Тело Майи - Наташа Доманская

места никогда не ходила, и за такие деньги ничего не купила бы. «А Майка богачка, пусть тратит. Да и Димке никакие сладости нельзя. Давление шарашит, пузо вон какое отъел за всю жизнь», – ухмылялась серая тень.

– Майюшка, зачем нам столько еды? Кого кормить то? У нас даже кота нет, – журил любимую муж.

– Сами съедим, – поднимала татуированные бровки жена. – А нет, так гостей позовем. Давно у нас никто не был. Давай вот прямо в субботу дочку пригласим на ужин. А в воскресенье друзей позовем.

– Давай, – целовал ее в плечико Дмитрий. – Хочешь, соберем.

Галка и здесь успевала плечо свое костлявое подставить. Да так шустро, что Диме казалось: целует он ледяную шершавую корку, а не мягкую кожу Майи. Он грустил. Галка это с удовольствием каждый раз подмечала. Вот как пришла, так сразу и заметила, что понимал муж, в чем дело. «Димка умный мужик, с этим не поспоришь, – ухмылялась она».

– Мама, ты будто куда-то торопишься, – сказала ей за ужином в субботу дочь. – Ты не заболела?

Галка поднялась, громыхая мослами, встала за Светой, чтобы не сказала та лишнего. Ведь там было холодно, Галка это очень хорошо помнила.

– Доченька, да все хорошо со мной, – Майя нахмурилась, посмотрела на мужа. Тот только отвел глаза.

Гости ушли, а Майя Александровна в ванную забежала перед сном. Достала крем и сыворотку из шкафчика. Держа в руках две баночки, она встала как вкопанная перед зеркалом. Мысль ей пришла в голову, что нужно успеть домазать крем. Ведь дорогой он, израильский. Специально для зрелой кожи. Подумала и ужаснулась: «До чего успеть то?» Разве она, Майя Александровна, куда-то торопится? Накинув халатик на обнаженное тело, она задумчиво вплыла в спальню.

– Дима, – встала в дверях. – А тебе не кажется, что со мной не так что-то?

– Ну что ты, Майечка, – приподнял на локтях грузное тело Дмитрий. – Ты у меня самая лучшая. Немного суетишься в последнее время, да они и понятно. Устала, работа, ситуация в мире сложная. Все суетятся.

– Да нет, Димочка, ситуация всегда одинаковая, – кривясь, произнесла Майя Александровна. Ловко скинула халатик и нырнула к мужу под одеяло. – Я чувствую, не так что-то. Тревожно мне как-то.

Галка, свернувшись склизкой змеей, уютно устроилась в уголке их огромной супружеской кровати. С правого края. Ей здесь было тепло и спокойно.

Глава 3.

На следующее утро Майя Александровна почувствовала недомогание. Встречу с друзьями пришлось отложить. Здоровье ее, несмотря на возраст и небольшой лишний вес, было отменное, а тут что-то кости совсем затрещали и суставы скрючило. Будто не на теплой постели она спала всю ночь, а на снегу. Галка же, наоборот, плечи расправила, выпрямилась. Передвигаться ей стало легко. Согрелась она наконец-то. Полноправной хозяйкой в доме себя почувствовала. Мечтать начала, как муж с работы вернется, привычно поцелует ее в щеку, обнимет. Будто Галкин это был муж, а не Майи вовсе. Забыла, что Дима никогда ей не нравился, мечтала она избавиться от него. Раздражала его чрезмерная ласковость к жене.

Вечером приехали Света и Антошка. Светловолосый двухлетний малыш Галке не нравился. Его детские голубые глазки, будто в упор смотрели на тень, где бы она ни находилась. «Там, там, – показывал он пухлым пальчиком на Галку». Пускал слюни, которые тягучей струйкой приземлялись ему на модный комбинезончик. Бабушкин подарок.

Света озабоченно села рядом с Майей: «Мамочка, может, чаю тебе сделать? Или давай лекарства съезжу, куплю».

– Ничего не нужно, доча, спасибо. Наверное, старею: то одно заболит, то другое.

– Не говори ерунды, мама! – разозлилась Светка. – Что за разговоры такие пошли? Тебе до старости еще далеко. Ты вон машину водишь, да бумаги серьезные у тебя на работе, подруг куча, увлечений. В бассейн ходишь. Выглядишь лучше, чем любая тридцатилетняя.

Галка даже пританцовывать от злости стала за спиной Светки. Зачем говорит она такое, не нужно слушать это Майе. Это Галка молодая, это у Галки подруги, это она машину будет водить. Замахала она руками, заметалась по дому. Антошка испугался, заплакал.

– Мы поедем, мама. Скоро папа с работы придет. А то Антошка сам не свой в последнее время. Капризный стал. Зубки лезут. Да и как бы тебе дополнительно простуду не принес из сада.

***

На следующее утро Галка и вовсе воспряла духом. Пятки ее порозовели, шелушиться перестали. Волосы цвет приобрели. Но по-прежнему в зеркало она увидеть себя не могла. «Значит нужно больше стараться, – она прошлепала на кухню». Стеклянный заварочный чайник стоял на самом краю обеденного стола. Ждал. Майя вдруг сползла с кровати, схватилась за поясницу, еле переставляя ноги, добрела до кухни. Увидела чайник.

«Ух, чаю то как хочется, – подумала она».

В шкафчике над мойкой нашла холщовые ароматные мешочки с заваркой. С шиповником, с апельсином, даже с розой были. Выбрала черный чай с облепихой и имбирем. Стеклянный чайник из тонкого стекла Майе Александровне подарила дочь. Она ополоснула его кипятком. С каким-то эстетическим удовольствием засыпала в него заварку, залила из чайника и закрыла деревянной крышечкой с резиновой прокладкой. Обернула толстым махровым полотенцем и аккуратно подняла двумя руками. До спальни донести чтобы. Галка серой пронырливой тенью бросилась Майе под ноги, и та, ойкнув от неожиданности, уронила чайник прямо на гранитный пол. Он раскололся, залив всю кухню, и обварил ее босые ухоженные ноги. Женщина взвизгнула. Галка же с удовольствием стала топтаться в горячей луже, греть свои слегка порозовевшие, в глубоких трещинах ступни.

– Черт, как же меня угораздило! Дочкин подарок разбила, – заплакала Майя, не обращая никакого внимания на ожоги.

Глава 4.

Галка всегда завидовала Майе. Завидовала и ненавидела. И тогда, и особенно сейчас. Девушке было шестнадцать, когда родители шлепнули на диван небольшой, перевязанный ленточкой сверток. В нем мирно посапывала улыбчивая девочка, которую назвали Майя. Майка, Майечка, Маюся. К девочке не относились как-то особенно, не любили как-то по-другому, не воспитывали иначе, чем старшую сестру. Но ни это, ни то, что у самой Галки с детства материнской любви было вволю, не могло погасить ненависть, которую испытывала девушка к сестре. Она ненавидела ее за все: за длинные ноги, как у кузнечика, за блестящие темно-шоколадные волосы, за карие, почти черные глаза, за мягкий характер и доброту. Но особенно она ненавидела ее за то, что Майя никогда не жаловалась – ни в детстве, ни когда пошла в школу, ни уже потом.

Со временем окружающим стало очевидно, что сестры никак не могут найти общий язык. Да, по