Автобиография - Жанна Гийон

Но если человек самоправеден, то, полагаясь на многие совершенные им добрые дела, он думает, что держит спасение в своих руках, считая Небеса лишь воздаянием за свои заслуги. В горечи своей ревности он протестует против всех грешников, заявляя, что врата милости для них закрыты, а Небеса, являются местом, на которое им не должно претендовать. Имеют ли такие самоправедные люди нужду во Спасителе? Они уже отягощены бременем своих собственных заслуг. О, как же долго влачат они это лестное для себя бремя, в то время как грешники, не отягощенные ни чем, так быстро летят на крыльях веры и любви в руки своего Спасителя, который безвозмездно одаривает их тем, что Он так же безвозмездно обещал! Насколько же самоправедные люди исполнены любовью к самим себе и как ничтожно мало в них любви Божией! Они прославляют и восхищаются исключительно собою в своих праведных делах, и в них они видят источник своего счастья. Но прежде чем эти дела будут освещены Солнцем Правды, человек сам обнаружит их, что они наполненны нечистотою и низостью, которые будут разъедать его сердце. В то же время несчастная грешница, Магдалина, была прощена, ибо она много возлюбила, а ее вера и любовь были вменены ей в праведность. Вдохновленный Павел, так хорошо понимавший эти великие истины, и так тщательно их исследовавший, убеждает нас, «что Аврааму вера вменилась в праведность». Это действительно прекрасно, ибо воистину все поступки этого святого патриарха были исключительно праведными. Однако, не считая их таковыми, он основывал свою веру на пришествии Христа, добровольно отказавшись от всякой любви к собственным делам и ни в коей мере не обладая самолюбием. Он продолжал надеяться на Бога несмотря ни на что, и это было вменено ему в праведность (Рим. 4:18, 22). Праведность чистую, простую и настоящую, заработанную Христом, а не самим собой.

Вы можете посчитать это отклонением от темы, но на самом деле это именно то, что неуклонно ведет к ней.

Все это показывает, что Бог совершает Свою работу либо в обращенных грешниках, чьи прошлые беззакония препятствуют желанию возвышаться, либо в людях, чью самоправедность Он разрушает. Он полностью сокрушает то горделивое строение, которое они возвели на основании из песка, вместо того, чтобы созидать его на Камне–Христе. Цели, поставленные Христом во время Его прихода в этот мир, достигаются с помощью необратимого разрушения именно той структуры, которую Он на самом деле намеревается возводить. Он созидает ее с помощью тех самых средств, которые, как может показаться, уничтожают Его Церковь. Каким странным образом Он все заново распределяет и дает этому Свою санкцию на существование! Сам законодатель, приговоренный просвещенными и великими, умирает бесславной смертью злодея. Если бы мы смогли уразуметь, сколь разителен контраст между нашей самоправедностью и предписаниями Бога, это стало бы источником нашего бесконечного смирения, и мы бы абсолютно перестали доверять тому, на чем зиждется в настоящее время все наше упование.

Обладая высшей властью проявления любви и зная о ревности людей, наделяющих друг друга теми дарами, которыми Он Сам их одаривает, Богу угодно выбрать самое ничтожное творение, чтобы явить нам, что Его милости исходят только из Его воли, а не в результате наших заслуг. Его мудрости принадлежит право разрушить то, что так горделиво созидалось, и созидать то, что было разрушено. Он имеет власть употребить немощных, дабы сокрушить сильных и употребить в Своем служении тех, которые кажутся ничтожными и презренными. Все это он совершает абсолютно поразительным образом, являя их объектами презрения и уничижения этого мира. Он превращает их в орудия спасения других не с целью привлечь к ним одобрение общества, но делая их предметами общественного неприятия и оскорбления. В этом Вы сможете убедиться на примере моей жизни, которую велели мне описать.

Глава 2

 РОДИЛАСЬ 18 апреля 1648 года. Мои родители, в особенности мой отец, были в высшей степени набожны, но ему это качество передалось по наследству. Многие из его предков слыли жившими святой жизнью. Моей матери, носившей меня на восьмом месяце, случилось испугаться, что привело к выкидышу. Обычно считается, что ребенок, рожденный в такой срок, не может остаться в живых. И в самом деле, после рождения я была настолько слаба, что все вокруг и не надеялись видеть меня живой, опасаясь смерти некрещеного младенца. Однако, заметив некоторые признаки жизнеспособности, они побежали уведомить моего отца, который немедленно привел с собой священника. Но, войдя в комнату, они узнали, что симптомы, которые, казалось, еще оставляли надежду, оказались лишь признаками угасавшей борьбы за существование, так что все шло к концу.

В скором времени я снова подала признаки жизни, после чего, впав в беспамятство, я оставалась в этом шатком состоянии достаточно долго, прежде чем у них явилась подходящая возможность меня окрестить. Будучи очень слабым ребенком, я дожила до возраста двух с половиной лет, когда меня отослали в Обитель урсулинок, где я провела несколько месяцев. Когда же я вернулась, моя мать пренебрежительно отнеслась к моему воспитанию. Она не любила дочерей и отдала меня на полное попечение слуг. Действительно, я должна была бы сильно страдать от их невнимательности ко мне, если бы не всевидящее Провидение. Оно было мне защитой, так как из–за живости моего характера со мной часто случались различные несчастья. Так я часто падала в глубокий подвал, где хранились дрова. К счастью мне всегда удавалось легко отделаться.

Графиня Монтбасон приехала в монастырь Бенедиктинцев, кода мне было около четырех лет. Она была очень дружна с моим отцом, и он разрешил ей поместить меня в этот монастырь. Она восторгалась моим живым характером и некоей утонченностью манер. С тех пор я стала ее постоянной спутницей. Часто в этом доме я оказывалась причиной опасных происшествий, а также совершала серьезные проступки. Перед моими глазами было много прекрасных примеров, и, будучи по природе склонной к добру, я подражала им, если ничто иное не уводило меня в сторону. Я любила слушать разговоры о Боге, находиться в церкви и наряжаться в церковные одеяния. Мне рассказывали об ужасах ада, которые, как я считала, предназначались единственно для моего устрашения, так как я была в крайней степени живой девочкой, исполненной того пытливого любопытства, которое они называли разумом. На следующую после подобных рассказов ночь мне мог присниться ад. Хоть я была еще очень юной, время никогда не сможет стереть с моей памяти те пугающие картины, которые тогда настолько поразили мое воображение. Все там мне показалось покрытым ужасным мраком, в котором души отбывали наказание, и среди них было уготовано место мне. В тот момент я горько рыдала и взывала: «О мой Бог, если бы Ты был милостив ко мне и продлил мою жизнь, то я больше никогда не обижала бы Тебя». И ты, Господи, по милости Твоей внимал моей мольбе, изливая на меня силу и мужество для служения Тебе, что было делом необыкновенным для ребенка моего возраста.

Я хотела тайком посещать исповедь, но, будучи слишком маленькой, ходила туда только в сопровождении хозяйки пансиона, которая оставалась рядом в продолжение всего времени, пока меня выслушивали. Она была чрезвычайно поражена, услышав, что у меня были сомнения относительно веры. Исповедник засмеялся, спросив меня, в чем же они заключались. Я рассказала ему, что сомневалась в существовании ада, думая, что хозяйка говорила мне о нем всего лишь для воспитания во мне добрых качеств, но теперь мои сомнения развеялись. После исповеди мое сердце пылало жаром, и в какой–то момент я ощутила желание стать мучеником. Я получала большое вдохновение и удовольствие от молитвы, убежденная, что это новое и приятное чувство и является доказательством любви Божьей. Это ободрило меня, исполнив таким мужеством и решительностью, что я горячо молила о том, чтобы эти ощущения оставались во мне, дабы таким образом я могла войти в Его святое присутствие. Но не было ли в этом скрытого лицемерия? Не представляла ли я себе, что, возможно, меня не убьют, и я заслужу славу мученика, не претерпев смерти? Действительно, во всем этом было нечто подобное. Когда я стояла на коленях, представляя за своей спиной занесенный широкий меч, который приготовили с целью определить, насколько хватит моего рвения, я восклицала: «Постойте! это неправильно, что я должна умереть не получив на это разрешения моего отца». Очень скоро я видела, как меня укоряют за то, что я пожелала избежать своей участи, и уже более не смогу считаться мучеником.

После я долго не могла утешиться, не получая никакого успокоения. Что–то во мне постоянно укоряло меня за неумение воспользоваться возможностью попасть на Небеса, когда все зависело только от моего личного выбора.