Целитель 10 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Глядя из-под руки на «Ми-8», пропадавший за лесом, Генеральный секретарь прокричал, обарывая удалявшийся рокот винтов:

— Погранцы! Тут до Польши километров восемь всего!

— Ку-уша-ать! — разнесся зов.

Давешняя дивчина, румяная и синеглазая, с густой гривой волос цвета спелой соломы, приглашала за длинный «монастырский» стол, накрытый в павильоне. Голодный позыв скрутил нутро.

На расписных блюдах парили желтые, обсыпанные зеленым укропом, клубни «бульбы» — они сахарились и блестели, оплывая тающим маслом. Одуряюще пахли сочные колбаски и щедро нарубленные куски жареной кабанятины. Само собой, и водочка с ледника, куда ж без нее, а для городских коньячок припасен.

— Однако! — восхитился Вайткус. — Ох, Мироныч!

— Чем дальше в лес, тем толще партизаны! — посмеивался Машеров, плеская «Столичную» по мелким стакашкам. — Ну, будем!

Хлестко клацая, сошлась стеклопосуда. Армянские «пять звездочек» согрели меня, растекаясь и чуток кружа голову.

Что может быть лучше вареной картошечки? Только вареная картошечка с хрусткой капусточкой…

— Помню, фрицы как-то наш лагерь заприметили, и «Юнкерсы» наслали, — прижмурился Петр Миронович, хрупая огурчиком. — Ну, короче, отбомбилась немчура. У нас только деда одного оглушило, а вот зубра приблудного — наповал! Ох, и досталось же нам тогда мясца… И жарили мы его, и варили, и коптили! Да-а… Коль, не смотри на меня так, — заворчал он, — включай свой телик.

— Да там новости как раз, — оживился смущенный Николай, молоденький офицер охраны.

— Включай, включай…

«Рубин Нео» на старомодном комоде ожил, расцвел красками, а тут и голос диктора прорезался:

— На Минском автомобильном заводе освоен выпуск микрогрузовиков, прозванных в народе «полуторками»…

— Пр-равильно! — энергично кивнул Машеров. — А то гоняют пятитонный «ЗиЛ» за всякой ерундой!

— Продолжаются учения «Щит-80», — приняла эстафету строгая Анна Шатилова, похожая на завуча. — Министр обороны ПНР Войцех Ярузельский встретился с маршалом Куликовым, главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора…

На экране высокий, нескладный поляк в черных очках старательно улыбался и тряс руку коренастому маршалу, а на заднем плане газовали танки. Свеженькие «Т-80», только что с Урала, лихо прокатывались по улочкам польского местечка, с ленцой пошевеливая башнями. Десантники весело скалились с брони, а туземное население робко помахивало им, будто прячась от недобрых глаз.

— Танкисты прославленной Кантемировской дивизии входят в город Бяла-Подляска, — жестко комментировала дикторша. — В тысяча девятьсот сорок четвертом году полки дивизии, тогда еще 4-го гвардейского танкового корпуса, заслужили почетные наименования Шепетовского, Житомирского, Тернопольского — за мужество и героизм, проявленные при освобождении городов Советской Украины. А за отвоевание Кракова корпус был награжден орденом Ленина. И вот танки кантемировцев снова на польской земле — вооруженные силы СССР, Польши, Чехословакии и ГДР повышают боевую подготовку в учениях «Щит-80»…

— И не придерешься! — хохотнул довольный Ромуальдыч. — Какое такое вторжение? Ученья идут!

— Да-а… — помрачнел Петр Миронович, качая головой. — Вот же ж, людишки… Немцы — та еще солдатня, но в спину нам не стреляли, как пшеки!

Глянув на Володьку с Витьком, я кисло улыбнулся. Для них откровения генсека звучали дико — нынешнее поколение знало поляков, разве что по сериалу «Четыре танкиста и собака». А как можно ненавидеть пана Владека или пани Монику из «Кабачка '13 стульев»?..

Мои дедовские мысли оборвала очередь из автомата. Лопнул кинескоп, брызгая осколками. Вздрогнул и поник Николай — белая рубашка страшно набухала алым. Его напарник успел выхватить табельный «Макаров», но пуля из «калаша» оборвала пульс.

Контраст был настолько безумен. что мозг ошалевал, цепенея.

— Рэце до гори! — разнесся гортанный грубый голос. — Руки вверх, российски швыни!

Человек восемь пшеков в мешковатом камуфляже заполнили собой всё, забегали, затопали кованными башмаками, завоняли…

Рука Чеснокова дернулась на рефлексе, спеша выцепить «Стечкин» из хитрой кобуры за спиной.

— Не время, Валентин Федорыч! — процедил я, рыская глазами по обветренным, но сытеньким мордам напавших.

— Да… — выдохнул майор, играя желваками.

— Что происходит? — рявкнул Машеров, привставая.

Самый большой и грузный из поляков глумливо ухмыльнулся, и ткнул толстым пальцем в манере Вия:

— Вот он!

Двое в изгвазданных «камках» моментально схватили Петра Мироновича.

— По какому праву… — каркнул генсек, вырываясь, но договорить не успел — немытый кулак ударил его под дых.

— По праву панов, быдло! — лязгающим голосом выдал грузный, и скомандовал: — Увести!

— А этих? — мотнулось дуло автомата у подручного.

— Они большие ученые… — со стоном выдавил Машеров, согнувшись в лапах боевиков.

— Большие ученые жрут яблоки моченые… — старшак задумчиво почесал за ухом, решая нашу судьбу, и махнул рукой: — И этих до кучи! Шибко, шибко!

Тумаками и прикладами нас выгнали во двор. Около «Волги» корчился бородатый егерь, зажимая руками распоротый живот. Повар в белом колпаке лежал недвижимо, уставив в небо круглые изумленные глаза.

Пахло потом, бензином и гарью.

Пара деревянных коттеджей разгоралась, а тощий дрыщ в камуфляже деловито обливал «Чайку» из канистры.

— Дошч, Яцек, — обронил командир боевиков. — Отходичь![1]

Дрыщ угодливо поклонился, боднув воздух головой, и бросил зажженную спичку. «ГАЗ-13» полыхнула.

А я будто замертвел. Ни страха не испытывал, ни бешенства. Просто запоминал с холодной ясностью всё вокруг — мерзкие рожи торжествующих подонков, покойные лица убитых, пылающий дом, заполошные крики, словно на съемках фильма «про войну»…

Напряженное тело было готово взорваться движениями, но рано, рано… Какой бы быстротой ты не хвалился, а пуля всё равно догонит.

Нас выстроили колонной, и повели. Вороненые стволы хищно кивали — шаг влево, шаг вправо… Memento mori.

Впереди брел Машеров, шаркая модельными туфлями. Конвоиры по очереди цеплялись за Генерального, и толкали, придавая ускорения. Следом косолапил Ромуальдыч — бесстрастный, как ирокез, привязанный к столбу пыток. Он щурил глаза, будто целясь. Скользнул взглядом по мне, и чуть заметно качнул головой. Не вздумай, мол. Я опустил веки, соглашаясь потерпеть.

За мной шагали, сбиваясь в кучку, Чесноков, Корнеев и Киврин.

— Ядвига… — сипло вытолкнул Виктор. — Она… Ядзя в них из отцовой двухстволки, а они…

— Гады, — процедил Владимир.

— Молчат! — рявкнул дрисливый Яцек по-русски, но с противным местечковым акцентом, и саданул прикладом Киврину по почкам.

Старший научный сотрудник упал на колено, но шустро встал, кряхтя и кусая губы.

Миновав огромные, как пагоды, двухвековые ели, мы выбрались на просторную поляну, посреди которой свесил лопасти вертолет.

— Грузимся! — скомандовал старшак. — Бегом!

Я упал на жесткую откидную скамейку. Гулкие недра «вертушки» задрожали, полнясь надсадным воем турбин. Боевики, затолкав наших, согнали меня на пол, заняв сидячие места.

Поерзав, мне удалось привалиться к широкой спине Чеснокова — и в поясницу уперся «Стечкин».

— Чуешь? — шевельнул губами майор.

— Чую, — вымолвил я.

Двигун взревел, раскручивая хлещущие воздух лопасти. Небо перевесило землю — «Ми-8» наклонился, и взлетел, трепля верхушки ёлок и стряхивая с них хвою.

— До дому! — гаркнул старшак, и загоготал, хлопая себя по ляжкам. — Курс на заход!

[1] Довольно, Яцек. Уходим! (польск.)

Глава 1

Пятница, 18 апреля. Вечер

Польша, Августовская пуща

Вертолет летел понизу, скользя над бесчисленными озерками и топями — тяга секущего винта теребила камыши и распускала рябь по волнам. Пилот старательно уводил «Ми-8» от редких дорог, от костелов, торчком встававших на плоскости Мазурских болот.