Смерть в классе - Уолт Уитмен

запасов, но поскольку второй пайщик был человеком прижимистым, вспыльчивым и часто называл Тима лодырем, недостойным помощи, Джонс, как правило, делал подарки так, что о них не ведал никто, кроме него самого и благодарных объектов его благосклонности. Также, может статься, вдова не желала, чтобы соседи прознали, что она получает еду от кого бы то ни было; ведь так часто бывает, что в людях ее положения присутствует простительная гордыня, заставляющая их морщиться, как от жесточайших болей, когда кто-нибудь относится к ним как к получателям «милостыни».

Интересующим нас вечером Тиму сообщили, что Джонс передаст им мешок картофеля, а место передачи назначили возле забора сада мистера Николя. Именно этот мешок волочил Тим, и именно этот мешок привел к тому, что незадачливого мальчика уличил и признал виновным в воровстве его учитель. Упомянутый учитель совершенно не соответствовал своей важной и ответственной должности. Быстрый на расправу и непреклонно суровый, он был кошмаром того мирка, которым так деспотично повелевал. Казалось, наказания тешили его. За суровость его, знающего столь мало о тех источниках, что так быстро раскрывались в детской груди в ответ на нежность и доброе слово, все боялись и никто не любил. Ах, если бы это был единичный случай в его профессии!

Час передышки близился к завершению, и подходило время, когда Люгар по своему обыкновению давал своим ученикам столь долгожданное разрешение идти. То и дело какой-нибудь из его учеников исподтишка бросал взгляд на Тима: то жалостливый, то равнодушный или вопросительный. Они знали, что пощады ему не будет, порка была делом столь обыденным, что сочувствия это уже не вызывало. Однако же все вопросительные взгляды оставались без ответа, потому что к окончанию часа Тим по-прежнему сидел, как с самого начала, опустив голову на руки и спрятав лицо. Люгар время от времени бросал на мальчика хмурый взгляд, сулящий возмездие. Наконец, урок был прослушан, последний отрывок из Библии продекламирован, и Люгар уселся за свой стол на возвышении, положив перед собой самый длинный и толстый ротанговый хлыст.

— Итак, Баркер, — произнес он. — Давайте-ка уже закончим с вами. Подойдите сюда.

Тим не пошевелился. В классе стояла гробовая тишина. Не слышно было ни единого звука — лишь изредка раздавался чей-нибудь протяжный вздох.

— Извольте слушаться, иначе вам же будет хуже. Подойдите сюда и снимите жакет.

Мальчик не шевелился, будто превратившись в дерево. Люгар трясся от гнева. С минуту он сидел не шевелясь, словно обдумывал план мести. Эта минута, прошедшая в мертвенной тишине, так напугала некоторых из детей, что их лица побледнели. Истекая капля за каплей, эта минута, казалось, предшествовала кульминации изящно исполненной трагедии, когда на сцену выходит всесильный мастер театрального искусства и вы в окружении публики, затаив дыхание, ждете ужасной катастрофы.

— Тим спит, сэр, — наконец произнес один из сидевших рядом мальчиков.

Люгар, услышав это, подождал, пока выражение дикой злобы сменится улыбкой, но эта улыбка выглядела еще более злобно, если это вообще было возможно, чем его прежний хмурый вид. Быть может, его позабавил ужас, отразившийся на лицах окружающих, а может, он тайно злорадствовал, с удовольствием обдумывая, как станет будить несчастного маленького соню.

— Спит! Неужели, юный джентльмен? — проговорил он. — Давайте-ка посмотрим, сможем ли мы чем-нибудь вас пощекотать, чтобы открыть вам глаза. Нет ничего лучше, чем с честью выйти из затруднительного положения, мальчики. Тима определенно не побеспокоит небольшая порка, раз уж даже мысль о ней не удержала этого маленького негодяя от сна.

При последнем замечании Люгар снова улыбнулся. Он крепко ухватился за ротанговый хлыст и спустился со своего места. Легко и бесшумно он пересек класс и встал возле незадачливого сони. Мальчик до сих пор не подозревал о надвигающемся наказании. Наверное, ему снились сладкие сны о юности и радости; возможно, он был далеко в мире фантазий, посреди видений и услад, которые не могла подарить ему жестокая действительность. Люгар вознес свой хлыст высоко над головой и с превосходной меткостью, которой он достиг за годы практики, опустил его на спину Тима. Сила и звук удара, казалось, были способны пробудить и застывшего человека от летаргического сна. Быстро и беспрестанно удар следовал за ударом. Не дожидаясь результатов первых ударов, жестокий злодей охаживал своим пыточным орудием спину мальчика то с одного бока, то с другого, и остановился лишь спустя две или три минуты от сильного утомления. Но Тим по-прежнему не шевелился, и когда Люгар, рассерженный подобным бездействием, отдернул одну из рук мальчика, лежавшую на парте, голова последнего упала с глухим звуком, а лицо повернулось и открылось на всеобщее обозрение. Увидев его, Люгар замер, словно обращенный в камень василиском. Лицо его приобрело свинцовую бледность; ротанговый хлыст выпал из руки, а глаза расширились, будто перед ними разыгрался целый спектакль, преисполненный ужаса и смерти. Крупные капли пота сочились, казалось, изо всех пор на его лице; сморщенные губы натянулись, обнажив зубы; и когда он, наконец, протянул руку и кончиками пальцев коснулся щеки ребенка, каждый его член дрожал, словно змеиный язык, а силы словно покинули его. Мальчик был мертв. Возможно, он был мертв уже какое-то время, так как его глаза закатились, а тело довольно заметно остыло. Теперь вдова стала еще и бездетной. В класс явилась сама смерть, и Люгар хлестал мертвеца.

Перевод — Иван Миронов