Время собирать камни. Том 2 - Михайловский Александр

– Это вроде пластунов кубанских? – поинтересовался у него подхорунжий.

– Нет, – словоохотливо ответил старший сержант, – хотя чем-то наша служба и похожа. Но мы воюем не на коне, как кавалерия, и не на своих двоих, как пехота и пластуны. Мы идем в бой верхом на броне, с корабля прямо на бал. Ты наши машины боевые видел?

– Это те, которые у входа в Смольный? – спросил подхорунжий. – У них еще колес аж восемь штук. И еще другие, с четырьмя колесами, как у обычных авто, и с пулеметом сверху? Они что, и в самом деле бронированные? Не похожи они, Федя, на броневики. Я видел машины бронеотряда под Перемышлем. Хорошая штука, но вот только они могут передвигаться лишь по дороге. Чуть в сторону съехал – и сразу застрял, да так, что и дюжиной лошадей не вытащить.

– Эх, зёма… – с усмешкой ответил ему унтер Мешков.

Он принялся рассказывать такие страсти, что у подхорунжего волосы вставали дыбом…

– То, что похоже на обычное авто – так это «Тигр», он для начальства и для разведки. Машина с восемью колесами называется бронетранспортер или просто БТР. Ни в какой грязи он не застревает, ходит везде и всюду, да в придачу еще и плавает. При этом БТР перевозит отделение бойцов и вооружен пулеметом КПВТ, калибра семь линий, который на дальности в две версты уложит и слона. По пехоте с пятисот шагов – девятерых навылет, в десятом застрянет. Причем если пуля попадает в живот, от человека остаются две половинки – верхняя и нижняя. Но это так, легкая кавалерия, а для серьезных дел у нас есть боевые машины и посильнее, чем те, что ты видел. Их просто в город не пускают, боятся всех перепугать, да и порушить они могут немало. Тот же танк Т-72 проедет этот Смольный насквозь, и не заметит. Водила скажет: ну, в поворот не вписался, зрение плохое.

Подхорунжий поежился, представив, как огромное железное чудовище, рыча мотором и плюясь вонючим дымом, проламывает себе дорогу через это здание.

А странный земляк тем временем продолжал:

– Так что для боя у нас есть такая техника, что ты даже себе и представить не можешь. Зёма, нашей ротой местный полк положить – раз плюнуть, только патронов жалеть не надо. В этом смысле нам что папуасы с копьями, что мужики с трехлинейками – все едино.

Наконец Круглов осторожно задал главный вопрос:

– А вот тут, в Смольном, один из этих, из «большевиков», только что нам говорил, что такие как ты, Федя, которые Сталину служат, собираются всех казаков повывести…

– Это Троцкий, что ли? – с презрением процедил сквозь зубы старший сержант, – так ты его еще послушай, такой соврет – недорого возьмет. У нас даже пословица есть – «треплется как Троцкий». Да и Свердлов – это тот, который в черной коже с головы до ног – тоже еще та сука. Вот кто нас, казаков, под корень извести собирается. Ты, зёма, среди той компании хоть одного казака или хотя бы москаля видел? Нет? Вот то-то же. Я еще к вам заеду в гости и покажу бумагу, которую подготовили Свердлов с Троцким. Поверь мне, там такое понаписано, что твоя рука сама к нагану или шашке потянется.

– Да что ты говоришь? – удивился подхорунжий. – А ведь они так складно нам обо всем говорили. О вольностях Тихого Дона, о казаках, которые русским совсем не родня, и которые должны жить по своим, казачьим законам. О наших атаманах, что с царем воевали, за волю нашу головы клали…

– А это, зёма, – сказал старший сержант, – такая ихняя хитрозадая политика. Чтобы нас всех между собой поссорить и заставить воевать друг с другом. А они будут делать на этом свой обычный гешефт под сто процентов годовых. Ничего личного, только бизнес.

Подхорунжий взорвался:

– Значит, на самом деле выходит, что эти обманщики бессовестные, волки в овечьей шкуре, мечтают на нашей казацкой крови урвать себе власть…

– Да не выходит, а так и есть, – кивнул Мешков. – Слушать, что тебе говорят разные люди, конечно, надо, но и своей головой думать обязательно. – Тут у него в кармане что-то запищало, и он, легко спрыгнул с подоконника, лязгнув подковками ботинок. – Ну, пока, зёма, бывай! Пора мне – служба. Ты это… – унтер оглянулся и понизил голос. – У нас в батальоне не я один такой, есть и еще станичники с Дона и Кубани. Так что готовься встречать гостей, господин подхорунжий, на днях заедем к вам в гости в казармы на Обводном. Встретите земляков?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Круглов машинально кивнул, допивая чай, а странный унтер, подхватив чайник, рванул куда-то по длинному и темному коридору Смольного.

Подхорунжий разыскал своих из полкового комитета и все им рассказал. Потом еще долго степенные казаки чесали затылки, размышляя, что бы это все значило.

Вот с такими вестями и слухами вернулись в казармы делегаты донских казаков, а потом долго думали думу, решая, чью сторону принять в случае возможной заварухи в городе. Но, так ничего и не решив, уже за полночь постановили расходиться, понадеявшись, что утро вечера мудренее, и время подскажет, как жить дальше.

И тут случилось вот что. На ночной дороге за Обводным каналом полыхнули яркие лучи фар, и стал слышен тот специфический лязгающий грохот, о котором так красочно рассказывал старший урядник Горшков. Мысли об отдыхе моментально вылетели из казачьих голов, и они гурьбой высыпали на набережную, не зная, куды бечь и кому сдаваться.

Ревя двигателями и лязгая гусеницами, три приземистые коробки двигались по набережной Обводного канала. Теперь казаки точно поняли, что ЭТИ прибыли по их душу. В свете фар было видно, что на этих грозных машинах восседают, словно мужики на телеге с сеном, вооруженные люди.

Пока железные коробки приближались к казармам, в первые ряды глазеющих на них казаков протолкнулись члены полковых комитетов. Страха не было. Во-первых, казачки по натуре своей были не из робкого десятка, а, во-вторых, им почему-то думалось, что русские люди не должны стрелять в своих же, русских. Большевики на этот раз пришли к власти тихо, без пальбы и кровопролития, никого не напугав, кроме разве что питерских гопников и послов Антанты. Но ни мнением первых, ни тем более мнением вторых казаки, в общем-то, не интересовались, им вполне хватало и своих забот.

Поэтому никто из них даже не вздрогнул, когда все три машины остановились шагах в двадцати от толпы. С первой из них ловко спрыгнула высокая плотная фигура.

– Здорово, земляки-станичники! – сказал военный (должно быть, главный среди незваных гостей).

Следом за ним с брони посыпались и остальные. В темноте не было видно, что механики-водители и наводчики-операторы БМП остались все на своих местах.

Казачки в ответ тихо загудели и вытолкнули из своих рядов хорунжего Платона Тарасова, одного из самых уважаемых и степенных казаков.

– И вам здорово, добрые люди, – осторожно ответил Платон, потом немного помолчав, спросил: – вы чьи же такие будете?

Офицер-поручик (в свете фар блеснули три маленькие звездочки на погонах) сделал шаг вперед.

– Господин хорунжий, не знаю, как там вас по имени-отчеству, мы роду-племени казачьего, и служим лишь России-матушке и товарищу Сталину, а более никому.

– Сталину, говорите… – почесал в затылке Платон. – А почто ваш Сталин всех казаков под германские пулеметы погнать хочет? Чтобы всех казачков извести, а землю нашу иногородним отдать? – Он с победным видом обернулся назад. – Верно я гутарю, братцы?

– Верно, верно! – загудела толпа.

– И кто тебе сказал такую ерунду? – со смехом выкрикнул из темноты один из прибывших.

– Так такой же большевик, Яковом Свердловым его кличут, – степенно сказал Платон Тарасов. – Своими ушами слыхал – что, дескать, по наущению Сталина нас, казаков, генералы-золотопогонники пошлют под Ригу, в самое пекло, прямиком под германские пулеметы. И когда никого не останется, Сталин нашу землицу для иногородних-то и заберет. Так что отвечай, поручик, почто нехристю служишь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ты, станичник, до седых волос дожил, да только ума не набрался, – язвительно ответил морской поручик. – Это кто же нехристь-то, товарищ Сталин что ли? Да чтоб ты знал, грузины в православии постарше даже нас будут. А товарищ Сталин – так он вообще в семинарии учился, не доучился только. Пошел за правду бороться, как Христос заповедовал.