Женщина с зонтиком и перспективами - Валентина Седлова

Зато сюжет нашего мыла — это, я вам скажу, еще тот сюрреализм! Как вам ситуация? Мать — Ирина Леопольдовна, сорока с хвостиком лет от роду, владелица заводов, газет, пароходов, вышла замуж за молодого парня Романа, ровесника своей дочери Милы, у которого, как вы догадываетесь, ничего этого нет. Соответственно, молодые у нее под носом быстро снюхались, простите за каламбур, и закрутили любовь. Да такую, что у Милы через положенный природой срок должно дите родиться от ее не в меру молодого отчима. Мало своих проблем, так еще бывший муж Ирины Леопольдовны — Родион Михайлович — шантажирует ее молодого мужа: мол, если не признаешься Ирине в преступной связи с нашей дочерью, считай себя коммунистом. То есть останешься без штанов и содержания, поскольку Ирине это вряд ли придется по нраву. Роману это, конечно, тоже не по душе. Тем более что парень он вроде как честный и правильный. Мучается, когда врет, а врет он постоянно все двадцать пять часов в сутки напропалую, поэтому мучается тоже непрерывно. Когда кастинг проводили, дюжину актеров забраковали, пока не нашли этого карамельного. Смотреть на него — и то приторно становится, такой правильный и красивый.

Вы спросите: а какого военно-морского ему бы просто не уйти к дочке и не послать Ирину с ее бывшим мужем по известному адресу? А вот тут-то главная соль мыльных сериалов и их главный постулат, гласящий: самое разумное с бытовой точки зрения решение проблемы однозначно неприемлемо. То есть, чем больше трудностей, тем виртуознее мы их будем решать и на большее количество серий историю растянем. И наплевать, что герои ведут себя как законченные неврастеники и мечутся из крайности в крайность по пять раз на серию. Оказывается, дочке и Роману жить больше не на что, кроме как на денежки Ирины Леопольдовны. И жить негде, кроме как в ее квартире. Поэтому они упорно молчат, как пленные партизаны, и страдают от любви друг к дружке. Но сегодня, наконец-то, когда Мила призналась Роману в том, что находится уже на четвертом месяце беременности (и как она все это время умудрялась молчать? Ума не приложу), мы таки заслали это чудо гороховое по имени Рома идти к жене и резать в глаза правду-матку. Мол, люблю я твою дочку, не вели казнить — вели миловать. Пафоса мы нагнали соответствующего, зрительницы от умиления плакать будут и за валокордин хвататься. Я тоже прониклась общим боевым настроением, и уже представляла, как вернувшись домой, скажу Толику «гуд бай, май лав», как этот удод опередил меня и «обрадовал», что начал ремонт в моей квартире.

Ах да, извините, про Толю-то я вам еще ничего и не рассказала. Впрочем, о нем и рассказывать нечего. Как пелось в одной песне, «хороший парень и больше ничего». То есть, он просто никакой парень. И познакомились мы с ним по-дурацки, и жить вместе начали тоже по-дурацки. Толя, чтоб вам было понятнее, это жвачка, прилипшая к подошве ботинка. И ничем-то ты ее не отскребешь, сколько не старайся. Вы не представляете, сколько раз я уже приходила домой в твердой уверенности, что сегодня-то я точно поставлю в отношениях с Толей все точки над ё, но это плюшевое чудо встречало меня в кухонном фартучке в горошек, преданно заглядывало в глаза и спрашивало: будешь ужинать на кухне или тебе еду в спальню принести? И как после этого его выгонять? Меня ж моя совесть со свету сживет! Хоть некоторые и говорят, что совесть у меня чиста просто потому, что я ею не пользуюсь, не верьте! Клевета клеветническая.

В общем, топала я по улице в тоске и печали, и со скорбью думала, что теперь процесс отселения Толи переносится на неопределенный срок. Если я не смогла его выгнать после того, как он ужин приготовил, то выгнать его после такого подвига, как ремонт, не смогу тем более. Вот не смогу, и все тут. Правда, я ему еще очень давно, в самом начале пояснила: то, что мы проживаем вместе под одной крышей, не означает, что я лишилась своего статуса свободной женщины. Замужество — это не личная жизнь, а ее отсутствие. Казалось бы, после этого любой парень не выдержит, взорвется и уйдет. А этот нет, проглотил втихаря и сделал вид, что ничего и не было.

Нет, безусловно, появление Толи внесло некую свежую струю в мой быт. По крайней мере, квартира засияла отдраенными окнами, а в раковине перестала скапливаться посуда, которую раньше я героически мыла раз в неделю. Тому, кто ужаснется от этого признания, советую оценить одну замечательную мысль: чем ленивее человек, тем больше его труд напоминает подвиг. А моя вселенская лень не распространяется только на сценарии. Хотя нет правил без исключений, но это так к слову. И простите меня разборчивую, я все-таки хочу делить свое жизненное пространство с любимым человеком, а не с какой-то домработницей мужского пола.

Я взлетела на лифте на седьмой этаж, и со всей досады припечатала пятерней дверной звонок собственной квартиры. Толик в наполеоновской шапочке, свернутой из газеты, и моем старом комбинезоне, в котором я раз в год по обещанию мыла полы, деликатно принял из моих рук сумки с продуктами, отволок их в кухню, а затем начал делиться событиями прошедшего дня.

— Я уже в большой комнате все обои ободрал! И даже начал отдирать паркет!

Меня аж перекорежило. Паркет-то ему чем помешал? Дубовый, толстый, подогнанный дощечка к дощечке. Строители тогда строили не просто на совесть, а на страх и совесть. Все-таки не забывайте, какие времена были.

— Толь, а может, с паркетом это ты зря? — осторожно поинтересовалась я.

— Пусик, ты что! Качественный ремонт заключается не в косметическом латании дыр, а в полной отделке квартиры с нуля! Тот, кто не понимает этого, совершает очень большую ошибку, а потом долго мучается из-за нее. Сначала надо снять все лишнее вплоть до бетона, а уж потом начинать возводить что-то новое.

Терпеть не могу сюсюканья, особенно когда меня называют Пусиком, и мне очень не понравились его слова про бетон, поэтому я отправилась поглядеть на арену боевых действий. То есть, большую комнату.

Мамочки святы! Толькину б энергию, да в мирных целях! Передо мной предстала разоренная пустыня. Выжженная земля. Марсианская степь. Из комнаты было вынесено все, вплоть до мусора. Голые стены и вскрытые полы зияли бесстыдной пустой там, где еще вчера стояли шкафы с посудой, одеждой, мой письменный стол и диван с креслами. Черт побери, а куда он это все дел, спрашивается?

— Толя, — начала я вкрадчиво, — не соизволишь ли пролить свет относительно того, куда ты убрал мебель из большой комнаты?

— Как куда? — радостно ответствовал отрок. — Конечно же, в спальню!

Я взвыла белугой и кинулась в означенную комнату. Должна признаться, что относительно помещения, где может протекать мой сон, у меня есть единый и непременный бзик: оно должно быть свободным от лишних предметов. Матушка моя раскололась, что когда я была еще совсем маленькой, на меня во сне упала полка с игрушками. Полка, к счастью, была легкой, а игрушки плюшевыми, и заикой я тоже не стала, хотя и могла, но с тех пор я отказываюсь смежить глаза, если моя постель находилась в радиусе ближе двух метров от мебели любого вида и назначения. И Толя, между прочим, об этом прекрасно осведомлен. Фашист!