Мимолетное прикосновение - Стелла Камерон

Хаксли подавил улыбку. Вот потешная пигалица, просто прелесть. Он вдруг понял, что обуревавший его гнев утих. Пожалуй, оно и к лучшему — для предстоящего дела потребуется холодная голова.

— Мне тоже достанется уютная попонка и клочок сена? Девушка нахмурилась, запирая стойло, а потом снова залилась румянцем.

— Вы думаете, я ужасная невежа? Все так думают. Если мы не будем терять времени понапрасну, то можем пойти на кухню, а там очень даже тепло. Надеюсь, я сумею найти вам что-нибудь перекусить, а потом решим, что же делать. Видите ли, вы разминулись с Сарой. Она сейчас уехала с отцом в Сент-Остелл и еще долго не вернется.

Пожалуй, вам стоит позвать дворецкого, а? — Хватит с него загадок. Этот ребенок, несомненно, принимает его за кого-то другого.

Огромные синие глаза не дрогнули.

— Ох уж мне эта Сара. В самом деле, ну и кашу заварила. До чего же удачно вышло, что я заметила, как вы подъезжаете. Понимаете, она не живет здесь. Это поместье Трегонита. А домик священника находится рядом с деревней. В нескольких милях отсюда. — Между белыми безупречными зубками на миг показался кончик розового язычка. — Еще слава Богу, что Сара так хорошо вас описала!

Хаксли вдруг сделалось очень неспокойно, почти так же неспокойно, как лошадям, которые переминались с ноги на ногу в своих стойлах.

— И как эта… как именно Сара меня описала? Он не сообщал Латчетту точного дня своего прибытия, но теперь, перед встречей с заклятым врагом, был очень взвинчен. Девушка наморщила лобик, словно припоминая.

— Знаете, у нее только и разговору, что о своем отважном офицере, который сражается бок о бок с герцогом Веллингтоном и ужасно страдает от разлуки с ней… То есть, я имею в виду, она всегда заводит о вас речь, как начитается своих романтических стихов. Вот почему до сегодняшнего дня я ей не очень-то верила.

Хаксли одолело любопытство.

Вот как? И что же она говорит?

— Она говорит… — Незнакомка устремила на него пристальный взгляд и начала, точно повторяя заученные фразы:

— Высокий, смоляные кудри развеваются по ветру, в глазах пылает огонь, а рот… рот твердый и четко очерченный. Широкие статные плечи, на которых мундир сидит как влитой. А ноги… — Тут она вдруг захлопнула рот. — Боже ты мой! Ради всего святого, не пересказывайте Саре, что я вам наговорила.

Позабавленный до глубины души, Хаксли провел рукой по «развевающимся по ветру смоляным кудрям».

Клянусь, Саре ни слова. А вы всегда так… — Он чуть не сказал «порывисты», но побоялся смутить девушку. Непосредственность была редким и драгоценным качеством у молодых дам его круга. — Вы всегда так прямодушны?

— Ой да. Все так говорят. — Впрочем, в тоне ее не слышалось ни малейшего сожаления. — Знаете, лучше нам все-таки спрятаться на кухне, пока вас не заметили.

Она провела его через мощеный дворик и сводчатый каменный проход в садик перед кухней, даже зимой носивший следы явного пренебрежения и запустения. Замерзшие высохшие стебли растений торчали уныло и одиноко. Хаксли приподнял бровь. Для человека, поставившего на карту столь многое ради того, чтобы заполучить это поместье, Латчетт проявлял на удивление мало заботы о его благосостоянии.

— Сюда, — торопливо шепнула ему провожатая. Тяжелая дверь открывалась в коридор на задней половине дома, идущий мимо сыродельни и кладовых с мясом и рыбой. От каменных стен веяло холодом. Вскоре девушка ввела Хаксли в большую и уютную кухню, где в камине еще теплились неостывшие угли.

— Садитесь сюда. — Девушка придвинула к камину деревянную табуретку. — Грейтесь. Хаксли машинально сел, протянув руки к тлеющим углям. Пожалуй, и вправду удачно все получилось. Известно, что Латчетт готов пятки лизать любому, кто вхож в светское общество. Как же он сконфузится, когда узнает, что виконта ввели в его дом с кухни! Хаксли презрительно скривил губы. А где остальные слуги?

— Я не… Ой, ну ладно. У кухарки сегодня выходной. Дидс — дворецкий — скорее всего занимается счетами. Остальные… — Она неопределенно махнула рукой. — Когда никаких гостей не ждут, вся прислуга занята чем-нибудь по дому.

— А вы? — Виконт через плечо покосился на девушку. — Кто вы и где сейчас полагается находиться вам?

Положив тяжелые перчатки на огромный, чисто выдраенный стол, она развязывала потрепанные ленты ротонды. Вопрос явно застал девушку врасплох.

— Я… я… гм… — Она слабо улыбнулась, продемонстрировав очаровательные ямочки на щечках, но в глазах ее затаилась тревога. — Вы и сами уже должны были догадаться, кто я, сэр. Я Берта, Сарина горничная.

Да, лгунья из нее никудышная. Хаксли нахмурился, убежденный, что девчонка бессовестно врет.

— Ну ладно. Вы Берта. И что вы тогда делаете здесь, в этом доме, если Сара живет в домике священника?

Девушка снова покраснела.

— Сара попросила. Она, наверное, объяснила вам, что следует приехать именно в Трегониту и ждать у конюшни, оттого что ее папа, — юная заговорщица придвинулась поближе к гостю и привстала на цыпочки, — преподобный Уинслоу, очень добрый человек, но, знаете ли, ужасно старомоден в сердечных делах. Словом, Сара решила, что, если вы придете сюда и подождете ее в конюшне, она сможет встретиться с вами так, чтобы ее батюшка ни о чем не догадался.

— Понимаю. И мы… Выходит, Сара предупредила вас, что встреча назначена именно на сегодня?

— Да нет же.

Внимательно осмотрев каждую щелку на полу кухни, девушка опустилась на колени и принялась расшатывать надбитый угол одной из плит. Вскоре ей удалось сдвинуть ее в сторону и вытащить из образовавшейся щели какой-то тяжелый узел, завернутый в старую шаль. Тяжело. дыша от натуги, девушка выпрямилась и торжествующе опустила сверток Эдварду на колени.

— Надо спешить. Сара говорила мне, что вы можете появиться со дня на день и следует все время быть начеку. Так что я заметила сегодня ваше приближение благодаря чистой случайности, хотя и очень счастливой. Держите. Здесь мясной пирог, сыр и яблоки. Это скрасит вам ожидание в конюшне. Как только смогу, принесу вам немножко эля.

— Вы слишком щедры, — сохраняя полнейшую серьезность, заявил виконт, гадая про себя, подозревает ли Латчетт, что его слуги потихоньку таскают припасы из кладовых и оделяют ими своих сомнительных друзей. Если не знает, то от — него, Хаксли, не узнает и подавно.

Пожав плечами, Берта скинула тяжелую ротонду, небрежно бросила ее на стул и снова опустилась на колени, чтобы водрузить на место сдвинутую плиту.

У Хаксли перехватило дыхание. Подобного наряда не носила ни одна служанка его родового поместья. Теперь, когда Берта сняла ротонду, первое его впечатление о том, что она мала и хрупка, подтвердилось. Но в остальном он ошибся. Миниатюрная — да, но во всем остальном — вполне взрослая девушка. Бледно-лавандовое муслиновое платье оттеняло молочную белизну кожи. Распущенные золотистые локоны струились по безупречным плечам, спадая на высокую, пышную грудь. Хаксли беспокойно заерзал на табуретке. Платье мнимой горничной было сильно поношено, как и выцветшая шелковая лента, перепоясывавшая ее гибкий стан, но этот непритязательный наряд лишь подчеркивал скрывавшиеся под ним соблазнительные округлости и изгибы.