Летним днем - Владимир Бровкин

Они меня водили по городу, на базар сводили, и даже удумали в театр сводить. Да ведь кабы я в нем что понимала; скачут как черти в ступке да визжат - это шибко хорошо означает по-нонешнему.

Я им и говорю: "Да за что же тут деньги платить - билет то, поди, не пятак стоит?" "Не пятак", - отвечают. Вот то-то.

"Да за что же, - спрашиваю, - им хорошие деньги платить? Нет, чтобы вышли, да спели как полагается, лолюдски".

А про магазины, скажу прямо - все есть Всякий фрукт, всякий продукт: мясо, колбаса всех сортов Но ведь все купить надо, что ни кинься: морковочку купи, лучок купи, за головкой чеснока тоже надо в магазин бежать. Конечно, молодым в городе оно, может быть, и ничего, но только нам, старикам, там не слишком понравится. Больно уж суматошно.

И прожила я у Василия ровно две недели.

А уж от него я полетела в иную державу на космическом аэроплане, к дочери Клавдии. Там она нонче у меня проживает. Тоже в городе. Уже двое внуков, квартира хорошая.

- Как же та держава именуется? - любопытствует бабка Марья.

Крупенчиха морщит лоб, но вспомнить никак не может.

По ее грамоте название слишком мудреное.

- Вот леший, - говорит она, - запамятовала, милая моя. Такие названия нонче пошли, что язык поломаешь, а не выговоришь. На конверте где-то был адрес записан. Не то держава та именуется Петунией, не то Плетунией. А то, может, и еще как - памяти-то тоже совсем не стало. Навроде как Петуния-планета.

- А! - с понятием кивает головой бабка Марья; хотя сама бабка Марья за свою жизнь не то что на космическом аэроплане, на простом-то никуда не летала и дальше Белибердянска города никуда не ездила, - вишь вот, страна-то далекая. Чай, поди, и не наша?

- Не наша, не наша, - отвечает Крупенчиха.

- Разговор-то у них тоже, поди, не наш, коли страна не наша. По-каковски хоть говорят-то?

- Да по-разному. Которые по-своему, которые же понашему.

- Ну тогда еще ничего, - соглашается бабка Марья - а то, к примеру, с вокзала с того же выйдешь и спросить не знаешь как. Ты им свое, а они по-своему: "Хэрдэмэрдэ". Поди, пойми.

Но тут ее внимание от разговора отвлекает внук, который снова стал проявлять повышенный интерес к корыту с водой.

- Юрка, чертенок, да ты отойдешь от воды, окаянный, или нет?! Вот я сейчас прут возьму, вот как возьму!

Внук ретируется от корыта, занявшись поломанной одноногой куклой, валявшейся посреди двора.

- А дочка-то по-ихнему умеет? - возвращается в разговор бабка Марья.

- Умеет, научилась. А как же, уже седьмой год, как живет там. Да так шустро она говорит по-ихнему, что я прямо-таки подивилась.

Удивляется бабка Марья: "Это же надо куда умчалась, вот куда бес затаращил. Мало, знать, места дома. На небеса все кинулись жить. Все норовят подальше от дома, в город да на другую державу. Про свеклу небось никто не вспомнит, что ее полоть нужно. Весь народ нынче на месте не сидит. Совсем не сидит. Вон у Нюрки Татаринцевой сын завербовался, говорят, на какую-то Меркурию - заработки будто там больно уж хорошие. А Матвейкина Ивана взять - вишь, в колхозе не ложилось, на Марсию двинул.

Говорят, что Иванс председателем не поладил, потому на Марсию и уехал. Да ведь только на таких, как он, председателей хороших не напасешься. Якобы там тоже на трактор устроился работать. Приезжал к сестре в отпуск сжубрился весь. Видать, не впрок жилье-то на Марсии.

А куда там, хвалится: "Я, мол, там живу так, что лучше и не надо. Как я живу - вам такой жизни и вовек не приснится. Денег у меня куры не клюют". Гляди-ка, дружок, как бы заместо тех курочек жареный петушок не завелся.

Это так бабка Марья про себя думает.

"А Клавка-то Крупенчихина чем лучше? Тоже в девках намоталась. Что уж поминать-то, помолчим уж про то.

Да и за первым-то мужем чего только не было. Прорабатывала такое, что в хорошем кине. Вот и домоталась. Теперь на эту самую Петунию попала. Может быть, дети-то пошли, так маленько одыхалась да одумалась на этой на самой на Плетунии.

Да-а, вон она какая нонче пошла, жизнь-то. Беда, да и только, что творится на белом свете".

Про все это думает бабка Марья. Но вслух, понятное дело, не говорит. Болтин что лишнего, да вдруг невпопад.

Нет уж, оборони господь бог от этого.

А что до того, что Крупенчиха свою дочь-то нахваливает, так всякому человеку свое-то положено хвалить. Про свое-то кто худое скажет.

- А не страшно лететь-то было?

- Что ты милая! Думала поначалу-то, так богу душу отдам. Поначалу-то шибко страшно было. А потом как будто вроде бы и ничего.

- И народу в аэроплане не сказать чтобы много. Да культурно все, чисто. Сели мы в этот аэроплан, да и полетели. Я даже забыла, что лечу в небесах. С соседкой разговорилась - к дочери тоже в гости летела. Летим да промеж себя толкуем.

Только я в окошечко возьми да глянь. Глянула, да так вся и обмерла: ночь кругом стоит, все черным-черно; да все это со всех сторон звездочками усыпано. Словно как будто отрубя раструсили кругом. Жуть берет. Где что ничего не понятно. Думаю про себя: "Как бы не заблудились. Разве поймешь куда летим-то".

Слава богу, долетели - видимо, летчик парень битый попался, дорогу знал хорошо, потому и не заплутал.

Прилетела, а они меня уже ждут на вокзале. "Мы, - говорят, - ждали, ждали, да уж стали думать, как бы что не случилось - один аэроплан прилетел, другой да третий, Да наконец-то тебя видим".

Да обнимаемся, да целуемся.

Зять бегает, хлопочет. Все "мама" да "мама".

- А какого же обличья там народ?

- Да хороший народ, видный, - отвечает Крупенчиха.

По правде-то сказать, совсем на наш народ народ Петунии не .похож. Да только неловко про то Крупенчихе говорить. Первое время Крупенчиху даже оторопь взяла, как приехала. Уж больно чудны люди там. А зять, так тем более рук нет, заместо них какие-то крюки, щупальцами называются, да аж целых шесть штук. А ноги.- навроде куриных. Одно человеческое - голос.

Не понравилось Крупенчихе обличье, оx как не понравилось.

Потому и молчит Крупенчиха: скажи, обсмеют А что поделаешь. Раз сошлись, да детки пошли, пусть живут.

Лишь бы жили хорошо.

- Как зять-то, - допытывается бабка Марья, - непьющий? В рюмку-то не заглядывает?

- Нет, нет, - отмахивается Крупенчиха, - да оборони господь. Не замечено пока ничего дурного. Нет, нет, и не пьет и не курит. Обходительный, культурный

- Это хорошо. А то ведь не приведи бог, коли мужик из тех, кто выпить не любит. Вот Пушкарев-то Егор, что неделю назад устроил. Заявился домой, ни тяти, ни мамы не видит, а сам Дуське - вынь да положь деньги еще на поллитру - видишь ли, не все еще успел выпить. Та ругаться стала. Да и сама посуди, какое бабе терпение иметь надо - ведь каждый день до сшибачки.

Не дала она ему денег, так ты знаешь, что он тогда устроил.