Куропаткин. Судьба оболганного генерала - Андрей Гургенович Шаваев

отличие гения и должно служить ему мерилом, то есть та высота, до которой он при благоприятном сочетании настроения и времени успел подняться и которая вечно останется недосягаемой для обыкновенных талантов».

Высота военного, административного и научного, интеллектуального таланта Алексея Николаевича Куропаткина на протяжении вот уже более века остается недосягаемой для многочисленных главнокомандующих и министров, тем более – маршалов и генералов, профессоров и академиков от армии и военного искусства.

Именно в этом одна из разгадок намеренного уничижительного забвения русского генерала и аморального культивирования неблагодарной памяти о нем-банальная зависть и непонимание истинного грандиозного МАСШТАБА личности военачальника, стратегического предвидения полководца, всесторонней эрудиции, компетентности и подавляющего интеллекта профессора, организованности генштабиста, моторной работоспособности военно-политического аналитика, прогнозиста и теоретика.

Исчезнувшие дневники

Генерал Куропаткин – не просто знаковая ФИГУРА эпохи поступательного развития и обвального крушения трехсотлетней Российской романовской империи, вдруг, в мгновение ока, оказавшейся ранней весной 1917 года не монолитом, но колоссом на глиняных ногах; он не только ее военный министр, но еще и руководитель всегда боевых, не знающих перекура, отбоя и привала структур военной РАЗВЕДКИ и военной КОНТРРАЗВЕДКИ.

Куропаткин, что особенно важно, еще и «допущенный к столу» российского императора непосредственный СВИДЕТЕЛЬ и участник тектонических исторических событий, их вершитель, наделенный подлинным знанием закулисной подоплеки придворных интриг, тайного дипломатического размена геополитических и экономических интересов между Востоком и Западом, островами и континентом, зарождающимися атлантистами и сформировавшимися евразийцами, коалициями ДЕРЖАВ, финансовыми и промышленными транснациональными корпорациями, приумножения миллионных капиталов в результате заранее оговоренного между СВОИМИ реагирования или бездействия в определенный период времени, многоходового манипулирования властными группировками, а следовательно, и ОБЛАДАТЕЛЬ солидного объема компромата на всех, кто так или иначе ЗАМАЗАЛСЯ, соприкоснувшись с высшей властью.

Подобного рода ЗНАНИЕ, пусть даже ОТРЫВОЧНОЕ, не системное и не систематизированное, обременительно и смертельно опасно для его носителя и тревожно и страшно для тех, кто достоверно знает о том, что носитель такого УРОВНЯ и ОБЪЕМА информации никем не АНГАЖИРОВАН, никому персонально, после казни последнего монарха, вновь не присягнул на верность и ни от кого не ВЗЯЛ деньги за молчание.

На протяжении всей своей жизни Куропаткин писал дневники. Старался писать практически еженедельно, насколько позволяли время и обстоятельства.

Позднее, в бытность военным министром, привычка оставлять письменные СЛЕДЫ сыграет с ним злую шутку и во многом станет сокрытой от непосвященных в святая святых придворной кухни наблюдателей причиной отставки с правительственной должности, отлучения от царскосельского двора и удаления из столицы.

В дневниках кадета и юнкера, слушателя Николаевской Академии генерального штаба – описание характерного только для армейских училищ, распланированного не по дням и часам, а по минутам уникального совмещения повседневной учебы, воспитательного процесса, казарменного быта, отдания должного внимания православной культуре, жизни и службы, полевых тактических занятий, учебных стрельб и штыковых атак, спортивного бега и гимнастики, парадной муштры на строевом плацу, вольтижировки в кавалерийском манеже, ночного бдения в нарядах и караулах, изнурительных марш-бросков, борьбы с вечным желанием вдоволь поесть и выспаться, ежедневной самоподготовки, сдачи экзаменов и зачетов и, конечно, неброские, емкие, фактурные характеристики офицеров-воспитателей, преподавателей специальных военных и общеобразовательных дисциплин, общих друзей-сокурсников.

В дневниках строевого и боевого армейского пехотного офицера – подробные свидетельства рутинной провинциальной гарнизонной службы, бытовые картины, от мелких житейских неурядиц и нужд нижних чинов до повседневных хозяйственных забот офицерского состава, описание смачных эпизодов войн, боев и походов, эмоциональные личные впечатления, легкие, непритязательные зарисовки психологических портретов сослуживцев, созерцательные размышления, правда, еще очень и очень далекие от философского суммирования и закономерно обобщающего подведения итогов тех или иных событий.

Но самое интересное – это дневники Куропаткина в его бытность военным министром.

Там именно то, что во все времена является тайной из тайн за семью печатями: теневая подоплека, скрытый механизм или абсурдное отсутствие такового при принятии судьбоносных для страны политических и экономических решений; парадоксальные на первый взгляд АЛЬЯНСЫ; загадочные и труднообъяснимые финансовые транзакции; лоббизм; перехлест интересов околовластных группировок; интимные тайны династии и близкого круга СЕМЬИ; сепаратные переговоры и секретные соглашения; размен равнозначных для противоборствующих группировок или запрограммированно обреченных на заклание ФИГУР; ОБЯЗАТЕЛЬСТВА на долгие годы и алгоритм их соблюдения; преференции; неписаные штрафные санкции и гарантии…

Гарантии сохранения в тайне существа долгосрочных и временных договоренностей, гарантии неразглашения нежелательной информации, гарантии невмешательства во внутренние дела, личные гарантии спокойной и обеспеченной жизни до конца дней…

Как утверждает историк Покровский, значительная часть ПОДЛИННИКОВ дневников Куропаткина, которые он вел, занимая министерское кресло в величественном здании Главного штаба на Дворцовой площади Северной столицы, из московского военно-исторического архива исчезла. Остались лишь выборочные печатные КОПИИ.

Покровский упоминает о дневниках Куропаткина следующее: «В январе 1918 года в архив явился бывший член Военного совета генерал Нищенков, снабженный соответствующими полномочиями от военных властей, и увез из куропаткинских бумаг только дневник. Все прочее осталось в неприкосновенности: дневник исчез неизвестно куда. Сколько мы знаем, не найден он и там, где находился Куропаткин в последние месяцы своей жизни».

Интересен не только факт исчезновения дневников из архива, а подтверждение того, что их действительно искали, и искали весьма усердно.

Искал и, по утверждению Покровского, нашел генерал от артиллерии Аркадий Никанорович Нищенков – участник Русско-турецкой и Русско-японской войн, причем в Маньчжурии он исполнял должность начальника артиллерии армейского корпуса, то есть был подчиненным Алексея Николаевича.

После февральского переворота и свержения монархии вместе с Куропаткиным в течение лета-осени 1917 года Нищенков состоял в Александровском комитете о раненых – благотворительной организации Российской империи, занимавшейся оказанием помощи военнослужащим-инвалидам, а также семьям погибших или умерших от ран офицеров. Таким образом, Нищенков и Куропаткин были давно и хорошо знакомы; весьма вероятно, что Куропаткин доверительно мог рассказать Нищенкову о дневниках и попросить забрать их, возвратить законному владельцу или передать кому-то…

Единственная нестыковка сданными Покровского – в конце 1917 года генерал Нищенков уехал из революционного Петрограда на юг России, где принял живое и активное участие в Белом движении. Таким образом, изъять дневники Куропаткина из военного архива в январе 1918 года, обладая некими «полномочиями от военных властей», он никак не мог, если только не овладел на какое-то время мистическим искусством стремительного перемещения во времени и пространстве. Или, смертельно рискуя жизнью, все-таки непостижимым образом перебрался с «белого» Юга в «красную» Москву и, воспользовавшись неразберихой первых дней советской власти, ценные архивные документы заполучил.

Искали дневники, но не нашли уполномоченные представители новой власти. Обратим внимание на