Сказочник - Наталия Орбенина

– А как жениха зовут? – уточнил следователь.

– Феликс Романович Нелидов.

– А чем занимается, не знаете?

– Как же не знать, знаю. Литератором представился. Соню мою этим пленил, они все о книгах да о стихах говорили. Он вроде как и пьесы пишет для театров, не знаю точно. Но происхождение у него дворянское. И наследство имеется порядочное.

– Наверное, иначе на какие же деньги он имение купил. Неужто на жалованье в театре или на гонорары? А кстати, вы упоминали фамилию Толкушиных и имя благодетельницы некой Ангелины Петровны.

– Да, батюшка. Ангелина Петровна Толкушина. Она тоже из Эн-ска. Родительский дом ее рядышком с нашим, садами соседи. Замуж в Петербурге вышла.

– А мужа ее не знаете как звать?

– Господь с вами, сударь, как же не знать, коли барышня моя каженный год да по два раза в этом доме гостила! – Собеседница даже махнула на следователя полной рукой. – Тимофей Григорьевич Толкушин, купец, солидный человек!

– Толкушин! Тимофей Григорьевич! – обрадовался следователь и откинулся на стуле, потирая бледные длинные кисти рук. – Так-так! Славно! Славно!

Матрена Филимоновна смотрела на собеседника с непониманием: чего же тут славного? Она много знала о Тимофее Григорьевиче такого, чему не порадуешься.

– Странное совпадение, – рассуждал вслух следователь. – Знаете ли вы, что стряслось с купцом Толкушиным?

– Откуда же нам знать, сударь, мы далеко, в глуши, до нас вести не сразу доходят! – пожала плечами собеседница, хотя уверенности в ее голосе следователь не уловил.

– Он арестован по подозрению в убийстве своей любовницы, актрисы театра Изабеллы Кобцевой.

– Доигрался, прости Господи! Седина в бороду, бес в ребро! Наказал Бог! Наказал! – запальчиво воскликнула женщина и истово перекрестилась.

– Среди тех, кто служил в театре, упоминается и имя вашего таинственного господина Нелидова. Любопытное, однако, совпадение!

Следователь замолчал и задумался на несколько мгновений. Есть ли тут какая-нибудь связь? Придется побеседовать с этим странным литератором и с его возлюбленной.

– А теперь где Нелидов находится, в Эн-ске?

– Не знаю, сударь, в том-то и дело, может, у себя в Грушевке, а может, он в Петербург подался. Только вы тут его и отыщите, да и арестуйте!

– Вот те раз, – изумился следователь. – Где же я его разыщу и что я ему, с вашего позволения, скажу, на каком основании я его арестую? Нет, голубушка, уж коли вы пришли ко мне, так должны знать, что я за дело берусь обстоятельно. И если действительно в этой истории есть преступление, мы его будем расследовать. А для этого мне надо по крайней мере поговорить с госпожой Алтуховой. Так что в скором времени придется мне навестить этот ваш Эн-ск.

Когда Матрена Филимоновна ушла, переваливаясь с ноги на ногу, следователь отправился к родственнику, некогда служившему инспектором в Институте благородных девиц. Хорошевский – так звали кузена – имел богатую библиотеку и чрезвычайно удивился, когда Сердюков попросил у него на некоторое время том французских сказок. Вернувшись поздно вечером в свою холостяцкую квартиру, Константин Митрофанович наскоро проглотил ужин, оставленный кухаркой, и устроился читать. Было уже далеко за полночь, когда сон и усталость сморили следователя. Лампа едва горела, фитиль коптил, на стене дрожали тени. Книга выпала из рук, глаза закрылись сами собой. Сердюков спал и во сне видел ужасного графа по прозвищу Синяя Борода. Полицейскому снились молодая жена графа и замок с тайной комнатой, которую открыла любопытная женщина, а в ней – тела прежних жен, которых граф злодейски убил.

Глава вторая

Софья Алексеевна Алтухова была неприятно изумлена, когда в ее доме появился высокий белобрысый мужчина средних лет, представившийся следователем петербургской полиции. Гостю пришлось долго ожидать в гостиной, пока хозяйка приведет себя в надлежащий вид. Софья Алексеевна приняла гостя в скромном домашнем платье, с наскоро убранными волосами. Нет, она вовсе не была неряхой, совсем наоборот. Ни разу она не дала повода для пересудов по поводу криво надетой шляпки или прядей, выбившихся из гладкой прически. Всегда затянутая в корсет, прямая и строгая, как учительская указка, она подавала пример своим ученицам в женской гимназии, где преподавала русскую словесность и историю. В маленьком городишке, где все друг друга знают в лицо, где могут запросто явиться на дом родители учениц, сами ученицы или, не дай бог, гимназическое начальство, Софья Алексеевна не могла позволить себе быть неопрятной, не могла быть застигнутой врасплох. И посему, даже если она и вовсе не выходила из дому, то все равно была строга к себе, и отражение в зеркале оставалось самим непреклонным судьей.

И вот эта же самая Софья Алексеевна не выходит из дома, не принимает визитеров, лежит сутками в постели, и Матрене Филимоновне только слезами и причитаньями удается поднять барышню, чтобы хоть расчесать ее длинные косы. Так ведь и колтун скататься может! И что прикажете тогда делать? Неужто остричь, как тифозную?

Сердюков уже три четверти часа мерил гостиную шагами в ожидании хозяйки. Дом как дом. Таких много в русской провинции. Сдержанное благородство обстановки, за которым прячется очень скромный достаток. Портреты покойных родителей в деревянных темных рамах. Вышитая крестиком скатерть на круглом столе под абажуром. Деревянные стулья с высокими спинками чинно расставлены вокруг стола. Чуть продавленный диван с бархатными подушками и весьма приметными волосками кошачьей шерсти. На окошке фуксии и герань, кружевные занавески скрывают от любопытных глаз жизнь этого дома.

Чуть скрипнула половица, следователь обернулся, надеясь, что это хозяйка. Нет, это хозяйский кот. Спокойно и важно, чуть хромая на переднюю лапу, большой серый кот, бесшумно ступая на мягких лапах, подошел к незнакомцу и чуть коснулся башмаков и брюк гостя, шевеля усами, изучая новые запахи. Сердюков поспешно отдернул ногу – как и многие мужчины, он не пылал любовью к кошачьему племени, да и собирать светлые шерстинки с одежды ему не хотелось. Кот посмотрел на него с недоумением и упреком. Что, мол, сударь, здороваться не желаете, брезгуете мною?

– Кисуля! Поди прочь, оставь гостя в покое! – раздался приятный женский голос. – Чем обязана, сударь?

Сердюков поклонился вошедшей даме. Госпожа Алтухова показалась ему чрезвычайно бледной и утомленной. Но ни синева под глазами, ни глубокая грусть, причина которой была следователю уже частично известна, не могли испортить прелести ее лица. Нет, она не была красавицей, но все ее черты имели особую выразительность, которая присуща особам одухотворенным, думающим, глубоким натурам, подверженным сильным страстям и переживаниям. Серые глаза смотрели строго, по-учительски.