Группа «Нада» - Жан-Патрик Маншетт

– Катись к чертям! – взбесился Треффэ и грубо толкнул бретонского студента.

В ответ тот, размахнулся и врезал Треффэ журналами. Треффэ ударил его по печени. Торговец выронил свои журналы, а Треффэ разметал их ногой по лестнице.

– Сволочь! – крикнул студент. – Мне тоже нужно зарабатывать на жизнь!

– Какое заблуждение! – воскликнул Треффэ, обеими руками толкнув в грудь бретонского студента. Тот упал спиной на лестницу и закричал от резкой боли.

Треффэ вернулся к себе и хлопнул дверью. Снова зазвонил телефон. Молодой человек быстро открыл бутылку "Кроненберга", закурил сигарету "Голуаз" и снял трубку.

– Марсель Треффэ слушает.

– Буэнвентура Диаз.

– Уже проснулся?

– Мне только что позвонил этот дурак д'Арси. Значит, его чертов эксперт отказывается.

– Да, значит. Плевать.

– Не согласен, – сказал Буэнвентура Диаз. – Теперь он в курсе. Это надо обдумать.

– Ах, оставь.

– Я пойду к нему. Ты идешь со мной?

– Что ты ему скажешь?

– Чтобы он удавился.

– Оставь, – снова посоветовал Треффэ.

– Нет.

– Как хочешь. А собрание?

– Я, быть может, опоздаю.

– Ладно.

– Что еще новенького? – спросил каталонец.

– Ничего. А у тебя?

– Ничего.

– Ладно, тогда привет.

– Привет.

Треффэ положил трубку и вскрыл почту: "Мари-Поль Шмулю и Никэз Урнен рады сообщить вам..." (Черт, значит, бедняжка наконец пристроилась.) Следующий конверт: Мэзон Радьез, самые низкие цены". Треффэ развернул проспект и изучил "Деревенские библиотеки". После этого он бросил проспект в корзину для мусора и пошел за новой бутылкой пива, дрожа от ярости. Он уселся в большое кожаное кресло, давно стершееся под задом его отца. Палас на полу также был стерт ногами его отца. Треффэ распечатал еще один конверт: "Ежегодный ужин анархистской ассоциации Пятнадцатого округа (группа Эррико Малатеста). После ужина – доклад на тему: Анархисты и иудео-арабский конфликт. Несколько предложений товарища Парвулуса". Бред. Треффэ скрутил бумагу в шарик и бросил его в угол комнаты. Почтовая открытка (на обратной стороне: "Рисовые культуры в районе Абиджана"): "Сынуля! В этом году не вернусь. Вероятно, я никогда не вернусь. Ты должен приехать ко мне. Я заразился сифилисом от дочери вождя одного племени. Сердечно приветствую тебя. Папуля".

Треффэ сунул открытку в ящик фамильного буфета, допил пиво и отправился обедать в бистро на углу улицы.

Глава 4

У Мейера после обеда завязался спор с женой, который закончился как обычно – Анни пыталась задушить его.

– Прекрати, черт побери! – крикнул он, когда она со всей силой надавила пальцами на его адамово яблоко.

Он пошарил рукой по столу, схватил стеклянную бутылку минеральной воды "Эвиан", заполненную на три четверти, и легонько стукнул ею молодую женщину по голове, в качестве предупреждения. Анни не прореагировала. Ее ногти вонзались в шею Мейера. Он вздохнул с отчаянием и ударил жену. Лишь после третьего удара Анни выпустила его шею, обхватила руками свою голову и с воплем повалилась на пол.

– Успокойся, моя крошка, успокойся, – сказал Мейер.

Анни продолжала вопить, и он заткнул уши.

– Дрянь! – крикнул Мейер.

Он вбежал в ванную комнату и протер лицо лосьоном. Посмотрев в зеркало, увидел, что Анни оставила глубокие борозды по обе стороны его шеи. Чтобы остановить кровь, он приложил спирт к ранам, и его глаза от резкой боли наполнились слезами. Однако кровь на коже продолжала выступать. Мейер побыстрее снял белую сорочку, но воротник все-таки успел испачкаться. Он снова посмотрел на себя в зеркало. Он увидел белокурого двадцатитрехлетнего человека с безвольным лицом, маленькими глазками цвета мертвой устрицы, с гусиной кожей. В соседней комнате Анни билась головой о стену. Он вернулся к ней.

– Успокойся, малышка, перестань. Я люблю тебя.

– Чтоб ты сдох, мразь, – ответила ему Анни. – Грязный еврей, – добавила она. – Я ненавижу тебя. Я поеду в Бельвилл и буду трахаться с американцами. Пусть меня трахают, – громко настаивала она.

Она стала массировать голову и заплакала от боли. У нее были тонкие и красивые волосы. Мейеру хотелось или застрелиться, или пойти на работу – одно из двух. Он посмотрел на часы. Четырнадцать пятнадцать. Если он хочет прийти вовремя, то надо немедленно выходить.

Анни внезапно перестала плакать и поднялась с пола.

– Сегодня ночью я нарисую красивую картину, – сообщила она.

– Ты покажешь ее мне?

– Нет. Я тебя ненавижу. Гниль.

– Пожалуйста, малыш, – сказал Мейер.

– Ладно, – ответила Анни тоном торговки рыбой. – Я покажу ее тебе.

Мейер еще раз протер свою шею, надел чистую сорочку и нацепил бабочку. Затем натянул вельветовый пиджак. В пивном баре он сменит его на белый, рабочий.

Анни вернулась с большой акварелью, на которой была изображена укрепленная крепость среди пустыни. Маленькие человечки в огромных колониальных касках пытались взять крепость штурмом, но было очевидно, что их усилия не увенчаются успехом. Кисть Анни изобразила также какую-то темную массу, падающую на них сверху.

– Это фекалии африканцев, – объяснила она. – Это мой дом.

– Очень красиво, – сказал Мейер.

Анни посмотрела на будильник.

– Дорогой! – воскликнула она. – Сейчас же уходи, ты опаздываешь.

– Да, – ответил Мейер, – я бегу.

– Извини меня за сегодняшнее. Я приму гарденал, и все наладится.

– Не очень увлекайся им, – посоветовал Мейер. В дверях он обернулся. – Я вернусь поздно. У нас собрание.

– Ты мне расскажешь?

– Да, – солгал Мейер.

– Извини, что я взвинтилась. Не знаю, что на меня нашло. Это нервы.

– Не бери в голову. Извини за удары бутылкой.

– Я люблю тебя.

– Я тоже, – сказал Мейер и вышел.

Он опоздал на пять минут. Пивной бар, расположенный возле вокзала Монпарнас, был битком набит. Мейер надел свою куртку официанта и быстро принялся за дело.

– Вы опять порезались во время бритья? – насмешливо спросила кассирша мадемуазель Лабев.

– Нет, сказал Мейер. – Это экзема. Когда у меня экзема, я ничего не могу поделать с собой и постоянно чешусь.

Мадемуазель Лабев посмотрела на него с отвращением. Мейер не обращал на нее внимания. Он думал о собрании, и это немного утешало его.

Глава 5

Позвонив Треффэ, Буэнвентура позволил себе вздремнуть. В три часа дня его разбудил будильник. Он сидел на кровати в нижнем белье. Во рту у него пересохло. Накануне он курил, пил и играл в покер до пяти часов утра. Он протер глаза, затем встал и прошел в ванную комнату, умылся, вымыл ноги, почистил зубы и побрился. После этого надел вельветовые брюки и свитер с заштопанными локтями. Вернувшись в комнату, Буэнвентура немного убрал за собой, взбил постель, перенес грязные рюмки в раковину, поставил пустые бутылки у стены, возле двери. На дне одной из бутылок оставалось немного "Марни", и Буэнвентура отправил содержимое в рот. Его передернуло и чуть не вырвало. Он открыл ставни и выглянул на улицу. На террасах многочисленных бистро сидели волосатые студенты. Буэнвентура закрыл окно, собрал разбросанные на складном столике игральные карты, залитые вином, и бросил их в корзину для мусора. Он подумал о том, что надо купить новые карты.

Каталонец снова сел на кровать и подвел итог в своей записной книжке.

Ночью он выиграл пятьсот семьдесят три франка. Хорошо. Полоса неудач казалась позади. Ему надо было купить пальто или по крайней мере, дождевик. Становилось прохладно.

Он рассовал деньги по карманам брюк и поношенного пальто, стертого во многих местах. Надел грязные носки и резиновые сапоги, натянул пальто, замотал шею черным шарфом. Надел на голову черную фетровую шляпу, изготовленную до второй мировой войны в Саррисберге в Пенсильвании. Своим худым и бледным лицом с пышными баками он походил на разбойника из современной постановки "Кармен".

Буэнвентура вышел из отеля "Лонгваш" и отправился пешком к д'Арси, который жил в маленькой однокомнатной квартире в старом доме по улице Роллен. Он постучал в дверь.

– Входи! – услышал он голос алкоголика. – Дверь не заперта.

– Это я, – сообщил для предосторожности Буэнвентура, толкая дверь.

Дело в том, что бывали дни, когда пьяный д'Арси прятался за дверью с молотком в руке, готовый нанести удар входящему. Буэнвентура с облегчением увидел, что пьяница лежит на диване в глубине комнаты с бутылкой "Могана" на животе.

Пол был покрыт толстым слоем раздавленных окурков и всевозможного мусора. На кухне на плите варился кофе в кастрюльке, и Буэнвентура налил себе чашку, раздавил муравья в сахарнице и направился к телефону.

– Мне приснилось, что я строгаю себе трубку, – рассеянно сообщил д'Арси.

Буэнвентура ничего не ответил. Он полистал справочник, лежащий возле телефона, и нашел адрес Эполара. Д'Арси смотрел в потолок.

– Мне нужно написать матери, – сказал он, – чтобы она прислала денег. Ты не мог бы одолжить мне две или три сотни?