Толпы медуз, выставив на ветер свои прозрачные парусочки, путешествовали по безбрежному царству.

Плыла и бутылка. Ей уж стало казаться, что море потопило все корабли, залило всю землю и есть только она, бутылка, да на голой скале моряки, попавшие в беду. Но земля по-прежнему возвышалась где-то над водой и где-то плыли корабли.

Однажды в тихую ночь бутылка увидела красную звёздочку и зелёную звёздочку. Две звёздочки, не такие, как все, приближались к ней. Это были сигнальные огни корабля. Как обрадовалась бутылка! Наконец-то она поведает людям о моряках, которым нужна помощь!

Корабль подошёл совсем близко. Бутылка видела его круглые светлые окна, шлюпки, затянутые брезентом, видела матросов, облокотившихся на поручни. А матросы не видели её. Они смотрели на небо, усыпанное созвездиями, как серебряным песком. Если бы крикнуть