Хозяйка замка Эдвенч (СИ) - Ром Полина

Светлана стойко сносила мои капризы и быстро находила мне новую забаву для рук. Раньше даже не знала, что столько разных видов ручной работы существует. Я пробовала карвинг и резьбу по воску, собирала искусственные цветы в разных техниках и вышила крестиком подушку. Да, кривовато, но честно, я ею гордилась.

И всегда рядом была моя Светлана. Иногда, когда мне становилось лучше, я даже подходила к компу и болтала с ее детьми, с мамой и любопытной соседкой Лесей, которая частенько прибегала на посиделки узнать «за столичную жизнь». Порой я думала, что Света, ее мама и ее дети для меня – некое подобие семьи.

Как только выяснился диагноз, где-то вдали исчез Игорь, начали быстро таять подруги и знакомые…

Я тогда даже удивиться не успела, как поняла, что осталась совсем одна. Нет, я не могу их осуждать. Наверное, страшно было смотреть на меня, когда после второй химиотерапии я осталась лысой и весила, при моем росте метр семьдесят три всего сорок шесть килограмм. Так что я вполне могу их понять.

На Свету я и оставила завещание. Пусть и моя, и родительская квартиры достанутся ей. В гроб с собой не заберу, а ей, Светланке моей, еще мальчишек поднимать.

Последние дни я почти не помню – слишком редко приходила в сознание, потому и не могу сказать, сколько их было, этих последних дней…

Глава 2

Я приходила в себя медленно, какими-то урывками, испытывая от этого тягучее сожаление. Там, в той темноте, где я была, ощущались покой и умиротворение. Я не хотела возвращаться…

Проблески сознания становились чаще и в какой-то момент я начала видеть и чувствовать. Странным было всё – сероватый свет, льющийся из окна, слабый запах моря и весьма заметная качка: я видела, как колышется в стеклянном графине, стоящем на прикроватном столике, какая-то темная жидкость.

Однако, самым странным было даже не это. Рядом со мной на кровати похрапывала моложавая женщина, с каштановыми волосами. Рот её был чуть перекошен, с уголка губ на подушку стекала тонкая ниточка слюны. Кто она?! Почему мы в одной кровати?

Голова кружилась, и я медленно, постанывая, попыталась сесть. У кровати был красивый резной бортик, вот за него я и цеплялась слабыми пальцами.

Резкое чувство тошноты… Цветные сполохи в глазах… Яркая вспышка головной боли…

Особенно отчётливо боль пульсировала в левом виске. Я машинально подняла руку и потрогала – на голове какой-то странный убор из жесткой, грубой ткани. Аккуратно сдвинула его, пытаясь снять, под пальцами ощущалась шершавая корка засохшей крови на волосах. Кажется, там, под этой слипшейся прядью – рассеченная кожа.

Я со стоном рухнула на подушку, и откуда-то, как показалось мне -- из-под кровати, послышался голос. Женский, но достаточно низкий и грубоватый:

-- Барышня… Барышня, вы никак в себя пришли? – всё это сопровождалось кряхтением, как будто женщина пыталась поднять тяжесть. Наконец, из-за бортика кровати вынырнуло полное, слегка помятое женское лицо.

Женщине лет сорок-сорок пять, крепко сбитая, даже полноватая, одетая в какую-то нелепую и странную одежду.

На голове -- мятый полотняной чепец с забавной рюшью из довольно грубого кружева. Если бы не моё омерзительное состояние, я бы улыбнулась, глядя на обладательницу солидного носа картошкой, пухлых щёк и маленьких заплывших глазок, которая рискнула нарядиться столь странным образом.

Холщовая блуза с широкими сосборенными рукавами, сверху жилетка из сукна с яркой отделкой толстым витым шнуром по краю, юбка плотно обхватывала солидный животик и дальше расходилась фалдами. Почему-то мне показалось, что длиной одежка будет до самого пола. Весь наряд был изрядно измят, как будто женщина спала прямо в нём.

-- Очнулись, барышня? Ну, и слава Богу!

Заметив, что я слегка сдвинула непонятную штуку на голове, она прямо кинулась ко мне, приговаривая:

-- Тихо, барышня, тихо. Нельзя это снимать! Не дай Бог, страшный этот увидит – греха не оберемся! – зашипела на меня женщина, напяливая тряпку обратно мне на голову.

Я медленно соображала. Что-то в словах женщины мне показалось необычным. И даже не это обращение – барышня, а сам язык, на котором она говорила. Он похож на любимый мной английский, но это явно не англиканская версия, а, скорее всего, какой-то местный диалект. Странным было то, что я её отлично понимала. Понимала так, как будто тоже являлась носителем языка.

Пока я с трудом собирала едва ворочающиеся в голове мысли в кучу, глаза машинально шарили по непонятной комнате. И я всё больше и больше убеждалась в мысли, что нахожусь на корабле, в море.

Качка и специфический запах. Стены комнаты до середины отделаны тёмными деревянными панелями, кресло, стоящее в углу, привинчено к полу. Более того, графин на прикроватном столике, в котором по-прежнему колыхалась тёмная жидкость, закреплен в интересной кованой подставке, вбитой в стену.

Женщина рядом слабо застонала и повернулась ко мне спиной.

Я облизала пересохшие губы и тихонько прошептала:

-- Пи-и-ть.

Толстуха закивала головой, вынула из прибитой к стене стойке высокий бокал и неуклюже покачиваясь, попыталась налить в него из графина. Корабль качнуло и она плеснула себе на руки.

-- От жешь… Зараза какая!

Выдернув откуда-то из рукава белую тряпочку, она протёрла ею и свою кисть, и бокал. Помогла мне сесть, придерживая сильной рукой за спину, и дала напиться. От жадности я глотнула сразу много и закашлялась – это было вино.

-- Тише, тише, барышня – она похлопала меня по спине.

Я отдышалась и чуть более уверенно спросила:

-- А простой воды нет?

-- Так ироды-то эти сегодня ещё не заходили, так что пейте, барышня, пейте, это слабенькое.

Не слишком задумываясь, кто такие эти ироды, я сделала ещё несколько больших глотков кисловатого питья – слишком мучила жажда.

Потом слабо заворочалась, пытаясь сесть удобнее, и женщина, ухватив меня сильными руками подмышки, поддёрнула вверх.

-- Сейчас, сейчас, барышня! – она ловко подсунула мне подушку под спину.

Теперь я могла видеть значительно больше, чем раньше. Прямо у кровати, на которой размещались я и женщина у стенки, на полу лежали какие-то доски, с подобием постели – плоская, как блин, подушка и нечто напоминающее замызганное ватное одеяло. «Значит толстуха спала на полу» -- только успела подумать я, как она ногой подтолкнула это лежбище, и оно легко впихнулось под мою кровать.

«Выкатная постель» -- сообразила я.

На полу в комнате, прямо на ковре спало ещё три человека. Кажется, все женщины, но полностью уверенной в этом я не была. Да и значительно больше занимало меня сейчас собственное тело. Я с каким-то тупым интересом покрутила тонкими белыми кистями рук, потрогала собственную маленькую и упругую грудь сквозь роскошное кружево сорочки, закинула руку и выдернула из-за спины слабую, вяло заплетенную толстую косу очень холодного темного оттенка. Крутила её у себя под носом, ощущая шелковистую структуру волос, и думала: «Ну, вариантов-то всего два… Или я сошла с ума, что было бы весьма грустно… Или я попаданка».

От выпитого на голодный желудок вина по телу растекался жар, даже боль в виске как-то утихла и лишь слабо пульсировала. «Пожалуй, мне стоит ещё немного поспать. Интересно, эта женщина так и будет стоять и смотреть на меня?».

Не помню, думала ли я о чём-либо ещё в тот момент, зато уснула я быстро и спокойно.

Следующее пробуждение было гораздо интереснее. Боль в виске беспокоила меня только изредка, накатывая слабыми волнами. Я чувствовала себя странно окрепшей и практически здоровой. Возможно, именно на волне этого состояния здоровья и силы молодого тела и испытывала почти эйфорию.

«Попаданка? Да это же прекрасно! Зато никакого рака и пожизненных болей. Главное, аккуратненько вписаться в этот мир, чтобы никто не догадался!" А ещё я с каким-то детским любопытством оглядывала сидящих на полу трёх молодых женщин – очень уж необычная на них одежда, здесь, наверное, есть бальные платья, с кружевами и корсетами!