На краю одиночества (СИ) - Демина Карина

Идти пришлось до ворот. Целых три шага. Или даже четыре. Невыносимо далеко.

И от ворот до лавки.

Надо будет поставить другую, прямо здесь, для вот таких, особых случаев.

– Спасибо, – на лавку она упала, а Арвис спросил:

– Пить?

– Да, пожалуйста… на кухне вода… и лимонад. И… что это было.

– Дрянь, – сказал Арвис.

– Скорее всего проклятье отсроченного действия. Или, что вернее, на крови, – Богдан присел рядышком. Двигался он осторожно, явно опасаясь потревожить левую руку. Уложив ее на колени, он пошевелил пальцами. – Я видел этого мальчишку. Он нес коробку и ничего не произошло, а как только вы взяли ее в руки, проклятье ожило. С отсроченным действием сложно угадать вот так… а вот если сделать привязку на крови…

– У меня нет обыкновения поливать кровью конфеты.

Богдан  кривовато улыбнулся. Арвис же подал стакан воды и устроился по другую сторону Анны. Он погладил руку и сказал:

– Хорошая. Найду ублюдка. Глаза выдавлю.

– Он стал больше говорить, – заметил Калевой. – Но я не уверен, что этому следует радоваться.

Вода была вкусной.

Настолько вкусной, что, когда она закончилась, Анна едва не расплакалась от огорчения. Но… стало легче.

– Спасибо вам.

– Анна… хорошая, – Арвис вцепился в ее рукав и прижался, уткнулся лицом в бок, вдохнул. – А его били.

– Кто?

– Да… не важно, – Богдан потер руку. – Это все на самом деле… просто так получилось.

– Илья сказал, что прирежет. Ночью. Он ложку спер. Сделает теперь… и так, – Арвис провел пальцем по горлу, и Анна вздрогнула, потому что сказано это было спокойно, будто речь шла не об убийстве, а о вещах обыкновенных.

– На самом деле все не так и плохо. Мы просто пытаемся выяснить, кто сильнее, вот и… он рубашку порвал. А наш наставник огорчится. И я подумал, что у вас есть нить с иголкой. Почистить я и сам могу, а вот зашить…

– Снимай.

И мальчишка без спора стянул рубашку.

На тощем теле его виднелись свежие порезы.

– Не обращайте внимания, – он прикрыл один, пересекавший ребра. – Он не со злости.

– Злой, – возразил Арвис.

– Просто… его злит, что я… что у меня отец граф…

– У него тоже.

– Прекрати.

– Я знаю, – Арвис ткнул пальцем в порез и велел. – Стой. Знаю. Имя не знаю. Картинку видел. Тогда, когда был… там… плохо. Тварь внутри. Она про всех знала. Я молчу. Они боятся. Мне скорей глотку перережут, чем тебе…

– Никому ничего не перережут, – сказала Анна, надеясь, что ее слова прозвучали в достаточной мере веско. – В конце концов, это совершенно недопустимо. Проблемы нельзя решать только насилием.

Мальчишки переглянулись.

Они явно думали, что Анна просто слишком наивна. Со взрослыми такое случается.

Глеб появился, когда Анна почти пришла в себя.

Он просто-напросто перемахнул забор, разом проломив собственную защиту, прошелся по плющу и ковру из серебролистника, который только-только начал разрастаться. И вид у него был такой, что мальчишки замерли.

– Привет, – Анна вытерла рукавом губы.

Наверняка от нее воняло.

И… вид… грязная, растрепанная. Несчастная. Ей бы укрыться в доме, привести себя в порядок, а она почему-то плачет. Может, потому, что ее давно никто не обнимал? Не успокаивал?

– Все хорошо… – она повторяла это снова и снова, не веря самой себе.

– Все хорошо, – соглашался Глеб, но ему тоже не получалось верить.

А не верить нехорошо.

И когда Анна все же успокоилась – наверное, прошла целая вечность, – она отодвинулась и вздохнула.

– Извините.

– Я вызову целителя?

Она кивнула.

И опять вздохнула.

И не без сожаления отодвинулась еще дальше, разом вдруг вспомнив и о правилах приличия, и о том, что вид у нее неподобающий, и…

– Я… мне надо… – она поднялась, не отказавшись от предложенной руки. – Переодеться. Я… несколько… не совсем, чтобы…

– Конечно.

А еще нужно рассказать ему про мальчишек, которые притаились, и про заточенную ложку. Про все, что еще может случится, но не должно…

– Анна, – Глеб коснулся щеки. – Ты справишься сама? Или… я могу Елену прислать?

– Нет.

От мысли, что в ее, Анны, доме появится эта женщина становилось дурно.

– Я… сама. Справлюсь.

Он не понял.

Или счел этот отказ обыкновенным дамским капризом. Главное, что кивнул и добавил:

– Не выходи, хорошо?

Хорошо.

Она не выйдет и… конфеты остались на улице. А если кто-то поднимет коробку? Если…

– Все будет хорошо, – вновь пообещал Глеб.

Соврал.

…коробка так и лежала.

– Она? – спросил Глеб, хотя других коробок поблизости не наблюдалось. И зверь заворчал, а мальчишки синхронно кивнули.

…откуда они взялись?

Сбежали?

И значит, ограда не так уж надежна, как ему казалось. Это плохо. Особенно сейчас, когда в городе неспокойно.

– Кто принес видели?

– Парень, – Богдан Калевой, почему-то полуголый, поскреб царапину на боку. – Из тех, которые за копейку готовы принести что-нибудь.

– Запомнил его?

Богдан покачал головой. Арвис дернул себя за прядь и сказал:

– Вонь. Запомнил. Его.

– Запах? – уточнил Глеб. А ведь тот мальчишка наверняка прикасался к коробке, и запах должен был остаться. Но возьмет ли его голем…

– Я, – Арвис ткнул себя в грудь. – Пойду. Знаю. Вонь есть. Там.

И не дожидаясь ответа, он бодро зашагал по дороге. А Калевой за ним. И когда эти двое сумели найти общий язык? А главное, как они выбрались за ограду? Надо будет проверить завесу. И ту, которую он прорвал, хотя не должен был бы. Он ведь ставил надежно, а вышло… нехорошо.

Но об этом Глеб подумает позже.

Глеб только и успел, что подхватить коробку. Оно и вправду, не стоит ей валяться, а то мало ли кто найдет. И что найдет.

Арвис свернул в переулок.

И еще в один. Он шел, прикрыв глаза, и только ноздри раздувались, улавливая след чужого мальчишки. На перекрестке Арвис свернул влево.

Затем направо.

Нырнул меж двух домов, стоявших до того плотно, что балконы их смыкались над головой Глеба. С балконов свисали простыни и…

– Тут, – Арвис ткнул в дверь, которая отворилась. И черный кошак, устроившийся на горе грязных тряпок, упреждающе зашипел. На голос его отозвалась лаем мелкая собачонка, которую Глеб не видел. Была ли она в одной из квартир доходного дома, или вовсе за пределами его? Глеб не знал.

Стены здесь были до того тонки, что звуки пронизывали их.

Протяжно ныла скрипка.

Кто-то матерился.

Истерично визжала женщина, и голос ее перекрывал надсадный крик младенца.

– Там, – Арвис крутанулся, но двинулся наверх. Он переступил через стоптанные ботинки, сдвинул короб. И перепрыгнул через пару ступеней. – Тут.

Эта дверь мало отличалась от прочих. Потертая, с потрескавшейся краской, которая начала облезать, с темной ручкой и парой веревок, что протянулись прямо над нею.

– Отойдите, – велел Глеб. – И молчите. Арвис, тебя это особенно касается.

Не хватало, чтобы он обложил хозяев. И ведь не объяснишь, что не со зла. Богдан потянул приятеля за рукав, заставив отступить.

Дверь открылась.

Пахнуло… сыростью. Запахом того едкого щелочного мыла, которое продают в больших бутылях. Пригоревшей кашей. Бедностью.

– Есть кто дома? – Глеб огляделся.

Квартирка была крохотной и заполненной вещами. Нашлось тут место и массивному буфету, почти перегородившему дверь, и железной кровати с натертыми для блеска шишечками. На ней белоснежной горой высились подушки.

Рядом покачивалась колыбелька, и привязанная к ней веревка уходила куда-то в сторону.

– Чего нать? – мальчишка вынырнул из комнаты и, увидев Глеба, побелел.

– Стой, – сказал Глеб прежде, чем паренек исчез. – Рубль хочешь?

Рубль он хотел.

Глаза блеснули, а бледные губы приоткрылись. Мальчишка боролся со страхом.

– Лови, – Глеб кинул монету, но мальчишка вместо того, чтобы поймать, поспешно спрятал руки за спину. – Дам еще пять, если честно все расскажешь?