Ночь вне закона - Григорий Кац

– Да, я люблю тебя и никогда не брошу.

В камере стало шумно. Двое «блатных» выясняли между собой отношения.

– Ты, крыса, собака, ну-ка в будку! Или забыл, падла, кто тебе кость бросал?

– Не гони, Мокрый, я тебя не выставлял и не разводил. Ты сам повелся…

– Я гоню? Ты, сука, ответишь! – и один из них силой толкнул другого руками в лицо. Тот отлетел в сторону, задев случайно Эдуарда. Эдуард с разворота послал блатного в нокаут. В камере наступила тишина.

– Ты что, борзый? – обратился к Эдуарду один из «блатных». – Берегов не видишь?

– На зоне не кулак, а базар катит, – обратился к Эдуарду один из спорящих. – Западло решать базаром? Опустят сразу. На парашу отправят. Усек?

– Усек. Извини, брат, не хотел. Так вышло, – поднял Эдуард упавшего парня.

– Слышишь, это была твоя телка или кто?

– Жена…

– Уматовая! Держи крепко, чтоб не улетела.

Эдуард ничего не ответил, только угрюмо кивнул.

– Гринюк, на выход! – какой-то милиционер окликнул Эдуарда, открывая замок на решетке.

В дежурной части Эдуарда ждал Стас.

– Я договорился, тебя отпустят до утра. В 8 часов утра я тоже буду здесь, не подведи ребят.

Старший лейтенант – ответственный дежурный, молча кивнул.

Эдуард вышел на свежий воздух. Ночной запах его опьянил. Все произошедшее было как во сне.

– Подбрось меня домой. Свой «джип» я оставил на парковке, возле офиса.

– Садись.

Машина развернулась на стоянке возле райотдела и исчезла в темноте.

– Эдка! С порога кинулась к нему Марина.

– Да, моя мышка-малышка. Меня отпустили до утра. Не волнуйся, все будет хорошо.

Марина прижалась к нему, обхватив руками его шею. Руки Эдуарда скользнули по ее телу, тонкой талии. Легкий пеньюар очертил ее тоненькую фигурку. Эдуард почувствовал волнение Марины, его лицо зарылось в ее распущенные волосы. Губы жадно целовали ее шею, плечи. Прижимая одной рукой к себе ее тело, другой рукой Эдуард гладил шею и грудь Марины, нащупывая и гладя пальцами ее эрогенные зоны. Рывком сняв с себя одежду, он понес свою легкую ношу на кровать. Покусывая ее коленки, Эдуард гладил это послушное трепещущее тело, соски, бедра.

– Кисуля моя, девочка моя, как я тебя люблю, – хрипло шептал Эдуард в ухо Марины. От этих слов, нежных рук, поглаживающих ее тело, у Марины вырвался стон. По коже побежали мурашки, ноги задрожали. Она забилась в его руках в пароксизме страсти.

Эдуард за год семейной жизни хорошо изучил это желанное, послушное молодое тело. Вновь и вновь добиваясь всплесков сладострастья ее тела, Эдуард «заводился» сам, часами наслаждаясь сладостным действием, которое происходило с ней по его воле. Раскиданные волосы, тонкое лицо, тонкая шея, закрытые глаза, сладкие стоны, переходящие временами в крик, возбуждали его больше, чем все взятые женщины, которых он знал до нее. Девственная, добродетельная душа очищала его от скверны реального мира, где разврат соперничал с предательством и мерзостью. Любовь, которую он испытывал к своей юной жене, была как богатство, как подарок, который он незаслуженно получил от Бога. Это был его мир, в который он не допускал никого. Он оберегал свою любовь от реалий развратного и злого мира, который находился за пределами их квартиры…

III

Раннее наполненное ароматом летнее утро предвещало жаркий и солнечный день. Редкие машины и редкие прохожие лишь подчёркивали этот ранний утренний час. Серая громада банка, казалось, была погружена в сон, и лишь верхние окна были освещены солнечными лучами. Человек нажал кнопку звонка, и за стеклянной дверью закрытого банка появился охранник. Человек вынул удостоверение и показал охраннику сквозь пуленепробиваемое стекло огромной золочёной двери. Охранник кивнул, открыл дверь и отдал «под козырёк».

– Ты один сегодня, Степаныч? – без предисловий задал вопрос пришедший.

– Да, товарищ майор, ночные дежурные сменились в шесть.

– Никто не помешает? – вопросительно глянул на охранника пришелец.

– Нет, делайте то, что считаете необходимым. Я подстрахую.

– Как тебе на этом месте? – спросил прибывший.

– Ничего, спасибо, – охранник помолчал немного. – Конечно, после той оперативной работы скучновато, но мне, как пенсионеру, нечего жаловаться. Спасибо, что посодействовали. На милицейскую пенсию не очень-то проживёшь. А работа есть работа. Сколько молодых сюда хотят. А отставники никому не нужны.

– Хорошо, Степаныч. Я мигом. Вот пропуск, вот ключи. Оформлять ничего не надо. Сейф личный; чем меньше людей будут что-то знать, тем лучше.

Шаги гулко отдавались в полутёмном подвале банковского хранилища. Мужчина с серебряным кейсом в руке открыл ключом индивидуальную банковскую ячейку сейфа и выложил содержимое тёмного нутра железного ящика в свой кейс. Тугие пачки стодолларовых купюр ровным слоем заполнили содержимое кейса.

– Ну вот, – удовлетворённо хмыкнул мужчина. – Теперь мы посмотрим, кто кого.

Оперативное совещание у начальника налоговой милиции Степанченко Георгия Романовича подходило к концу.

– Поэтому примите все к сведению, – подытожил Степанченко. – Наша задача – пополнение бюджета любыми средствами. У нас есть план, доведите его до всех оперативных уполномоченных: доначислять безжалостно. За любую провинность. Есть ли умысел, или просто ошибка – не наше дело. У всех у них по два высших образования, – пусть считают правильно. Без штрафного акта пусть не возвращаются. Всё. Работайте. Миронец, останьтесь.

Наш недавний «герой», который так удачно «задержал» Эдуарда, остановился в дверях.

– Ну, что у тебя с этим наглецом? Нашел что-нибудь?

– Документы изъяты, банковский счет заблокировали, банковский сейф опечатали. Обыск ничего не дал. Везде пусто. И в банковском сейфе, кстати, тоже.

– Не может быть! Ну где-то у него же бабки есть? Он же обналичил полмиллиона долларов.

– Он все отрицает. Деньги перечислил в благотворительный фонд, есть платежка. Ни о каком переводе за границу валюты со счета фонда понятия не имеет, ничего не знает. Никаких товаров у фонда не получал и на фирму не приходовал. Ни НДС, ни налога на прибыль с этой операции нет.

– Но ведь встречная проверка показала, что на фонд он перечислил под какой-то договор, и деньги ушли за границу.

– Пока разбираемся. Что-нибудь найдем.

Степанченко с живостью в голосе спросил:

– А ты его держишь в КПЗ? Слышал, оформил по двести двадцать девятой?

– Был такой грех. Пусть посидит немного, остынет, а за это время сто сорок восьмая подоспеет. Будет целый букет.

– Хорошо, действуй. Это дело у меня на контроле. Мобилизация в бюджет такой суммы – наша прямая обязанность.

За год семейной жизни Марина как-то отвыкла от родительской квартиры, где она прожила почти 17 лет. Родителей старалась чаще приглашать к себе, с гордостью показывая белую спальню, будуар, кабинет, гостиную, обставленные согласно ее собственным желаниям и вкусам. Эдуард с радостью обживал изысканный уют, который создавала Марина в их квартире. Поэтому обстановка родительского дома, действовала на нее удручающе, тем более, разговор, который завели с ней родители, не предвещал ничего хорошего

– Позор, до чего докатились! Обыск у моей дочери! – гневно восклицал отец, в раздражении ходя туда-сюда по квартире. – Все соседи, наверное, сбежались! Как теперь им в глаза смотреть?

– Ну и что? – возразила Марина. – Подумаешь, обыск! Ведь ничего не нашли. Перерыли все мое белье. Натоптали по коврам в обуви. А «понятые» – торговки с соседнего магазина. Шарили глазами, что, где и как. Противно смотреть было на их завистливые рожи.

– Ну, а как ты теперь будешь жить, если его посадят? – вставила мама. – Работать пойдешь?

– Пойду!

– Ты же ничего не умеешь. Он держит тебя в золоченой клетке. Ни профессии, ни диплома!

– Мне сейчас не до этого. Потом выучусь. Сейчас только деньги плати, и любой диплом можно получить.

– Все у тебя просто, – перебил женщин отец – У него какая статья? С конфискацией? И квартиру заберут, и все имущество, и останешься одна, – ни кола, ни двора.

– Надо разводиться, тогда половина имущества твоя. Ты молода. Кого-нибудь еще найдешь, вставила свои «пять копеек» мать.

– Мама, да ты что! – вспыхнула Марина. – Он моя судьба, и я разделю ее, какой бы она ни была. Я его люблю, понимаешь!

– Понимаю, но он же уголовник…

– Прекрати! – заорала в слезах Марина. – Не надо мне ваших дурацких советов. Это моя жизнь и моя судьба. Если что и случится, буду ждать до конца, и ребенка воспитаю сама!

– Какого ребенка? – хором удивились родители.

– Моего! Нашего! И не лезьте в нашу жизнь!

Марина в слезах выскочила из-за стола и хлопнула входной дверью.

Марина шла, не разбирая дороги. В глазах стояли слезы.