Защита Гурова - Николай Леонов

Больше и не разговаривали, сегодня Мария улетала. Гуров ревновал и отнюдь не оттого, что ей предстояло сниматься обнаженной. Каждый раз, как она улетала на съемки, сыщик беспокоился. Мария взяла у Гурова чашку с кофе, заглянула в лицо, сказала:

– Когда ты сердишься и ревнуешь, у тебя темнеют глаза. Я раньше и не знала, что цвет глаз может так заметно меняться. – Она отпила кофе, вернула чашку. – Пока меня не будет, подумай, куда бы нам поехать на недельку отдохнуть.

Гуров не ответил. Мария ушла в ванную комнату, он продолжал бродить по квартире. Он жил здесь уже почти два года, но так и не привык к простору и современному интерьеру. Такую квартиру полковник милиции не мог ни получить, ни купить. Гурову квартиру преподнес финансист Юдин в обмен на однокомнатное убежище, которое Гурову выделили, когда его отец – генерал-лейтенант ушел на пенсию и сдал свои служебные апартаменты. Борис Петрович Юдин был миллионер, занимался коммерцией, и, когда два года назад Гуров, ошалев от бесконечных перестроек в милиции и безысходности, уволился, он стал работать у Юдина начальником службы безопасности. Вместе с Гуровым уволился и его ближайший друг полковник Станислав Крячко. Начали они на новом месте азартно, работали на совесть, провернули сложную операцию по пресечению транспортировки наркотиков через Москву на Запад, но вскоре затосковали. Да и отношения Гурова с Юдиным не заладились. Оба были лидерами, а два медведя в одной берлоге не живут. Расстались мирно, по-приятельски. В МВД возвращение полковника приняли с прохладцей, характеры и норовы старых оперативников были известны, но такими специалистами не бросаются, генералы сделали вид, мол, ничего и не было.

А квартира Гурову осталась, оборудована профессиональными дизайнерами, две комнаты, просторная кухня, практически столовая, и ванная комната, такие показывают по телевизору в бесконечных сериалах.

Гуров поставил чашку на откинутую крышку бара, взглянул на бутылку виски и отвернулся. Больше года назад Станислав сказал, что шеф излишне закладывает. Поначалу Гуров пропустил замечание друга мимо ушей, позже задумался, начал вспоминать, а когда он последний день не пил ни рюмки, не вспомнил и бросил. Он был максималист, не принимал полумер, мысль, что он, Лев Гуров, попал в зависимость от спиртного, взбесила. Несколько месяцев он не прикасался к стакану, теперь выпивал по случаю, но дома выпивка всегда наличествовала. Сейчас он бездельничал, на службе ничего серьезного не было, мозги бездействовали, а Мария улетает, и сыщик ощущал определенное напряжение и раздражение, принять граммов несколько не мешало.

Он упал на ковер, отжимался, пока руки не начали подрагивать, самодовольно отметил, что сто отжиманий – не так уж и плохо, поднялся, упал в кресло, подвинул телефон, набрал номер Крячко. Трубку сняла хозяйка, услышав голос Гурова, сдержанно поздоровалась и сказала:

– Лев Иванович, побойтесь бога.

– Наташка, я говорил, что люблю тебя?

– Ну все, конец! – Женщина тяжело вздохнула.

– Наталья, я позвонил лишь узнать, какой пирог ты нынче испекла.

– С мясом, – упавшим голосом ответила Наташа. – Но он еще в духовке. Предупреждаю, Станислав уже выпил, ключи от машины я у него заберу.

– Женщина всегда права, дай-ка мне этого алкоголика, – Гуров закурил и улыбнулся, услышав, как всегда, веселый голос Станислава:

– Приветствую, шеф. Где? Когда?

– Здравствуй, алкаш, меньше смотри боевики. Если ты меня величаешь шефом, я должен называть тебя ковбоем? Ты почему выпиваешь без разрешения? Я, понимаешь, мучаюсь, смотрю на бутылку, словно царь на еврея, а ты уже причастился.

– Виноват, Лев Иванович, но заслуживаю снисхождения, потому как у дочурки сегодня день рождения.

– Это серьезно, – согласился Гуров. – Сколько шарахнуло?

– Шестнадцать, шеф!

– Ты абсолютно прав, Станислав. Как считаешь, я могу по этому поводу…

– Обязательно! – перебил Крячко. – Причем не менее ста граммов, иначе обидишь семью.

– Ты настоящий друг, у меня тоже повод имеется, но твоя поддержка зашкалила весы.

– Всегда рад! Наташка, вытри нос, я никуда не еду!

– Спасибо, Лев Иванович! – крикнула в трубку Наталья.

– Сейчас мы отправляемся в зоопарк, – сказал Крячко. – Дочь с нами не идет, считает, уже взрослая. Вечером мы с любимой будем дома, может, заглянешь?

– Не исключено, в восемнадцать Мария уезжает, ты знаешь, я не провожаю, за ней заедет режиссер, позже позвоню.

Из ванной вышла Мария, как всегда, подтянутая, с девичьей талией, на высоких каблуках, с легким макияжем, красивая, немного уже чужая. Она взглянула на Гурова строго, словно ожидая от него фривольного жеста или колкой шутки, подошла к бару, спросила:

– Тебе виски или водки?

– Едино.

Мария налила в стакан Гурову и себе капнула в рюмку.

– За тебя! – Она подняла рюмку. – Мне с тобой сильно повезло, Гуров.

– Я знаю, кому повезло. – Гуров взял стакан, поклонился. – Удачи тебе, вернешься, не забудь позвонить.

– Когда у тебя такие глаза, я понимаю, как я тебя люблю.

– А когда у меня другие глаза?

– Когда ты стоишь рядом, не видишь меня, я чувствую, ты далеко, тебе нет до меня никакого дела, я отношусь к тебе иначе.

– Представляю.

– Нет, даже не представляешь, – усмехнулась Мария.

Зазвонил телефон, Гуров хотел подойти, но Мария сказала:

– Это меня, – сняв трубку, ответила: – Слушаю. Здравствуйте, одну минуточку. – Повернулась к Гурову: – Тебя какой-то чучмек.

– Мария! – возмутился Гуров. – Человек может услышать.

– Мне безразлично. Они заполонили Москву, убивают, насилуют, взрывают автобусы!

– Гуров слушает, – прикрывая рукой трубку, сказал сыщик.

– Здравствуй, дорогой Лев Иванович, – ответил сочный баритон. – Скажи своей красавице, что Шалва Давидович Гочишвили не чучмек, а грузин, и передай низкий поклон.

– Здравствуй, Князь, извини нас, неразумных славян, – ответил Гуров. – Слушаю тебя внимательно и великолепно помню, как ты мне помог в последний раз и что с меня причитается.

– Зачем обижаешь, дорогой? Мужчины не считают, кто сколько раз помог, они живут дружбой, иначе не могут.

– Я рад, что ты позвонил, говори о деле, Князь.

– Мне очень нужно тебя увидеть.

– Хорошо, сегодня после шести я свободен.

– Сейчас только двенадцать, Лев Иванович, – заметил Князь.

– Ах так, – Гуров взглянул на Марию. – Хорошо, приезжай ко мне, только извини, кормить нечем.

– Зачем обижаешь? Я на диете, мацони привезу с собой. Третий этаж, квартира слева?

– Все верно, жду, – Гуров положил трубку.

– Я думала, мы пообедаем вместе, – Мария вздохнула, затем тряхнула роскошными кудрями, рассмеялась. – Как говорит Станислав, что выросло, то выросло.

– Так я говорю, Станислав передразнивает.

– Выясните между собой. – Мария пошла на кухню. – А кормить действительно нечем. Пельмени, бульонные кубики, сыр, остатки колбасы. Мы бы с тобой обошлись, грузину такой стол накрывать нельзя.

– Князь понравится тебе, мужчина сильный, умный, широкий. – Гуров хохотнул. – Правда, пузатый, но он такой крупный, что не замечаешь.

– Тогда отправляйся в магазин, купи мяса или кур, запечем в гриле. Деньги у тебя есть?

– Это вряд ли, – с сомнением ответил Гуров. – Шалва сказал, что он на диете, значит, половины барана ему хватит, но не будем суетиться. – Сыщик улыбнулся. – Я ему сообщил, мол, кормить нечем, Князь этого не любит, корочку хлеба принесет.

– А это удобно? Он действительно князь? Вообще, кто он такой?

– Каждый богатый грузин – князь. А Шалва Гочишвили получил свою кличку в зоне. В прошлом он подпольный миллионер, имел свой заводик… Потом он восемь лет сидел, вышел из зоны матерым уголовником, авторитетом. Говорят, он был хозяином Гагры, чуть ли не всего грузинского побережья. Его парни поссорились с москвичами, и Князь прилетел в столицу разбираться. Молодежь погорячилась, стреляли, организовалось несколько трупов, я тогда работал в МУРе, мы были оперативниками…

Гуров помолчал, пожал плечами, взглянул на Марию несколько удивленно.

– Когда человек начинает говорить, что его поколение лучше сегодняшнего, значит, на человека дохнула старость.

– Это на тебя дохнула старость? – Мария взглянула озорно. – Ну-ну, мысль интересная.

– Факт, я начал брюзжать, – ответил Гуров. – Жизнь меняется, я не успеваю. Уголовники изменились, я работаю по старинке. Никто не поверит, однако я в жизни без очереди кружку пива не выпил, рубля не взял, в кабинете ни разу не ударил, даже голоса не повысил, не пообещал впустую, не обманул, меня можно в музей сдавать как экспонат.

– А Станислав, Петр Николаевич? – спросила Мария.

– Так я и не говорю, что один остался, но наше племя вымирает, словно мамонты. Следует относиться к приходу нового спокойно, не хаять, на шарике нашем сколько форм жизни сменилось, Земля не стала хуже, она лишь изменилась.