Жирафы - Лана Лоза

случай, он отбросил сигарету и напрягся всем телом, сосредотачивая силу в руках.

Это было очень похоже на пальцы. Человеческие пальцы. Но почему же они тогда такие холодные?

Он снова вгляделся в кусты, сощурив глаза в тонкие блестящие щёлочки.

В зарослях шиповника сидел он.

Старый убийца.

Давешний прохожий.

Синий труп, сгнивший в своей могиле уже много лет назад.

Труп зашевелился и подмигнул ему синим левым.

Он отшатнулся от куста, попал ногой в полуоткрытый канализационный люк и чуть не упал на влажную землю клумбы. Оглянулся, чтобы снова твёрдо встать на асфальт. Сделал глубокий вдох.

Звёзды по-прежнему холодно и отчуждённо мерцали в вышине.

Вновь посмотрел на дикие заросли шиповника.

Ягоды кустарника под луной казались глянцевыми, прозрачно-алыми и вкусными.

Убийца всё так же сидел в листве, синий и ледяной. И почему-то без червей.

— Я их съедал, как только они заползали, — ответил тот на невысказанный вслух вопрос.

Голос всё тот же. Хриплый только слегка. Наверное, в земле не очень жарко, а так обычный — низкий, глухой и лишённый любых эмоций.

— Почему съедал?

— Иначе бы они съели меня, — убийца вздохнул.

— Ну, и как Там? — он ткнул неопределённо в небо.

— Там? — старый сосед залился лающим воспаленным смехом и кивнул в сторону звёзд, — Там я не был. Туда таких, как ты и я, не берут.

В тишине стрекотали кузнечики, одинокие комары пискляво хихикали над их головами. Луна внезапно зашла за облако, так что убийцу стало не отличить от фиолетовой листвы.

— Ну, и зачем ты пришёл? — спросил он, выплюнув вопрос наугад, куда-то в темноту перед собой.

— Я пришел за тобой, — услышал он шёпот за своей спиной, над самым ухом.

В нос ударил нестерпимый запах гнили, сухой травы и… цветов?

— Это мать две розы на могилу недавно приносила.

— Какого хрена ты лезешь в мои мысли?! — он потихоньку начинал паниковать и теперь отходил всё дальше к клумбе и проезжей дороге за ней.

— Твои мысли приятны — ты боишься до дрожи в коленях.

— От тебя воняет так, что поневоле задрожишь.

— Сейчас ты соврал.

— Прекрати и убирайся дальше есть червей! За мной придут, но не сейчас и не ты!

— Надо же! Ты все распланировал? — убийца погладил его холодной рукой по щеке. Подмигнул синим левым. Громко втянул в себя ночной воздух.

А он всё продолжал пятиться назад, не осознавая, что делает.

На небе снова засияла луна, и в её ярком белом свете старый сосед вблизи оказался на вид ещё хуже, чем вонял. Убийца загоготал и потянулся к нему. Тот дернулся и выбежал на дорогу.

Неважно, здесь всё равно в такое время никто не ездит!

Чёрно-белые нецветные берёзы сладко зашуршали листьями в предвкушении скорой трагедии.

Он побежал вдоль проезжей части, прорываясь сквозь окружившую его внезапную темноту. Последнее, что он увидел — две яркие фары, перерезавшие ночь и его.

Он слышал, как затихает стрёкот кузнечиков где-то далеко-далеко, будто в другом мире. Как в спешке визжат по асфальту шины уезжающей прочь фуры. И как склоняется над ним его старый убийца, стирает ледяными пальцами кровь со лба и губ, гладит по лицу и, наверное, опять подмигивает синим левым.

Червь, похожий на кота

Он был червём. Обычным червём, каких здесь хватало. Они пережёвывали землю и кровь, не различая вкуса, курили смрадом улиц, одалживая табак и спички у смерти. Она здесь не была древней бабусей с косой на плече. Это было что-то такое обыденное и случайное, что могло таиться за углом, а могло не прийти вообще.

Он знал таких, к которым она не приходила, и поэтому молил ночами, чтобы когда-нибудь та пришла за ним. Не сегодня. Пусть даже не завтра. Но однажды. И это далёкое призрачное слово растекалось по всему его сознанию, когда он думал о смерти, заставляя его приятно жмуриться. В такие моменты он становился чем-то похожим на кота.

А ещё у него была подруга. Но он ненавидел её. Не потому что он не мог любить. Он мог, но не хотел привязывать себя ни к кому этим странным и наивным чувством. Просто когда-то давно они встретились, и она привязалась к нему, чувствуя себя не так одиноко и ненужно в этом мире. Постепенно его сердце смягчалось к ней. И именно потому он ненавидел её.

«Я не хочу любить», — часто размышлял этот червь. Это было слишком болезненное и неприятно пахнущее для него чувство. Он смутно помнил, что когда-то где-то уже приключалось нечто подобное. Давно и нереально.

Это произошло с его другом. Но к нему, убитому горем неразделённой страсти, так и не пришла смерть, и тот просто растворился в небытие.

Оставшись один, червь, похожий на кота, начал резать себя, собираясь выдавить вместе с кровью и боль. Боль от тех воспоминаний, что были связаны с ушедшим: небо, полное звёзд, полёты с другом под луной, когда крыши всех домов оставались далеко внизу, скалясь острыми карнизами и угрожая пиками металлических антенн.

Когда его друг растворился в вечном и заманчивом покое, кто-то пришёл ночью к одинокому червю и ампутировал крылья. Но ему было всё равно — он понимал, что не взлетит к небу один. И не сопротивлялся.

Небо. Этот голубой полукруг напоминал червю большой коренной зуб с кариесом солнца в центре. Вскоре кариес исчез, а зуб выпал, обнажая чёрную пустоту десны. Где-то глубоко-глубоко в ней перемигивались белоснежные звёзды.

И червь попытался забыть зубы и десна, потому что они напоминали ему прежние полёты. Это ему почти удалось. Он вгрызался в землю, забивая ей все мысли о чём-то таком красивом и печальном над высокими крышами.

В последнее время он начал замечать, что его подруга часто смотрит куда-то наверх. И он боялся, что её может заинтересовать что-то гораздо выше водосточных труб и серого замшелого шифера.

В любом случае, червь, похожий на кота, был уже готов к худшему.

Недавно он бродил тут в округе и приметил нескольких худых собак, роющихся в мусорных баках, с голодными, отчаявшимися глазами и струйками желтоватой слюны, свисавшими с кончиков клыков. Не то, что бы он противился найденному выходу, но он искренне не желал каких бы то ни было жертв. Шла ли речь именно о его подруге или ещё о ком-то, было неважно. Но слово «жертва» вызывало в его горле неприятную сухоту и привкус свежего колючего серебра. Он пытался заесть его землёй, но тщетно.

И вот однажды это случилось. Он угрюмо