Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

– Но ведь встречались тебе сокровища?

По правде говоря, я редко что забирала из пустых домов. И не потому, что боялась заразиться – просто не было в том нужды. Да, у иных падальщиков дома обставлены получше, чем у некоторых вельмож и купцов, но у меня своего дома не имелось, только комнатушка над кабаком в Стезеле. И вовсе не бедность была тому причиной.

Я пошла в падальщики не по нужде и не ради разграбления домов. Денег у меня водилось в достатке… ну, как у меня – у родителей и у брата. Лагре к тридцати одному году дослужился до командующего царской армией: настоящая гордость родителей. Он один принёс нашей семье столько почестей, что на мои причуды отец с матерью решили закрыть глаза: пускай бегает где хочет, наследник у них есть, и такой, что весь Стезель, да и стольный Зольмар позавидуют. Мать надеялась, что с нашим достатком и связями запросто выдаст меня замуж, как только ей самой того захочется. Мне думалось, что это может произойти, едва мне исполнятся неприличные для незамужней девушки двадцать пять. Что ж, два года ещё могу заниматься тем, что мне действительно интересно. Всё равно мне не позволят выйти за того, за кого я захочу.

Моё ремесло стало эдаким протестом. Но то, что началось по юности баловства и упрямства ради, выросло в настоящую страсть. Сперва я просто хотела перестать зависеть от отца и его дел, отделить себя, Ивель Лариме, от брата Лагре Лариме и его славы. Мне всегда были противны пышные платья, праздные девичьи разговоры о погоде, о вышивке, о кавалерах. Меня душили приёмы и балы, бесполезные подарки и сальные взгляды престарелых отцовских партнёров по делу. И я быстро поняла, что небольшие средства, выдаваемые отцом, – мой поводок, моя привязь. Мне хотелось совсем иного.

Родители приняли мою причуду. Не сразу, но приняли. Конечно, я не тотчас съехала из родного имения – сперва объявила, что хочу обучаться лекарству у церковника. Мне понадобилось полтора года, чтобы убедить мать, что падальщица ничуть не хуже лекарши. Мёртвые не стонут и не жалуются, да и пахнут немногим хуже живых. Мало-помалу я начала зарабатывать свои деньги, а когда поняла, что их достаточно, чтобы жить одной, сняла комнату и съехала от семьи. Никто не устраивал в мою честь поминальных обедов, но сперва мне казалось: отцу хотелось бы, чтобы я умерла. Но и он привык. Кто узнает, что приглашённая падальщица – младшая дочь купца Лариме? Все падальщики одеваются так, чтобы ни пяди кожи не было видно, а лица прячут под масками с вшитыми в них мешочками трав, чтобы не вдыхать гнилостные запахи и ничем не заразиться. Я возвращалась домой, если того требовали обстоятельства: на большие праздники, когда съезжалась толпа гостей. В остальные же дни мать вынуждена была говорить знакомым, что я уехала в Арштатское училище.

Встречались ли мне сокровища, как спросил Риго? Да, встречались. Полные шкатулки чужих писем, вырезанные памятные бусины, винные бутылки с надписями на этикетках «Открыть в честь восьмидесятилетия». Мне попадались человеческие воспоминания, надежды и чаяния – истинные сокровища, но мальчишка, ясное дело, спрашивал не о том.

Я передёрнула плечами, запихивая в рот остатки пирога.

– Пару раз находила женские украшения, годное оружие и мешочки монет. Я не граблю дома подчистую, да и никто из падальщиков не грабит – и уж точно не продаёт опустевшие дома, выдавая за свои.

Я хлопнула Риго по плечу, допила сбитень, вернула мальчишке кружку, чтобы отнёс обратно, и запрыгнула в телегу. Запах трав, пропитавший одежду, начинал надоедать, мне хотелось скорее добраться из пригорода в Стезель, пройти очищение и переодеться.

После облачения падальщика холщовое платье ощущалось на теле непривычно легко – словно прикосновения рук любовника. Стараясь ступать осторожно, я прошла святилище насквозь. Моя вера в Золотого Отца никогда не была крепкой, но здесь дыхание отчего-то замедлялось само собой, хотелось шагать тихо, так, чтобы от отполированного тысячами ног каменного пола не отдавалось ни единого звука.

Свечи уже не горели, на скамьях не было никого – закончились все службы; теперь, после захода солнца, прихожан можно было встретить лишь в остроглавых святилищах Серебряной Матери, а прибежища Золотого Отца останутся пусты и безмолвны до самого рассвета.

Витраж с изображением солнца, посреди которого проступало мужественное лицо, выложенное стёклышками другого оттенка, казался спящим. Ещё недавно, на закате, его раскрашивали лучи, и всюду сверкало в зале: свет отражался от пола, от стёклышек и слюдяных фрагментов, вставленных в колонны и стены так хитро, что каждая деталь ловила свой луч и направляла в нужную сторону. Всё для того, чтобы заставить верующих трепетать от восторга. Но это не помогало: год от года в святилища ходили всё реже.

Я задержалась на минуту, постояла, запрокинув голову. Главный витраж, расположенный под основным куполом, неизменно впечатлял меня, и спящим он выглядел даже более величественным, чем в полдень, когда Золотой Отец глядел сквозь цветное стекло с изображением самого себя. Сейчас, в полутьме, лик казался не отстранённым, а… грозным. Осуждающим, горестным, разочарованным – редкие искры на стёклах напоминали веснушки на щеках, но они отнюдь не делали лик дневного властителя легкомысленным.

– Ты пришла, моя маленькая падальщица?

Я обернулась. Передо мной стоял он – служитель Ферн, мой наставник.

– Стоит ли осквернять ваше святилище этим словом?

Он улыбнулся и протянул мне обе руки. Я сжала его ладони – сухие, тёплые, с узловатыми пальцами – и поднесла к губам, одаривая поцелуем: не церемониальным, а дружеским.

– Золотой Отец спит и не слышит нас, Ивель. А я волен говорить всё, что возжелаю. И не забывай: Золотой Отец нынче слаб, а Милосердный ни на кого не смотрит с небес.

Я смотрела, как Ферн улыбается мне в мягком полумраке – лукаво, хитро, а прозрачные глаза, как он ни старался скрыть, блестели жадным любопытством. Мне хотелось отдохнуть с дороги, а что может дать лучший отдых, чем разговор с другом?

– Осталось ли вино с полуденной службы?

Ферн улыбнулся шире, показывая зубы с щербинками.

– Пойдём.

В келье горела лампа, на столе и вправду обнаружилась початая бутылка вина и пирог со свининой и зеленью, в камине подогревалось жаркое. Я опустилась в кресло, Ферн достал второй бокал, налил вина и протянул мне вместе с куском пирога.

– Сегодняшние подаяния были щедрыми, – заметила я. – Спрятал что-то в погреба?

– Щедрыми, если сравнивать с прошлым семидневом. И скудными, если смотреть на то, сколько их было пять лет назад.

– Но вино отменное. Что за вкус? Не могу понять… Клубника?

– Земляника. Собрана на Перешейке. У нас её почти не осталось, зато в Княжествах целые поляны ею усеяны. Красная ягода с ароматом девичьих поцелуев.

Он повёл рукой,