(Не) Желанная герцогиня - Настя Любимка

меня цивилизация и комфорт двадцать первого века. А ведь по детству и барак раем казался, главное, чтоб крыша над головой была!

Конечно, мне стоило отлежаться. Однако мысль о том, что ребенок находится далеко и под присмотром непонятно кого, не то чтобы наделяла огромными силами, скорее, являлась решающим фактором.

Мне нельзя лежать. Нельзя болеть. Кто его знает, на что решится рыжая гадина, получив наконец-то право на рождение собственных детей. Сразу прибить, точно не прибьет, ей еще залететь нужно. Но в остальном… Сомневаюсь, что ей требуется здоровый наследник герцога. Скорее такой, которым можно будет управлять…

Нет уж… Вставай, Настька, належалась.

— Помоги мне, — приказала служанке. — Я хочу увидеть сына.

В идеале его покормить не мешало бы. Грудь распирало так, что впору было бога благодарить за то, что молоко вообще не пропало.

— Герцогинюшка, одумайтесь! — запричитала моя надсмотрщица. — Шесть вех[1] пролежали! Мы уж не чаяли, что очнетесь!

Пока я соображала, о каких вехах речь, служанка времени даром не теряла, кинулась к дверям, будто девочка юная, раз — и поминай, как звали.

Мда…

Заодно и ответ получила, отчего тело настолько ослабло. Виданное ли дело шесть дней бревном в постели лежать? Сомневаюсь, что меня шевелить пытались, да руки-ноги разминали.

Мысленно досчитала до десяти, заставляя себя успокоиться. Вернется служанка, никуда не денется. И, полагаю, не одна, а с подмогой. А все почему? Потому что люди простые Анастейзу любили. По-настоящему любили и оберегали, как могли.

И пусть прав у тех же слуг было с гулькин нос, но герцогинюшку, как многие ее тут называли, боготворили. Верили люди в ее кровь, в предков, наделенных особым, волшебным даром.

Я в магию никогда не верила. В бога-то верить запрещалось! А все одно — и крестились, и в закутках тайно лампадки зажигали, и молились, неистово молились о лучшей доле да о здравии родных и любимых.

А тут все к одному. Леди Анастейза Моррисон приехала в герцогство в пору сильной засухи, что длилась несколько лет. И то ли так просто совпало, то ли девушка действительно обладала каким-то даром (по сути, латентным), но как только юная невеста оказалась на землях, подвластных герцогу, зарядил дождь. Ливень не прекращался все пять вех, что гулялась свадьба.

И с той поры все пять лет, что она была герцогиней Дарремской, о засухе никто слышать не слыхивал. Снова процветала земля, урожай обильный собирался…

Я бы сказала — совпадение. Любовница герцога Сарвенда была уверена, что это происки Шенмали (местный аналог дьявола, правда, женского пола), но в распространении этих слухов не преуспела.

Люди же веровали, что это милость Священной Пары — бога и богини, что сотворили этот мир и даровали их предкам особые дары, которые потомки утратили, но могут обрести вновь. А вот появление самой Сарвенды считали плохим предзнаменованием и засуху приписывали именно ей, и за глаза иначе как мальдой[2] не называли.

Мигрень вернулась с новой силой. То ли моя душа с трудом приживалась в теле, то ли мозгу сложно было справляться с двойной нагрузкой. Поди-ка совмести в себе память о двух жизнях. Земной, насыщенной событиями, и Рамиранской.

И пусть моя земная жизнь была втрое дольше, а все ж простым жизненный путь Стейзи назвать не получалось.

Осиротела в семь ходов[3], по-нашему лет. Поскиталась по родственникам, пока не оказалась у дальнего, весьма жадного троюродного дядюшки, который и сговорился о свадьбе. А попросту — продал племянницу и забыл о ее существовании. Сколько бы девочка ему ни писала, ответа не получила ни разу. Его не заботил вопрос, а с чего это герцогу Дарремскому, обладателю обширных плодородных земель, не последнему человеку в королевстве, пришло в голову обратить свой взор на бесприданницу, пусть и леди.

Толку-то от древнего обнищавшего рода? Да, ее родословная позволила выйти в свет и быть представленной ко двору, где она надеялась найти подходящую партию. На этом все. Особого успеха девочка, естественно, не имела. И не потому, что не обладала красотой, внешностью Священная Пара щедро ее наградила. А толку, если за душой ни гроша?

Платье старое, пусть и чистое, нештопаное, из драгоценностей лишь кулон на хилой цепочке — единственная память о матери. Встречают-то по одежке… Да и без приданого даже вдовцы особого расположения не выказывали.

На самом деле Стейзи не была глупышкой и особых иллюзий на свой счет не питала. А потому на сладкие речи не велась, кусты роз в парках исследовать с молодчиками не собиралась, и посему уехала в дом дядюшки не солоно хлебавши.

Замуж девочку никто так и не позвал, а тешить собой удаль молодецкую Стейзи не позволила. Только спустя два вехимана[4]объявился герцог, страстно желавший получить ее руку и чрево.

Анастейзу можно было назвать сильным человеком. Первые три с половиной года из пяти, что она находилась тут, юная герцогиня еще пыталась бороться с властной натурой Сарвенды. Но пять выкидышей, два мертворожденных ребенка и постоянное, считай, осадное положение в своем же доме ее все-таки сломали.

Последняя беременность далась Анастейзе тяжело. Постоянные насмешки, напоминания о том, что ее кровь оказалась бракованной, раз она разродиться здоровым дитя не может, отразились на ее состоянии не лучшим образом. В конце концов, любой бы сломался, если бы на него все время оказывалось давление, и не только психически, но и физически.

Близость с мужем иначе как насилием назвать было нельзя. Ни разу он ее не приласкал, брал грубо, желая поскорее отделаться и зачать наследника. Даже в брачную ночь не пожалел.

К тому же близкими людьми Стейзи тут так и не обзавелась. Поплакаться она могла разве святому писанию, ну еще помолиться Священной Паре. И пусть она была доброй со слугами, и те платили ей любовью, да кто ж водит дружбу с чернью? Тем более Сарвенда строго следила за тем, чтобы в замке у герцогини не то что заступников и защитников не нашлось, а даже маломальской привязанности не появилось. Служанки, приставленные к герцогине, и те менялись каждые три вехимана. И повлиять на это Анастейза не могла. Супруг лишил ее этого права.

Чем больше я думала об этом герцоге, тем сильнее мне хотелось его придушить. Хотя, видит бог, для него это было бы слишком мягким наказанием. То, что он устроил девочке, иначе как пытками и мучительной смертью назвать было нельзя.

И пусть ее не лишали еды, спала она на мягкой постели, покои были светлыми и просторными,