Скрижали мертвеца - Чад Луцке

Джерри почесал подбородок, уставившись на шашки. Трудно было сказать, планировал ли он свой первый ход или обдумывал странную посылку.

- Я думаю, что это не шутка, Джер. Оно жужжит. Может быть... может, я какой-то посланник... или спаситель.

- Палач больше похоже на правду.

- Я серьезно, - сказал Габриэль.

- Я тоже.

Джерри вытащил монету из кармана рубашки и подбросил ее.

- Орел.

Монета упала в ладонь Джерри. Есть. Он схватил шашку и передвинул ее.

- Если то, что там написано правда, как ты думаешь, оно реально может уничтожить всех нас.

Где-то вдалеке завыла сирена. К ней быстро присоединились другие.

- Разве это было бы так уж плохо? - Габриэль встретился взглядом со своим другом, и они не произносили ни слова почти целую минуту. - Мир катится в тартарары, друг мой. И ты это прекрасно знаешь.

Мужчина передвинул одну из своих дешевых пластиковых шашек.

- А как же Серена?

Серена была правнучкой Габриэля. Он очень сильно гордился своей ролью дедушки, покупая ей подарки, когда это позволяли его выплаты социального страхования. Девочка была похожа на его дочь, которой у него никогда не было, и услышать ее имя в сценарии конца света было всем, что ему было нужно, чтобы отказаться от этой идеи.

- Подловил, - сказал он, затем посмотрел на шашки с большим намерением выиграть.

Кроме того, что Джерри жаловался, что проиграл раунд из-за новостей о посылке, способной уничтожить мир, о яйце больше не говорили до конца вечера. Джерри не попросил показать его, а Габриэль сам так и не предложил.

Следующий день Габриэль провел в парке с Сереной, которую он не видел уже несколько недель. Он сделал десятки фотографий, и все они были заполнены зубастой улыбкой и шутливым высунутым языком, высовывающимися из набитого сахарной ватой рта его правнучки.

- Этот парк - мое любимое место на Земле, дедушка, - сказала семилетняя девочка в конце дня. - А вон то дерево - мое любимое место в теньке во всем мире.

Он осмотрел ее любимые места. В них не было ничего особенного. Не для него. Но мужчина был вне себя от радости, увидев, что взгляду ребенка на мир не хватает той тьмы, которую видел он. В его глазах Земля была жестоким местом, где люди искали причины ненавидеть друг друга и шли на многое, чтобы распространять свою ненависть. Но этот маленький ребенок видел красоту в унылом пейзаже ржавых качелей, разрисованного граффити стола для пикника и старого клена, который потерял половину своих листьев много лет назад. Этот невинная малышка была будущим нового, гораздо более светлого мира.

Итак, в тот момент он решил, что независимо от того, есть ли правда в способности яйца уничтожить человечество или нет, он никогда не будет его взращивать. Серена и все остальные дети с широко раскрытыми любопытными глазами и беззаботным оптимизмом в отношении своего будущего заслужили шанс сделать мир таким, каким он должен быть - безопасным убежищем, полным обещаний, возможностей, радости и смеха.

Два дня спустя Джерри снова опоздал. Габриэль отбросил свое беспокойство на первый час, затем направился к дому своего друга, поднялся на его крыльцо и принялся колотить в дверь.

Старик не ответил.

После одного взгляда в эркерное окно мир Габриэля рухнул. Джерри лежал на полу, в моче, раздутый до черной синевы, с молочно-белыми глазами, устремленными в потолок. Его платоническая родственная душа. Единственный человек, который разделял одиночество. Оба вдовцы, оба служили своей стране, оба жаловались на жестокий мир, разделяя одно и то же ярмо.

Гнет.

Габриэль пришел домой в слезах и с четким намерением покончить с миром.

Письмо было прикреплено к стене над диваном. Габриэль запомнил его наизусть.

"Инкубируйте яйцо. Как только существо вылупится, выпустите его в мир, и человечество прекратит свое существование.

Спасибо".

Все просто.

В руке он держал яйцо размером с виноградину. Оно было теплым и издавало успокаивающее жужжание. Слышимое сопение ощущалось глубоко внутри него, что вселяло в Джери уверенность в то, что конец света - хорошая идея.

Он задавался вопросом, достаточно ли его руки теплые для инкубации и сколько времени займет этот процесс. Недели? Дни?

Минуты?

Если это займет несколько дней, Габриэлю казалось, что он сможет держать его все это время и не двигаться. Он даже перестанет есть, нагадит прямо здесь, на диване, если это понадобиться. Ему некуда было больше спешить. Не с кем было больше быть. Случайных дневных визитов Серены - как бы сильно он ее ни любил - будет недостаточно, чтобы поддерживать старика и избавлять от навязчивого чувства одиночества, которое заполнило его жизнь.

Мужчина откинул голову назад и вздохнул. Его внимание привлекла фотография на стене. Первый день Серены в школе. На фотографии она несла ранец для учебников, который он ей купил, - розовый, с единорогом в центре.

Он смотрел на ее улыбку и видел невинность в ней. Ничего не понимающие глаза. Она была счастлива. Любила свою жизнь, планету с ее дерьмовыми парками и больными деревьями.

- Я не могу! - закричал он.

А затем сунул яйцо в рот и проглотил. Яйцо легко скользнуло вниз. Если бы он не привык каждый день принимать множество таблеток разного размера, оно могло бы застрять в его горле. Но для него это была просто еще одна таблетка. Только отличалась она тем, что предназначалась не чтобы спасти его жизнь, а наоборот.

- Забери только меня, сволочь. Только меня, - простонал он.

Гудящий гул, казалось, нарастал внутри его живота, и через несколько минут все тело Габриеля охватила судорога, после чего он почувствовал легкое шевеление внутри себя. Раздался слышимый треск, и мужчина сразу понял, что яйцо вылупилось, возможно, преждевременно.

Следующим звуком была взрывная отрыжка, которую, как ему показалось, не мог произвести ни один человек: сильный